Неправильная любовница

– Интересно, – бизнесмен усмехается.

– Расстегнем наручники, отправим в туалет. Там окно есть. Мы даже лестницу подставим, чтобы ей проще было. Ау, сучка, слышишь меня?

Не реагируй, не реагируй. Делай вид, что не понимаешь…

– А можете говорить по-немецки? – прошу я на немецком. Толстяк смеется.

– Давно я так не веселился. Эй, ты! – Он кивает в сторону одного из людей в черной военной форме. – Сходи за лестницей и подставь ее к окну туалета. А потом, дорогой Борис, мы посмотрим как далеко ей удастся сбежать…

– Забавно. А потом накажешь?

– Хочешь поучаствовать?

– Нет, я в такое не играю, но я помогу тебе ее отыскать. – Он замолкает и кивает. – О… Андрей. Давно не виделись.

Они оборачиваются к выходу, где появляется еще один мужчина.

– Добрый вечер, Борис Александрович.

Он совершенно не вписывается в обстановку разврата и пресыщенности, которая здесь буквально с ног сбивает.

Андрей, как назвал его бизнесмен, – в приличном, полностью отглаженном костюме, без единой морщинки.

На его лице нет эмоций.

Даже прическа и борода идеальны.

Такие ходят по кабинетам больших корпораций, судов, а не по домам извращенцев.

А еще взгляд. Никаких эмоций. Лишь пустота, от которой веет холодом. Пусть он направлен и не на меня.

На толстяка.

– Ты хотел меня видеть, отец.

Отец?! Они вообще не похожи! Этот весь такой правильный, а его отец – порождение самого грязного порока.

– Ну что ты как не родной. Проходи, выпей с нами. Перекуси с дороги.

– Я за рулем, – засовывает он руки в карманы, смотрит исподлобья. Стоит не двигаясь. Даже на меня не реагирует. Очевидно, для него вполне нормально видеть здесь живой товар. Но через мгновение все-таки скользит взглядом по телу, на секунду задевая лицо. Щеку просто адски жжет. Понравилась? Наши девочки мечтали именно о таком любовнике. Я всегда думала, что разницы нет. Но если уж выбирать меньшее зло, то он точно лучше его отца. Может быть, даже бить не будет?

–Понравилась? Это мой подарок от Бориса.

– Новая игрушка? Прошлая ведь еще остыть не успела…

По коже прошел мороз. Он шутит? Он же шутит? Зачем он это сказал? И почему никто не отрицает?

– Она оказалась слабой. Не выдержала. Я не стал мучить девушку дальше.

– Так, может, и эту сразу убить? Будет гуманнее.

Он не шутит? Господи. Я не хочу умирать…

И как тяжело делать вид, что ничего не понимаешь!

– Ты не зарывайся, сынок. Если у тебя член вырос, не значит, что мозгов прибавилось. – У кого-то комплексы? – Больно разговорчивый стал.

Глава 2.

Романов-старший действительно злится. Смотрит на сына, как на грязь под ногами.

– Документы в кабинете. Завтра отвези в кадастровый и подготовь договор с Распутиным.

Андрей бросает взгляд на Бориса Александровича, а затем на меня, словно что-то отмечая.

– Дарения?

– Да, подарим нашему другу фабрику, на которую он меня так уговаривал.

– Там люди работают. В этой деревне негде больше.

– А тебя не спрашивает никто! – взрывается толстяк так, что жир на лице трясется. – Делай, как я сказал, и свободен.

Отличные отношения. Кажется, не одна я тут в услужении нахожусь.

– Понял, – отворачивается он и шагает на выход с прямой как палка спиной. Но тормозит на зов отца.

– Как в офисе?

– Все в полном порядке.

– Как Марина?

– Жива и здорова. Я пойду, а то у тебя намечается развлечение. Не хочу мешать, – кривит он красивое лицо.

– Иди, сын. Завтра как встану, позвоню.

Наверное, уже вечер. За окном темно, а значит, есть действительно хороший шанс спрятаться.

Если они не передумают сыграть в кошки-мышки.

Они думают, что я не знаю русский. Я и не должна знать. Мы ведь в Германии жили.

Но у нас была русская нянечка Катя, которая воспитывала нас с тех самых пор, как нас, рожденных в русской тюрьме, привезли в немецкий приют при борделе. По факту уже тогда продали.

Мы бы, может, попали в семьи даже, но наши матери были наркоманками, а значит, мы бракованные.

Несмотря на постоянные побои, мы ее любили. Она читала нам русские сказки, учила шить, убираться, готовить. Всему тому, что должны знать обычные девочки, но никак не будущие шлюхи. Но потом, в первые дни месячных, она, конечно, нас просветила. Некрасивых забрали почти сразу, а нас хранили до восемнадцати лет. В таком возрасте покупают охотнее, потому что проблем не будет с законом, если нас случайно обнаружит полиция.