Будьте прокляты, палачи

– Почему люди такие плохие? – почти шепотом спросила Ида, а ее глаза уже давно наполнились слезами.

– Люди разные, Ида. Я мог бы рассказать о мужестве, великодушии, прекрасных поступках отдельных людей, которые совершались во все века, но сейчас я говорю о темной стороне души, о том самом дьяволе, который, как и бог, живет в душе у каждого. О тех, кто добровольно принял сторону зла. Инквизиция постепенно сошла на нет, но свято место пусто не бывает. На смену одному злу явилось другое – рабство. Тут уж старушка Европа оказались ни при чем. Чудовищные преступления совершались на американском континенте. На сей раз в роли бесправных жертв оказались люди, имеющие черный цвет кожи. У рабов нет прав. Раба можно купить, продать, пытать, издеваться, убить, делать все, что угодно. Негр – не человек, он даже хуже рабочей скотины, – так считали в гордящихся ныне своими демократическими традициями Соединенных Штатах Америки. Добропорядочные богобоязненные плантаторы, любящие отцы семейства и заботливые матери, трясущиеся над своими чадами, творили зверства, достойные палачей инквизиции, не чувствуя угрызений совести. Кошмар рабства длился более двух веков. Северяне перевернули позорную страницу истории своей страны, однако, и поныне люди с черным цветом кожи остаются в США людьми второго сорта. Между прочим, должен заметить, что слишком хорошо знакомый нам термин «недочеловек» появился именно в США[2 - «The Under-man» – термин, введенный американским расистом Лотропом Стоддардом в его книге «The Revolt Against Civilization: The Menace of the Under-Man» («Бунт против цивилизации: угроза подчеловека», 1922).], и это многое говорит о менталитете местных «сверхчеловеков». Но вернемся к обсуждаемому вопросу Итак, охота на ведьм прекратилась, рабство запретили, и вы думаете, что с той поры люди стали жить счастливо, а злодеяния остались в тени далекого прошлого? Ошибаетесь…

Мальчик и девочка молчали. История, как и все школьные предметы, казалась им скучной и далекой от жизни, но сейчас они словно заглянули в бездну ада, и тень страданий коснулась юных сердец. Было больно и страшно, а учитель продолжал рассказывать:

– Вскоре дьявол вернулся в новом обличий – теперь он назывался фашизмом. Если раньше боролись с исчадьями ада во имя торжества церкви, то теперь оказались виноваты целые народы, по надуманным признакам якобы отличавшиеся от других. Все чаще звучали зловещие высказывания, подобные тому, что я позволю себе процитировать: «Недочеловек – это биологически на первый взгляд полностью идентичное человеку создание природы с руками, ногами, своего рода мозгами, глазами и ртом. Но это совсем иное, ужасное создание. Это лишь подобие человека, с человекоподобными чертами лица, находящееся в духовном отношении гораздо ниже, чем зверь. В душе этих людей царит жестокий хаос диких, необузданных страстей, неограниченное стремление к разрушению, примитивная зависть, самая неприкрытая подлость. Одним словом, недочеловек. Итак, не все то, что имеет человеческий облик, равно. Горе тому, кто забывает об этом. Помните об этом[3 - Брошюра «Der Untermensch», 1942 год.]».

Увы, подобные бредовые рассуждения находили отклик в людских сердцах. Все сильнее сгущались тучи над не готовой к такому повороту событий Европой. Третий рейх окреп, и тогда началось истребление людей по национальному признаку. Об участи евреев вы, конечно, слышали, – в период Второй мировой войны было уничтожено шесть миллионов человек, а в последующие несколько послевоенных десятилетий – все уцелевшие. Считается, что сейчас, как нации, евреев в Евразии не существует, но я не верю в это. Народ невозможно истребить полностью. Память сердца и зов крови всегда побеждают. Но я отвлекся. Кроме евреев были и другие народы, попавшие в число неугодных и также подвергшиеся гонениям и истреблению. Запредельная жестокость геноцида, как всегда, оправдывалась благими целями – благоденствием одной нации за счет истребления другой, неполноценной, якобы являющейся источником всех бед и несчастий. Замечу, что список неугодных народов корректировался гитлеровцами в зависимости от политической обстановки. Подход оказался достаточно гибким, ведь с самого начала было заявлено, что германский народ не образует своей расы, а состоит из представителей взаимосовместимых по крови рас. Наиболее абсурдно выглядела ситуация, сложившаяся вокруг цыган. С одной стороны, их признали недочеловеками, но в тоже время не могли отрицать их принадлежности к арийской расе. Поэтому их, в свою очередь, пытались разделить на группы по этническому признаку. Вообще, молодые люди, должен сказать, что нацистская идеология полна противоречий и как минимум не блещет логикой. Однако это не мешало и не мешает гитлеровцам убивать…

Небо за окном потемнело, подернулось облаками. Сумерки окутали гостиную и, несмотря на то, что до заката оставалась пара часов, Уилсон включил свет, словно хотел рассеять царивший в душах мрак.

– Вам интересно то, о чем я говорю? Или тема слишком сложна для восприятия?

– Пожалуйста, продолжайте, господин учитель! – голос Игора звучал взволнованно, он уже не считал Уилсона своим врагом, а, напротив, безгранично доверял каждому его слову.

– После войны, в конце 40-х – начале 50-х годов тайной полицией была проведена колоссальная работа по проверке родословных практически всех граждан оккупированной Европы. Те, у кого в роду в четырех поколениях имелись представители неугодных нацистам народов, психически больные, те, кто имел нетрадиционную сексуальную ориентацию или придерживался коммунистических взглядов, получили в наследство от истребленных евреев, желтые звезды на одежду. Население регионов, где сопротивление оккупантам не ослабевало, также было признано расово неполноценным, попав в категорию недочеловеков, как, например, случилось на нашей земле.

– Господин учитель, все, что вы рассказали – ужасно, но ведь если бы в войне победили коммунисты, было бы еще хуже. Дикие орды азиатов заполонили бы Европу, убивая всех подряд. Славяне – опасные, кровожадные дикари. Наверное, они еще хуже арийцев…

Взгляд Игора мог бы испепелить камень, но поглощенная раздумьями Ида не заметила его. Уилсон только вздохнул:

– Видишь ли, Ида, все, что вам говорят в школе, все, что я рассказываю на занятиях, – циничная ложь, не имеющая ничего общего с реальными историческими фактами. Я не разделяю коммунистическую идеологию, однако с уверенностью могу сказать – только идиоты могут сравнивать СССР с фашистской Германией, пытаясь поставить знак равенства между этими силами, а тем более утверждать, будто Сталин был хуже Гитлера. Сталин мог бы избавить мир от коричневой чумы, но чудовищная случайность или злой рок перечеркнули надежды миллионов на спасение. Ход войны изменился в последний момент. Победа русских была близка, но атомная бомба, сброшенная гитлеровцами на Москву в конце апреля 1945 года, решила все, – Гитлер победил во Второй мировой войне. Не буду углубляться в дебри геополитики, скажу лишь, что расстановка сил в мире стала такой – Европейский континент и Африка оказались во власти Германии, Китай и Юго-Восточную Азию захватила Япония, а Соединенным Штатам досталось все остальное. Гитлер так и не решился напасть на Америку, поскольку почти сразу после окончания войны американцам удалось создать атомную бомбу и восстановить паритет. Так начался период холодной войны. Германия и США обвиняли друг друга во всех смертных грехах, продолжая наращивать военную мощь. В это же время Германии удалось подчинить бывших союзников – Испанию и Италию, постепенно сконцентрировав всю власть в своих руках. Было сформировано единое языковое и экономическое пространство, а проще говоря – навязана единая общеевропейская валюта и введен запрет на использование в государственных учреждениях других, кроме немецкого, языков.

Учитель умолк, подошел к окну, и после небольшой паузы заговорил вновь:

– Вот так сложилась история. Иногда я начинаю думать, как бы мы жили, если бы победил Советский Союз. Сколько бы людей уцелело… Впрочем, хватит праздных рассуждений! СССР нет, но, якобы сохранилась коммунистическая угроза, и теперь коммунисты, они же красные террористы, они же приспешники дьявола, играют роль, которую прежде исполняли «ведьмы», негры или евреи. Сопротивление действительно существует, однако, его масштабы преувеличены в разы. Власти нужно создать образ врага, чтобы иметь возможность преследовать, пытать и убивать неугодных людей, оправдывая репрессии борьбой с терроризмом. Раньше врагов рейха уничтожали, не заботясь о соблюдении формальностей, но сейчас не сороковые года XX века, и в моду вновь вошли такие понятия, как демократия и фундаментальные права человека.

Не так давно Евразия подписала соответствующую декларацию, обязующую не применять пытки, ввела мораторий на смертную казнь и даже пошла на такой шаг, как ограничение прав тайной полиции. Если раньше гестапо арестовывало без судебного постановления, то теперь – исключительно по решению суда. Есть только один нюанс – с момента задержания до встречи с судьей проходит несколько суток, в течение которых задержанный находится в полной изоляции, и по умолчанию в это время с ним могут делать все, что угодно.

Все изменения законодательства были сделаны из-за соперничества с США – державы спорят, кто из них демократичней, стараясь перещеголять друг друга на этом поприще. Естественно, на словах. Хамелеоны! Впрочем, ныне властям приходится быть более изощренными в поводе для репрессий. Кстати, из-за постоянной критики со стороны США разговоры о недочеловеках теперь предназначены для внутреннего употребления. Желтые звезды остались, однако это не мешает построению «демократического, свободного» общества в Евразии. Сейчас оккупационные власти предпочитают говорить о терроризме, ведь это «универсальная ценность» и для Германии, и для США. Если государству угрожает чудовищное зло коммунистического терроризма, приходится в чем-то ограничивать права граждан ради их же блага. А чтобы граждане не забывали о страшной угрозе, довлеющей над ними, власти часто идут на провокации, поддерживая созданный ими миф. На какие только жертвы не пойдешь ради всеобщего спокойствия! Вы видите, что происходит вокруг. Но попробуйте заявить об этом публично, выступить в защиту политзаключенных, вас схватят, обвинят в связях с бандподпольем и будут пытать до тех пор, пока вы не признаетесь в отсутствии пыток.

– Но почему это происходит в мире? – впервые после долгого молчания задал вопрос Игор. – Почему нет людей, способных противостоять злу? Почему во времена инквизиции не нашлось достойных сильных мужчин, которые защитили бы женщин? Почему люди позволяют негодяям творить эти гадости, почему не объединяются, вступив в борьбу? Ведь хороших все равно больше, чем плохих, и потом – правда на их стороне. Почему они не побеждают?

– Эх, Игор… Справедливость не может противостоять силе. Даже если ты тысячу раз прав, тебя раздавят, как букашку, и никакой бог, никакая высшая сила не спасет тебя от расправы. Знаешь, есть такая легенда о Минотавре. Ее придумали очень давно в Древней Греции. Минотавр – это монстр, наполовину человек, наполовину бык. Он жил в подземном лабиринте, и каждый год ему в жертву приносили семь юношей и семь девушек. В отличие от реальных событий, послуживших ее основой, у этой легенды благополучный финал, как, впрочем, почти у всех легенд. Любовь оказалась сильнее смерти, и благодаря предусмотрительности любимой девушки герой сумел убить монстра и выбраться из лабиринта. Но в нашем случае важно не это, а понимание образа самого Минотавра, – он…

– Простите, господин учитель, а что было на самом деле? – не удержался от вопроса любопытный Игор.

– На самом деле жители славного острова Крит, где и происходили эти события, ежегодно забивали дубинками семь парней и семь девушек, приводя их к идолу, изображающему Минотавра. Никаких чудесных избавлений не было. И я заговорил о Минотавре потому, что он – символ безжалостной силы, уничтожающей невинных. В лабиринте Минотавра нет справедливости. Минотавру нужны жертвы – чистые, безгрешные. Таких обрекают на смерть именно потому, что их души безупречны, и так будет всегда, пока существует род людской. Минотавр – символ человеческого закона, правящего миром. Ничего нельзя изменить, нет никакой высшей справедливости, есть только черный зловонный лабиринт Минотавра, усеянный костями детей. И лучшее, что может сделать каждый, – выжить, суметь избежать смерти, не стать жертвой Минотавра. Нельзя играть с огнем и бросать вызов тому, кого не сможешь победить. И это уже не философские рассуждения, а конкретный совет тебе, Игор, и тебе, Ида. Иначе вас бросят на растерзание Минотавру, придут однажды на рассвете, как пришли за Яном. Смиритесь…

– Как можно смириться, когда Яна сейчас, в эти самые минуты, пытают?! Кто ему поможет, кто его защитит?!! Смириться… Но он же был вашим учеником, неужели вы забыли его, господин учитель? Как можно отсиживаться по углам, прятаться, отворачиваться, закрывать глаза? Мы все трусы, и у нас у всех нет совести, поэтому Яна сейчас пытают! А у него и так рука сломана. И гестаповцы подвесят его за эту руку, потому что они всегда так делают, всегда бьют по больному месту. И все это знают. Все, кто стоял во дворе, когда его уводили.

– Я говорю с тобой именно потому, что Ян был моим учеником. Я не сумел уберечь его, не рассказал рассказанного тебе. Пойми, Игор, то, что молодежь называет борьбой, – на самом деле самоубийство. Никто не может противостоять Минотавру. Невинных всегда будут сжигать на костре. Справедливости нет, а борьба с властью бессмысленна. Власть всегда побеждает. А если хочешь бросить ей вызов – выживи вопреки всему. Женись, заведи детей, много детей, воспитай их так, чтобы они тоже сумели выжить, продолжили твой род на Земле. Жизнь – это победа над Минотавром. Живи за себя и за Яна, лови каждый миг счастья, наслаждайся дарованной тебе свободой!

– А Ян в это время будет кричать от боли или задыхаться в пластиковом пакете на голове?!

– Все… – учитель, до того возбужденно меривший шагами комнату, опустился на диван. – Ты действительно плохой ученик, Игор. Ты не понял сути урока. Но здесь я бессилен, каждый сам выбирает свой путь. А я постараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы тебя не исключили. Надеюсь, ты тоже хотя бы немного постараешься. Если вылетишь из школы, тебя возьмут на заметку, начнут подозревать в связи с Сопротивлением. Не привлекай к себе внимания, старайся выглядеть, как все. Молчи, молчи… довольно. Я не люблю идущие по кругу разговоры. И еще… Надеюсь, вы оба понимаете, что не следует болтать посторонним о нашей беседе. Промолчите, если сможете. И помните главное, может быть, это вам пригодится, – с Минотавром нельзя бороться – от него можно только спрятаться.

Двое медленно шли по дороге, не глядя друг на друга. Говорить не хотелось. Груз несправедливости и бессилия давил на детские плечи, и хотя перед глазами расстилались океанские просторы, для обоих мир сузился, выцвел, превратившись в поблекшее фото без перспективы, с нарисованным горизонтом.

– В голове не укладывается, – наконец произнесла Ида, так и не подняв глаз на своего спутника, – как можно убивать женщин только потому, что они женщины? Как можно истреблять целые нации только потому, что они чем-то отличаются от других?! Неужели на Земле никогда не было хорошо, и все эти ужасы начались с тех пор, как появились первые люди? Почему мир так несправедливо устроен? Почему хорошие страдают, а плохие наслаждаются жизнью? А может быть, Уилсон все просто преувеличил, желая нас припугнуть, ведь не может быть такой беспросветицы?! Правда, не может, Игор?

Он не ответил, молча вышагивая рядом. Нежное лицо мальчика было серьезно, искренняя улыбка, обычно озарявшая его чудесным светом, исчезла, а серьезность преобразила, сделав взрослее. Игору и Иде давно пора было возвращаться в поселок, но оба, не сговариваясь, сошли с дороги, повернув к океанскому берегу Видеть других людей, разговаривать с ними о повседневных проблемах они не могли, – их души искали одиночества, а океан – бесконечный, вечный, всесильный, дарующий жизнь и несущий смерть, притягивал к себе и ждал.

Обрывистый берег, зеленые, покрытые легкой дымкой горы, подступающие к самой кромке воды, золотая полоска пляжа где-то далеко под ногами. Простор, от которого захватывало дух, а к горлу неожиданно подступали слезы. Бескрайний мир… свобода… вечность…

Двое застыли на краю обрыва, их взгляды были устремлены в дальнюю даль. Кричали чайки. Резкий ветер дул в лицо, безжалостно трепал волосы, а океан исподволь возвращал надежду. Игор смотрел вдаль, его глаза наполняли слезы, но не горе, не сильный ветер заставляли его плакать. Все внутри трепетало от странного, необъяснимого чувства, внезапно охватившего его. Душа взбунтовалась, отвергая несправедливость жестокого мира, и мальчику страстно захотелось жить, жить, вопреки всем бедам и несчастьям, жить, наслаждаясь каждым вздохом, каждым мгновением дарованных ему лет. Волшебная сила океана обратила скорбь в радость, сияющую радость бытия, заполнявшую весь мир… А рядом стояла Ида, такая прекрасная, нежная, светлая, и ветер играл ее вьющимися волосами.

– Посмотри вокруг, Ида, мир прекрасен, – взволнованно заговорил Игор, едва справившись с нахлынувшими чувствами. – Мир прекрасен, и невозможно, чтобы в нем торжествовало зло. Он слишком прекрасен для этого. Мы будем жить, вопреки всем бедам, будем смотреть на океан, бегать по песку у самой кромки воды и слушать, как шумят сосны. Мы будем любить. Знаешь, только сейчас я понял, как люблю здесь все, каждый клочок земли, каждую каплю дождя, каждое дерево, каждую травинку! Это не отнять и не уничтожить, это с нами – и в душе, и вокруг. Смерти нет. Мы будем жить, мы будем возрождаться снова, здесь никто не умирает, потому что мы слишком любим эту землю, и она так же сильно любит нас. Все плохое проходит, его сдувает соленый ветер. Я верю, счастье есть и мы будем счастливы. Мир прекрасен, прекрасна жизнь, и ты прекрасна, Ида, так прекрасна!

Порывистым движением Игор обнял девочку и неловко, впервые в жизни, поцеловал в губы. Для Иды это также был первый поцелуй, она смутилась, но почти сразу поняла, что хочет продлить волшебный миг, однако залившийся краской Игор уже разомкнул объятия. Он что-то сказал, но слишком тихо, – шум волн заглушил слова, а Ида так и не решилась переспросить его.

Глава IV. По склону…

За пятнадцать лет и девять месяцев до гибели…

Негромко работал телевизор. Шел какой-то фильм. Звуки музыки и речь лились непрерывным потоком, но двое, находившиеся в просторном, похожем на склад ненужных вещей гараже, не обращали на них внимания. Расположенное на первом этаже дома, в котором жила Ида, помещение обычно служило местом, где по вечерам собирались ее друзья, проводя досуг за игрой в карты и болтовней, но сегодня в нем происходило то, что должно было изменить всю жизнь. Бледная Ида в напряженной позе сидела на табуретке в углу гаража, а Игор возился с расставленными на стареньком, покрытом клеенкой столе бутылками. Запах бензина раздражал ноздри, напрягая нервы до дрожи. Было страшно.

– Ты уверен, что все делаешь правильно?

– Что? – он на секунду отвлекся от своих манипуляций. – Да, рецепт проверенный. Сработает, как надо.

– Я не о том…

Отложив склянки, Игор порывисто подошел к Иде, присел на корточки, снизу вверх посмотрел в ее лицо, взял за руку, – девичья ладошка была холодна как лед.

– Ида, милая, нам нельзя оставаться в стороне. Это нечестно. Каждый находит оправдание своему равнодушию, каждый выдумывает себе тысячу отговорок, каждый говорит, что это не его дело. Так нельзя. Если бы все, все до единого, поднялись на борьбу, мы бы победили. А так нас убивают и мучают поодиночке. Надо набраться смелости и сделать выбор. Нельзя ограничиваться лозунгами на заборах – это занятие для детей.

– За это тоже сажают. А ты с баллончиком не расстаешься…

– Да что с тобой сегодня, Ида?! Ты рассуждаешь, как моя бабушка! Как будто ты сама этим не занималась! Мы же вместе выбрали путь борьбы, Ида. Но если ты боишься, остановись, пока не поздно. А я все равно пойду до конца. Я ненавижу оккупантов. Но ненависть – это не слова, а дела, если ненавидишь, – иди в бой, борись.

У Игора были темно-карие глаза, а сейчас, при слабом освещении, они и вовсе казались черными, такими черными, что не удавалось понять их выражение. Но он смотрел в лицо Иде, и девушка не могла оторвать взгляд. Его ладони тоже чуть дрожали и тоже были холодны как лед.

– Не переживай, все пройдет хорошо. Знаешь, сначала я хотел атаковать полицейский участок, напомнить убийцам, что борьба продолжается и им никогда не будет покоя на нашей земле. Но потом решил повременить – это слишком опасно для первого раза. У нас еще нет опыта. Зато следующую операцию мы подготовим более тщательно. Видишь, какой я осторожный и рассудительный? Правда, так хотелось врезать полицейским…

– Мне страшно, Игор.

– Страшно только в начале. Это, словно с горы катиться на санках. Страх быстро проходит. Но если мы не вступим в борьбу, то будем ненавидеть себя всю жизнь. За трусость, за слабость, за то, что остались в стороне. Подожди. Я сейчас заканчиваю. Потом надо как следует прибраться, чтобы мама ничего не заметила.

Игор вернулся к столу, а Ида уставилась в экран телевизора, рассеянно наблюдая, как ползут финальные титры фильма. В душе боролись противоречивые чувства. Когда она смотрела в глаза Игора, когда их руки соприкасались и ладонь ощущала тепло ладони, то девушка чувствовала, что готова без страха скатиться с самой крутой горы. Именно ради Игора она ввязалась в опасную игру, рискуя жизнью, лазила по опорам мостов и эстакадам, рисуя картинки, за которые вполне могла оказаться в тюрьме. Все ради того, чтобы они были вместе. По соседству жили крутые девчонки, которые не скрывали, а, возможно, и придумывали свою связь с Сопротивлением, и Ида инстинктивно чувствовала в них опасных соперниц. Игор любил только ее, но его глаза сияли неподдельным интересом, когда он слушал горячие речи юных революционерок. Ида понимала, что должна стать такой, как они, научиться презирать опасность, смеяться над врагами и самой смертью. Поэтому она с азартом говорила о вооруженной борьбе и свободе. И вот теперь Игор решил от слов перейти к делу, пересечь черту, за которой они бы стали преступниками в глазах властей. Надписи на заборах рассматривались оккупантами как призывы к свержению власти, и по закону за них грозила достаточно суровая кара, однако, на практике подобные деяния чаще всего оказывались безнаказанными. Но то, что собирался сделать этим вечером Игор, попадало под статью «терроризм» и могло обернуться для них катастрофой. Ида боялась смерти, тюрьмы, пыток, но еще больше того, что Игор разочаруется в ней. Девушка не знала, как поступить, а время неумолимо приближалось к назначенному часу.

Фильм кончился. Промелькнула заставка новостей, появилась холеная, с неестественно гладкой кожей дикторша. Ида взяла дистанционный пульт, прибавила звук:

– Сегодня состоялось последнее заседание суда, завершившееся вынесением приговора банде террористов. Напомню, в ходе расследования деятельности так называемого «Клуба молодых литераторов» была выявлена связь его членов с коммунистическим бандподпольем. Анализ информации, содержащейся на компьютерах фигурантов дела, подтвердил опасность их преступных намерений. По данным следствия, банда собиралась совершить несколько ужасающих кровавых терактов, жертвами которых могли бы стать десятки, если не сотни мирных жителей, в том числе дети, старики и беременные женщины. Однако, несмотря на тяжесть запланированных преступлений, для террористов было назначено достаточно мягкое наказание, вызвавшее протест общественности, – главарей приговорили к пожизненному заключению, а остальные участники банды, в зависимости от тяжести их преступных намерений, получили от двадцати до сорока лет тюрьмы. В общей сложности в ходе процесса к различным срокам тюремного заключения приговорены сорок восемь человек.

Голос за кадром звучал безэмоционально, а на экране мелькали то огромное, подавляющее величием здание суда, то жалкие фигуры обвиняемых – большинство из которых были не намного старше Игора, то беснующаяся толпа у здания, требовавшая более жесткого наказания для преступников. Потом в кадре возникла сытая физиономия кого-то из обвинителей:

– Страшно даже представить, что было бы, если бы эти люди осуществили задуманное, какое неимоверное зло они бы причинили всем нам! – заговорил он, обращаясь к толпившимся вокруг журналистам. – Какие страдания выпали бы на долю их жертв, какие муки они бы испытали… Невозможно представить ту боль и отчаянье, которые могли бы принести нашим гражданам эти преступники!