Молитвы человеческие

Наступила ночь. Спать ему не хотелось. Сисой спустился в колодец, ещё немного наполнил свой мех. Скорбные чёрные фигуры стояли перед глазами. Некоторые племена, думал он, не считают женщину за человека. Но он своих верблюдов жалел больше!

И долго сидел, вздыхая, о чём-то размышляя и глядя на сиреневые звёзды…

Перед самым рассветом он обошёл своё единственное богатство – верблюдов, погладил каждого, поправил уздечку. Затем переложил на Белоухого ту немногую поклажу, которую имел. Осторожно, издалека, пересчитал спящих женщин. И очень обрадовался.

– Как  раз! – повторял он. – Как раз!

Солнце ещё не взошло, как он разбудил предводителя:

– Я дам тебе верблюдов!

– Что? – не понял спросонья тот.

– Я дам тебе своих верблюдов! – горячо повторил Сисой. – Только ты посади на них женщин!

Предводитель изумлённо смотрел на Сисоя: не шутит ли? Отдать целый караван верблюдов?!

– Ты что, сумасшедший? – засмеялся.

Но Сисой отмахнулся.

– Ты должен посадить наложниц на верблюдов, – повторил он, – и не позволять им идти по камням!

Наконец, хозяин понял.

– Мы пойдем намного быстрее, – согласился он, – но учти, я не дам тебе ни монеты!

Сисой помог усадить женщин и каждой в руку подал бич.

– Но их не нужно бить, они и так пойдут, – уговаривал он.

Наложницы улыбались, и Сисой видел тёплые взгляды в прорезях для глаз.

Когда караван уходил, он ещё раз пересчитал всех. Одиннадцать верблюдов – одиннадцать женщин. Как раз!  Потом сел на Белоухого и тронулся в путь. Всю дорогу до Дамаска он распевал песни.

Чётки

На маленьком молитвенном столике лежали чётки. Их было сто: чёрных бусинок, плотно пригнанных одна к другой. А в самой середине – крест.

Комната была пустой, и чётки тихо переговаривались.

– Нас плели в монастыре, – рассказывала старшая бусина. – Пожилая монахиня со старыми, но очень мягкими руками. И её губы всё время шептали молитву.

– Какую? – спросила та бусина, которую сплели последней. – Какую молитву?

– Ту, что наша хозяйка повторяет каждый день. Господи Иисусе Христе, помилуй мя.

– А почему она просит об этом целых сто раз? – полюбопытствовала бусина.

– Эта молитва согревает сердце, – был тихий ответ.

Ночью маленькой бусине не спалось: она размышляла. И, толкнув круглым плечиком, разбудила крест.

– Скажи, а почему хозяйка говорит и другие молитвы? Пресвятой Богородице, Ангелу-Хранителю.

Крест слегка потянулся, расправил ровные плечи.

– Молитва – это прошение, – начал объяснять он, но, увидев, что они мешают другим, зашептал тише: – А у прошения есть сила. Хозяйка перебирает пальцами бусины чёток и как бы стучится в дверь: простите меня, спасите меня!

– Когда она меня трогает, мне приятно, – поделилась маленькая бусина. – У неё такие добрые пальцы!

– А меня она всегда целует, – ласково отозвался крест, – и сердце её в этот миг трепещет.

Бусина немного подумала:

– Так значит, мы помогаем ей? Помогаем получить прощение?

– Конечно! И милость, и прощение, и утешение. И всё, что она просит для сына и для своих крёстных детей. Мы – бусины прошений.

– Бусины прошений… – повторила малышка. – Как красиво! Вот уж не знала, что мы так важны.

– Очень важны! Именно поэтому хозяйка трогает нас каждый день. Ты помнишь, сколько кругов она делает?

– Да, четыре. Ко мне она прикасается четыре, а то и пять раз. И это будет…

– Пятьсот прошений! Как ты думаешь, – внезапно спросил крест, – будет ли услышана молитва, состоящая из пятисот прошений?

– О! – протянула бусинка. – Наверное, будет!

– Вот и я так думаю.

Они помолчали. Молитвенный столик слабо освещался свечой, и неровное пламя скользило по тёплому Лику Спасителя.

– Это к Нему обращены все прошения, – тихо сказал крест и посмотрел долгим взором.

Бусина моргнула глазками:

– Он слышит?

Крест улыбнулся особой, мудрой улыбкой:

– Каждый раз, когда наша хозяйка перебирает чётки, Он вслушивается в её слова. А ещё – в биение сердца: согласно ли оно со словами или отстоит далеко? И если сердце и слова звучат в унисон, молитва бывает услышана.

– А если нет? А если – не в унисон? – трепетно спросила бусина.

Крест со вздохом опустил голову:

– В такой молитве мало силы, и не знаю, услышана ли она. Да, не знаю…