Его Высочество Пиц. Узы

Вдруг, глядя на ссутулившуюся спину Александра II, Павел очень живо представил себе картину похорон Императора. Он тряхнул головой, стараясь отогнать от себя жуткий, пугающий образ. Это было бы слишком жестоко, лишить его сразу и матери, и отца. Страшно было даже думать об этом.

IV

После похорон Императрицы младшие сыновья переехали из Зимнего дворца, казавшимся теперь мрачным и неуютным, в Царское село. Оставив почерневший от траурных флагов и драпировок Петербург, они были рады свежему воздуху. Однако в загородной резиденции, где когда-то было пережито столько счастливых мгновений, все напоминало о Марии Александровне. Горе захлестнуло Великих Князей с новой силой.

Кроме того, Павел не мог отделаться от ощущения, будто что-то неладное происходит в семье. Цесаревич Александр уже какое-то время едва разговаривал с отцом. Павел попытался выяснить у Сергея, какая кошка пробежала между ними, но тот, не ответив толком, поспешно сменил тему. Все это было очень странно и тревожно. Когда семья собиралась, воздух настолько был наэлектризован, что вот-вот готова была разразиться гроза. Единственное, что хоть как-то отвлекало младшего сына Государя от душевных мук, это подготовка к вступительным экзаменам в Академию Генерального штаба.

Как-то Павел хотел испросить у отца разрешения съездить на смотр кавалерийского полка, но к своему удивлению застал Государя под дверьми собственного кабинета. Император, бледный и взволнованный, согнувшись, прислушивался к повышенным голосам, доносящимся из комнаты, и нервно крутил в руках какие-то бумаги. Павел отчетливо расслышал возмущенные нотки министра двора, Александра Адлерберга. Он спорил с какой-то женщиной, но ее голос Великий Князь не распознал. Тем страннее была ситуация.

Павел откашлялся, чтобы привлечь внимание отца.

Император, увидев младшего сына, зашикал и замахал на него руками, жестами показывая, чтобы он немедленно удалился. Молодой человек быстро ретировался. Он был немало обескуражен странной сценой, абсолютно выбивающейся из дворцового этикета.

Несмотря на то, что Великий Князь слыл замкнутым юношей, ему необходимо было с кем-то поделиться увиденным. Он отправился к Сергею. После смерти матери, к которой оба были сильно привязаны, младшие Царевичи, которые росли вместе, сблизились еще больше. Павел нашел брата за сочинением ответа бывшей фрейлине Марии Александровны. Сергей часто зачитывал Павлу ее утешающие и разделяющие их скорбь послания. Старший брат, предоставленный сам себе, пока Павел был загружен подготовкой к экзаменам, пытался найти облегчение в общении с теми, кто любил мать и также тосковал по ней.

– Ты не поверишь, я сейчас стал свидетелем совершенно комичной мизансцены… Отец подслушивал бурное выяснение отношений, которое происходило в его собственном кабинете. Мне показалось, там был Адлерберг с какой-то дамой… Что бы это могло значить? Мне в голову не приходит никакого мало-мальски стройного объяснения.

– Весьма странно… Не переживай, я уверен, ничего серьезного. Наверное, какие-то церемониальные споры… В любом случае, это не наше дело, – когда Сергею не хотелось о чем-то говорить, он принимал отстраненный, даже равнодушный вид, который многие принимали за высокомерие. Младший брат знал Сергея слишком хорошо, чтобы брать эту напускную холодность на свой счет.

– Меня поразил отец… Император Всероссийский, как выгнанный на улицу щенок, крутится под дверью, не решаясь войти… – Павел сам сконфузился от своих слов, лишенных обычного пиетета перед Государем, и от того, что впервые в жизни он испытывал стыд за отца. Тут же раскаявшись в подобной дерзости, он прикусил язык. – Ты прав, это не наше дело…

Только тогда он обратил внимание, что у брата, который всегда славился аристократической бледностью, во всю щеку разлился румянец, а в глазах блестел лихорадочный огонек. Молодой человек испугался, что это реакция на его слова. Еще не хватало рассориться с самым родным человеком.

– Пойду займусь военным уставом… – заторопился прочь Павел.

Ночью Великий Князь был разбужен суетой в соседних комнатах. Он выглянул из спальни и обнаружил, что к Сергею был вызван врач. Подорванный скорбью организм ослаб. Брат где-то подхватил корь.

Больного переселили в дальние покои, чтобы он не заразил младшего брата. Но данная мера оказалась запоздавшей. Павел тоже вскоре заболел и был отправлен на карантин к Сергею. К счастью, корь у Царевичей протекала в легкой форме, и вскоре они смогли выходить.

Отец навещал расхворавшихся сыновей ежедневно. Он был заботлив и добр. Павлу стало казаться, что та нелепая сцена у кабинета Государя была лишь плодом его воспаленного из-за начинающейся болезни воображения, а немного позже он и вовсе забыл о ней. Когда Великие Князья совершенно поправились, их оставили в дальних покоях по настоянию Александра II, который решил, что братьям там просторнее.

Неожиданно для младших сыновей, Наследник, который обычно жил летом в Царском селе, переехал с семьей в Петергоф.

V

Томным июльским днем две юные особы прогуливались по тенистым аллеям Летнего сада. Пятнадцатилетняя Ольга Карнович уговорила старшую сестру, которая была уже важной замужней дамой, супругой камергера двора, составить ей компанию в послеобеденном променаде.

Десятилетняя разница в возрасте не так бросалась в глаза, как кровное родство девушек, поскольку обе были довольно точной копией своей матери, носившей в девичестве фамилию Мессарош, выдающую мадьярские или бессарабские корни. От матушки дочерям достались прелестные черты лица и огромные, дразнящие собеседника бархатом темного шоколада, глаза.

– Как думаешь, можем мы сейчас столкнуться с Государем? – вдруг озадачила сестру младшая Лёля.

– Сомневаюсь. Императорская семья летом живет в Царском. А ежели б он и появился, мы бы к нему не подобрались. После покушения в шестьдесят шестом он не гуляет здесь без охраны.

– Жаль… А ты знала, что в этом самом саду Государь встретил Долгорукую? – Лёля без умолку трещала, удивляя старшую сестру непосредственностью, граничащей с отсутствием манер. Девочка, которая два с половиной года проучилась в Смольном институте благородных девиц, должна была бы иметь более четкое представление об этикете.

– Будь любезна, говори тише! Тебя, должно быть, слышно в Мраморном дворце! – старшей сестре не нравилась тема разговора, поскольку она считала, что Ольга еще мала для светских сплетен. – Зря отец согласился забрать тебя из Смольного. Еще несколько лет пансиона не повредили бы твоему воспитанию.

Но девочка будто и не замечала недовольства сестры.

– Любаша, ты только представь – она была обычной ученицей Смольного, как и я, носила форму, жила в дортуаре, и вдруг повстречала здесь Императора, который потерял от нее голову! Разве это не чудо? – Леля поправила шляпку-канотье и перебросила длинную, темную косу с бантом цвета блё-д-амур через плечо. – Вдруг Господу будет угодно, и мы сейчас тоже столкнемся с Царем? Думаешь, я могла бы ему понравиться? Отчего-то мне кажется, что он не прошел бы мимо… Я тоже брюнетка с темными глазами. Полагаю, я даже красивее, чем эта Долгорукая!

– Что за чепуха у тебя в голове? Императору седьмой десяток! Потом ты, верно, забыла, но недавно похоронили Императрицу, и Государь сейчас в трауре… Кстати, когда он встретил Екатерину Михайловну, он был женат… Поэтому вряд ли княжна – достойный образчик для молодой, порядочной барышни.

Лёля на секунду замерла. О моральном аспекте царского адюльтера она даже не задумывалась.

– А теперь он женится на княжне?

– С чего ты это взяла? – Любовь Валериановна хотела бы оградить свою младшую сестру от всех этих деталей. В столь юном возрасте порой трудно отличить добро от зла и, кроме того, можно легко нажить себе неприятности, ляпнув что-то неуместное в обществе.

– Я видела июньский номер «Causerie», где было написано, что после траура Царь намерен жениться на княжне Долгорукой… Да об этом судачит весь свет…

– Давай не будем опускаться до досужих сплетен. Это никого не красит…

– Хорошо, – неожиданно легко согласилась Лёля. – Ты права, Царь действительно слишком стар для меня. Лучше бы встретить одного из его молодых, неженатых сыновей.

– Что на тебя нашло сегодня?

Младшая сестра весело, по-детски расхохоталась. Любовь Валериановна подумала, что нужно поговорить с матерью. Сестренка выросла, как бы не натворила чего в романтическом запале.

– Любаша, расскажи про твою встречу с Достоевским! – резко сменила тему Лёля.

– Я уже столько раз тебе рассказывала. Ты, небось, наизусть знаешь.

– Ну еще разочек!

– Право, Лёля, это уже становится невыносимо…

– Не сердись! Ты же моя любимая сестра!

– Я твоя единственная сестра.

– Тем более, мы должны быть более близки, как единственные девушки в окружении братьев. И, знаешь, если б у меня было сто сестер, ты все равно была бы самая любимая!

– Ох и лисица!

– Умоляю! Я обожаю эту историю!

– Хорошо, – сдалась Любовь Валериановна. Более, чем непосредственность сестренки, ее поражало умение той добиться своего. – Это было в тот год, когда ты поступила в Смольный пансион. Мне посоветовали лечение сгущенным воздухом в петербургской клинике Симонова. Два часа нужно было сидеть под колоколом с герметически закрытой дверью. Чтобы как-то отвлечься от волнения, до того момента у меня не было опыта заточения в колокол, я на первом сеансе стала разглядывать всех находящихся там пациентов и заметила с правой стороны человека с восковым лицом. Вид у него был крайне болезненный. Он увлеченно читал "Русский вестник" и не обращал ни на кого внимания. Когда закрывшаяся дверь замуровала нас внутри колокола, этот сосед справа не без иронии предупредил меня, что у него бывают приступы эпилепсии, и он переживает за меня, поскольку ему говорили, что у меня плохие нервы. На это я ответила, что обо мне беспокоиться не стоит, лучше пусть скажет, как ему помочь, ежели с ним случится припадок. Тогда он посмотрел на меня совершенно другими глазами. Мы разговорились и не заметили, как пролетел сеанс. Договорились встретиться на следующий день. Похоже, ему было интересно со мной, потому что мы очень много и оживленно говорили. Он умно шутил, так что все слушали его. Даже доктор. Лишь на втором сеансе я узнала его имя и испугалась. Вдруг я сказала что-то не то или выглядела глупо. Мы встречались под колоколом ежедневно. Он перестал приносить книгу, а я перестала бояться. Потом он стал приезжать ко мне пить чай. Когда он где-нибудь читал, я непременно должна была ехать туда и сидеть в первом ряду… Он настойчиво просил, чтобы я познакомила его с родителями. Якобы, это важно для познания меня. На следующий год он уехал лечиться в Эмс. Мы переписывались еще какое-то время…

– Как это трогательно! Нет никаких сомнения, он был в тебя влюблен!

– С меня довольно! Я отказываюсь слушать твой сегодняшний любовный бред! Вон и тучи собираются, пойдем домой, – прекрасные глаза сестры на мгновение стали еще темнее, то ли от гнева, то ли от тревожащих душу воспоминаний.

VI

После полудня воспитатель Великого Князя Павла Александровича, который в то же время был и попечителем Сергея, появился на пороге их покоев в радостном возбуждении. Арсеньев сообщил братьям, что выхлопотал для них у Императора поездку в Италию на осень и зиму.

– Как Вам удалось убедить отца, Дмитрий Сергеевич? – Павел был несказанно счастлив уехать на время в теплые края из осиротевшего без матери дома и города: – Гег, неужто, наконец, исполнится наша мечта!