Контракт стервы

– Когда-то я была такой же тряпкой, как и ты, и сидела бы в болоте до конца дней. Контракт стервы изменил всё! Короче, решай сама. Но если откажешься, то значит, ты слабая, безвольная, потерянная для семьи девственная самка.

– Спасибо за ценный совет, мамочка. – Я медленно поднялась, глядя, как та возвращает огурец на прищуренный глаз.

Если и отец скажет что-то в этом духе, то это финиш. Допустим, я не подходила на роль наследницы, но ведь у меня был еще младший брат Роберт! Да, он мечтал стать музыкантом и плевал на бизнес, но ведь в будущем мог передумать. В общем, ситуация складывалась абсурдная. Ладно бы я людей ела! Так я им всего лишь помогала!

Предстояло убедить отца, чтобы изменил содержание контракта, который казался глупой шуткой. Пускай бы хоть пункт о невинности убрал, и то радость! Не мог нормальный человек поставить другому настолько возмутительные условия.

Но отец был параноиком, и этим все сказано.

Да-да, семейка Уваровых казалась красивой картинкой из журналов, но стоило копнуть глубже, и выходила картина маслом. Легко воспламеняемым, машинным.

Глава 2

Ноябрь выдался очень холодным, а последний его день был как никогда серо-унылым. Надев потертую куртку из искусственной кожи с нашивками и эмблемой байкерского клуба «Вонг», я водрузила на голову шлем и умчалась в «Константу». Новый мотоцикл Ducati, стилизованный под винтажную модель 1979 года, я купила себе всего четыре месяца назад, но уже прикипела к нему душой.

На байках я гоняла с шестнадцати лет, а два последних сезона даже участвовала в гонках. Отец никогда не запрещал заниматься экстремальными видами спорта, наоборот, одобрял.

– Экстремальный спорт отсеивает слабаков. Если ты слабачка, то и тебя отсеет. Это даже хорошо, планете легче будет, – мудро объяснил он.

В прошлом году меня приняли в байкерский клуб «Вонг», и глава клуба по прозвищу Сайгон иногда по-дружески помогал доставить моего брата Роберта домой с какого-нибудь стремного гаражного концерта. В свою очередь, я стала одним из спонсоров клуба и взяла на себя производство фирменной продукции.

Мотоциклу я выбрала очень подходящее имя: Афелий. На нем я добиралась на работу и на учебу в МГИМО, на факультет прикладной экономики и коммерции. Я изучала международные экономико-экологические процессы и собиралась стать экологом, чтобы превратить «Константу» в международный технологический рай, который станет производить, не разрушая природу. Я училась на первом курсе, приближалась моя первая в жизни, зимняя, сессия. Но сейчас это показалось мелочью: какая сессия! Семья может лишиться «Константы»!

Мой прапрадед, Константин, назвал компанию в честь себя. На эмблеме была изображена лемниската – символ бесконечности, он пересекал поперек латинскую букву U, намекая и на Уваровых, и на счастливую подкову. Отец часто повторял, что это не случайность и он действительно родился в рубашке. Мол, удачливость – наша семейная черта.

В общем, пафоса много, но психи не дремлют, в частности, отец. Его трудами «Константа» уплывала к этому козлу-живодеру Максиму Езерскому.

Только через мой труп.

Мне стало до жути обидно, и я гнала наперекор ветру, благо слякоть на дорогах разъездили за день.

Огромная эмблема компании сияла неоном на вершине небоскреба, и я заметила ее издалека, как всегда.

Поскольку отец – личность специфическая, то и небоскреб был обнесен бетонной стеной, а проезд охранялся. По утрам образовывались страшные пробки, но «Константа» хорошо платила сотрудникам, и те закрывали глаза на неудобства.

Сейчас наступило обеденное время понедельника. Обычно люди предпочитали питаться внутри здания или заказывать доставку еды, чтобы не мучиться с движением, и я удивилась, заметив у ворот змейку из автомобилей, которые не могли проехать в «Константу».

Я обогнула их и притормозила рядом с охранником.

– Привет, Глеб, а что тут происходит?

– Франциска Константиновна! Объясните хоть вы человеку, что он здесь персона нон-граната!

Многие не могли запомнить мое имя и называли то Франциска, то Февронья. Были и те, кто гордо именовал меня Францией.

Персона нон грата? Кто ж там такой?

Я припарковала мотоцикл у будки охранника, сняла черный шлем, оставив его болтаться на ручке руля, и прошла к автомобилю, который блокировал проезд. Постучала в стекло двери со стороны водителя и, когда оно опустилось, оперлась локтями на нижнюю грань, чтобы попросить человека съехать в сторону. Но слова застряли в горле.

– Фрэнки, солнце, соскучилась по мне? – Наглый голос принадлежал Максиму Езерскому, главе «Дола». Мужчина ехидно улыбался, разглядывая меня с интересом заядлого коллекционера. – Меня не пропускают. Видимо, спутали с опасным преступником.

Максим был потребителем, охотником с черной душой.

Я сжалась внутри и посмотрела надменно, хотя хотелось зажмуриться и представить себя далеко отсюда.

– Добрый день, господин Езерский. Вы один, без охраны… Как беспечно.

– Беспокоишься за меня, солнце? Это знание согрело бы мою живодерскую душу, если бы не факт, что раньше вы обходились только промышленным шпионажем, а теперь опустились до ложных доносов, рейдеры проклятые!!!

Буквально выплюнув жесткие слова, Егерь резко открыл дверь серебристого «мерседеса», и меня едва не отбросило в сторону. Езерский сжал мои предплечья и силой втолкнул в салон. Я упала на водительское кресло из черной кожи и, обернувшись, увидела, что охранник на всякий случай достал табельное оружие.

– Все в порядке, Глеб! Пропусти посетителя. Я с ним поеду, – закричала я, подумав, что обвинения в шпионаже и рейдерстве не для ушей сотрудников, которые, возмущенные, прислушивались к разговору.

Езерский был в ярости. Последний раз мы сталкивались, когда я легла на дороге вместе с другими протестующими, не пропуская фуру с товаром «Дола». Нас снимало ТВ, и отец потом долго хохотал, довольный ростом рейтинга «Константы»… Но даже тогда враг не был таким злым, как сейчас.

Егерем называли Максима не зря. Охотник он и есть. Пришел на чужую территорию и набрасывается на людей.

Я перебралась на пассажирское сиденье, обомлевшая от необходимости оставаться с этим человеком наедине, и пристегнула ремень. Нам еще не случалось находиться настолько близко, когда можно рассмотреть врага в мельчайших деталях, и я внимательно разглядывала его, пока мы ехали.

Он был смазливым, этот Езерский, но не в моем вкусе: слишком много самомнения, слишком мало достоинства. Типичный бабник.

Он был в теннисной форме сейчас, наверное, с тренировки сорвался.

Взгляд мужчины источал ненависть. Казалось, дай волю, то и с меня шкуру содрал бы и сделал коврик. У меня глаза были насыщенного синего цвета, в вот у Езерского – серые, и отражали те цвета, что царили у него в душе. В общем, мрачная гамма бездушной личности. Его короткие темно-русые волосы отливали свинцовым оттенком; верхние пряди и челка достаточно отросли, чтобы торчать в разные стороны. От этого Егерь казался моложе, хотя ему и так еще тридцати не было.

– Не прожги меня лазерными линзами, лицемерная ты мать Тереза. Все вы тут – куча лицемерных торгашей! – процедил он, въезжая на аллею, которая вела к подземной парковке.

– У меня не линзы, это природный цвет.

– Да ладно, у вашей семейки все искусственное. И эмоции, и товары, и глаза. – Он с таким осуждением посмотрел на меня, что я даже захотела оправдаться, но вовремя вспомнила, кто передо мной.

Максим заглушил двигатель и выбрался из машины. Неожиданно вспомнив о вежливости, он обогнул «мерседес» и открыл для меня дверь.

– Отец вышвырнет вас отсюда, вы ведь знаете. Зачем приезжать лично? Отправили бы адвоката, – сухо сказала я.

– Мне нужно выплеснуть агрессию, а передавать ее через адвоката не гуманно.

Я поправила эластичный пояс джинсов, одернула топ под курткой и усмехнулась:

– Идемте, гуманный вы наш.

Мы молча вошли в лифт, и я нажала кнопку с цифрой «двадцать». Было неуютно в обществе непрошеного гостя, который поленился даже пальто надеть в конце ноября. Впрочем, хладнокровным верхняя одежда ни к чему.

Егерь пристально смотрел на меня, и я чувствовала тяжелый взгляд всей своей напуганной душой. Ну зачем я его впустила?! Пусть бы лучше случился скандал, чем вот это.

Я ненавидела скандалы и всегда пыталась уладить дело миром. Но сейчас, нервно покусывая губы, винила себя за чрезмерную податливость. Отец наорет на меня, снова обзовет «тряпкой». Но разве могла я спокойно проехать мимо «пробки» у ворот, будто ничего не случилось?!

«Можно было вызвать полицию», – подсказала логика.