Коло Жизни. К вечности

В последний раз Родитель пришел не один.

На материи синего сакхи позадь спины, в оное Он был обряжен, воочью проступала пара округлых крыльев, с заостренными кончиками. Днесь в спокойном состоянии они были сложены вдоль спины, выходя из лопаточной области и достигая поясничного отдела позвоночника, а приводились в действие за счет движения в основном спинно-брюшных мышц. Внешне крылья выглядели прозрачно-серыми, с серебристым отливом, покрытые мелкими волосками, они имели тончайшие жилки, меж коими были натянуты перепонки. Родитель почитай не пользовался крыльями, а имел их главным образом по причине обладания общего генома творений Всевышнего. По большей частью Он их вообще убирал под одеяние, складывая продольно на спине, обаче так как я всем интересовался, почасту демонстрировал их при мне.

Обок же Родителя стояло совсем маленькое создание, едва достигающее середины его лядвеи. Такое же, как его Творец, крепкого телосложения, с широкими для своего роста плечами и мускулистыми руками и ногами. Скажем так, на шарообразной голове существа имелось круглое, четко описанное по грани лицо, одначе, несколько сдвинутый назад подбородок. Меж тем высокий лоб, длинный, костлявый нос, толстые, выпуклые, почти рдяные губы и замечательные глаза… Замечательно красивые, где нижние веки образовывали прямую линию, а верхние изгибались дугой. Они были не только крупными, но и удивительного цвета. Зрачков там не имелось, впрочем, как и у многих существ, не только Богов, зато радужки, подобно вытянутому ромбу, были насыщенно-пурпурными. Окруженные, вдоль линий, не менее удивительной по оттенку ярко-желтой склерой. Ни лице существа не имелось бровей, ресниц, хотя сверху над веком располагалась дополнительной складкой, второе веко, более объемное. Потому, когда создание мигало, глаз закрывался сначала одним, а засим вторым веком. Не обладало существо волосами на голове али растительностью в виде бороды и усов на лице. Сама голова на округлой макушке залащенная переливалась коричневым отливом, ибо и вся кожа на теле была того же темно-коричневого, почти черного цвета. Обряженный в короткие до колен белые шаровары (порой виденные мной на старших братьях Стыне и Темряе) купно схваченные под коленом и в тонкую без рукавов и ворота короткую тунику, он не имел обувки. Отчего четко просматривались его дюже узкие и короткие стопы, оканчивающиеся четырьмя пальцами. Не менее узкими и короткими были кисти и пальцы на руках, чем-то схожие с перстами Родителя. Множественные, серебристые узоры украшали кожу лица, рук и ног, да, как я догадался, и остальные части тела. Они создавали единое полотно на коже, будучи не столько нанесенными сверху, сколько включенными в сам наружный покров. Среди тех узоров воочию просматривались токмо определенные символы, письмена, руны, литеры, свастики, ваджеры, буквы, иероглифы, цифры, знаки, графемы, геометрические фигуры, образы людей, существ, зверей, как я смекнул, принадлежащие моему дорогому Отцу.

– Здравствуй, мой милый, – ласково произнес Родитель, он всегда ласкал меня словами. – Не узнаешь, моего помощника?

Я напряженно вгляделся в лицо пришедшего существа, на коже которого серебристые узоры как-то насыщенно замерцали, и поелику всего-навсе давеча пришел в себя после длительного отключения и был несколько раздраженным, недовольно шевельнул губами: «Нет!» Даже, и, не стараясь себя, напрячь распознаванием пришедшего существа.

– Это Гамаюн-Вихо, – пояснил Родитель, наверно уловив недовольство, а потому протянув руку, приголубил меня. – Саиб племени вещих птиц гамаюн серебряной рати. – Он широко засиял, подсвечивая собственную марность кожи всполохами света так, что закружилось вкруг него облако с перемещающейся по его поверхности клинописью и образами. – Главный мой помощник, хотя он утверждает, что является только прислужником. Тот, кто осуществляет общение меж мной и моим любимым сыном Першим, ибо, как ты надеюсь, понял, малецык вельми порой бывает своевольным. Для того и нужен мне Гамаюн-Вихо, чтобы сумел привести в чувства и к подчинению старшего из Димургов. Ты, наверняка, видел Гамаюн-Вихо в пагоде Отца, поелику это именно он приметил твое сияние, рождение в руке моего сына.

«Точно!» – воскликнул я, припоминая… Я это, как можно понять, не сказал, а лишь шевельнул губами, но весьма эмоционально.

Я видел данное создание в пагоде. Он тогда возник пред нами столь внезапно, вроде свалился со свода залы напоминающего ночное небо, где поместились многоконечные звезды, лучисто мерцающие и наполняющие округлое помещение, с зеркальными стенами и полом мягким светом и густоватой, дымчато-серой материей, приобретающей подле Богов вид испарений.

Отец едва успел схоронить меня под рукавом своего черного сакхи, вернее то сияние, что пробивалось с под его кожи. Нам тогда казалось, что Вихорек, как ласково величал его мой Творец, меня не приметил…

Оказывается, приметил!

Успокаивая меня много позже, ибо я весьма растревожился, Перший сказывал, что Вихорек ему близок, предан и очень его любит. И никогда не станет, даже если, что узрел, рассказывать о том Родителю.

– Но он ничего не увидел, не беспокойся, мой любезный, – нежно продышал тогда Отец, укачивая, умиротворяя меня.

Выходит Вихорек, Гамаюн-Вихо все приметил… И все рассказал Родителю…

– Доносчик, – однако, озвучил я шевелением губ.

И увидел, как обидчиво дернулись уста Гамаюн-Вихо. Того самого, что не просто рассказал, а еще и пленил меня на Зекрой.

– Нет! Нет! – на удивление торопливо отозвался Родитель и переместил свою удлиненную руку с моей макушки на оголенную голову саиба гамаюнов. – Не стоит так говорить, про моего оголеца. Гамаюн-Вихо не доносчик. Он, конечно, узрел твое появление, одначе, достаточно сильно привязанный к Першему, постарался сие скрыть от меня. И не только скрыть, но и сам скрыться, абы я не нарушил замыслы сына. Отческие недра вельми обширны, здесь много созвездий, систем, планет. Спрятаться можно, только не от меня. Гамаюн-Вихо вмале нашли, и хотя он сопротивлялся, принесли ко мне.

– Притащили Родитель, скажем точнее. Потому вам пришлось засим меня чинить, – вклинился в речь Творца Галактик саиб гамаюнов и дюже благодушно зыркнул вверх, словно получал удовольствие оттого, что за него вступились.

– Да, мой замечательный оголец, грубо притащили, – согласился, на удивление мне очень скоро, Родитель. Поразив меня таковой легкостью общения со столь малым своим творением. – Но я уже о том тебе говаривал. Не надобно было сопротивляться, это бесполезно и только навредит тебе… А после, мой ненаглядный Крушец, я смог все вынуть из оголеца, так как обладаю на то достаточными возможностями. Поэтому не стоит на моего главного помощника тебе, малецык, серчать. Он поверь, старался, как мог, абы сокрыть от меня замыслы моего сына.

– Прости, – немедля откликнулся я. Хотя внутри считал, что все же мог бы тогда не излавливать и радостью выполненного не оглушать меня, коли не желал вредить замыслам Отца.

По-видимому, я все же еще чего-то шевельнул губами, порой мои мысли и движения путались. Это, как пояснял Отец, было естественным, чтобы мои волнения не ускользнули от старших. Так вот, верно, я помимо «прости», досказал, что-то огорчительное, понеже Гамаюн-Вихо туго затряс головой, а вместе с ней заколыхалась рука Родителя пристроенная сверху на ней.

– Гамаюн-Вихо не может не выполнить моих распоряжений, тем более, – ответил Творец Галактик и сызнова заулыбался. Он почасту сиял, когда толковал со мной, будто был в восторге от моих мыслей и вопросов. Определенно, Он был в восторге от меня всего. – Я умею заставить. Не только существ, но ежели понадобится и своих Сынов. Впрочем, я ноне пришел…

Только я не дал договорить Ему, и торопко шевельнул губами, направляя вопрос. Родитель незамедлительно прервался. Для него вообще было важным разъяснить интересующее меня, Он всегда старался предельно четко все растолковать, а инолды, если получалось, даже показать. Мои знания у Родителя стояли в приоритете. «Им ничего не должно мешать увеличиваться в объеме», – порой говорил Он.

Вот и днесь услышав меня, Творец Галактик прервал собственную речь, а после, отвечая на мои поспрашания, сказал:

– Ты прав, мой бесценный, гамаюны особые существа. Умеющие изменять внешность, форму тела и качественные признаки, характеристики плоти, ибо обладают особыми к тому способностями, приближенными к божественным. Это племя создано мной, из отобранных лично мной особых по составу сияющих искр, с применением элементов, соединений, что наполняют Березань. Они подчиняются одному мне, осуществляя связь с сынами, выполняя мои поручения. Помимо гамаюнов серебряной рати, существуют также вещие птицы гамаюн золотой рати, и платиновой. Каковые, соответственно, осуществляют мое общение с Небо, Дивным, и Асилом. Эти рати не менее крупные возглавляют Гамаюн-Мэхпи и Гамаюн-Мэхка. Одначе, моим любимцем был и остается мой замечательный, Гамаюн-Вихо.

Родитель смолк, вероятно, давая возможность оценить этих уникальных творений, но я все еще на них досадовал и потому даже не глянул на саиба гамаюнов. Хотя он зыркал в мою сторону и заискивающе улыбался, точно выпрашивая прощения и внимания.

– Ну, а теперь по поводу моих замыслов, Крушец, – начал, было Родитель и прервался.

Крушец… Вообще-то Родитель не должен величать меня по этому имени. По Законам Бытия, у лучицы не может быть имени вплоть до перерождения. Приходя на Коло Жизни лучица выбирает не только свою печищу, общие ее признаки, но и имя. Однако, еще будучи в руке Першего, я попросил его дать мне имя. «Отец, почему я должен ждать имя. Ждать так долго… Хочу, чтобы ты дал его сейчас… Ведь у всего, что нас окружает, есть название… А лучица, как ноне величаете вы меня, это столь неопределенное, придающее мне общую классификацию божественного вида, в нем нет конкретики, нет меня как индивидуума…»

Очевидно, Отцу показались достаточно вескими приведенные мной аргументы, потому я и получил это имя.

Имя – Крушец.

Серебро – благородный металл, ценный крушец, как правильно говорил Родитель, то, что и в величание будет роднить меня с Творцом. Ибо повелителем ковкого, пластичного, серебристо-белого материала, серебра, являлся Перший.

– Днесь, мой дорогой Крушец, – продолжил толковать, благодушно на меня поглядывая, Родитель, похоже ощутив мои мысли. – Гамаюн-Вихо заключит тебя в сосуд.

– Нет! – дюже спешно шевельнул я губами, так как совсем не хотел сызнова оказаться в сосуде, – несколько так прикипел к новому месту и этой ветке.

Несомненно, я все это прошелестел губами, потому как не только широко просиял Родитель, но и звонко засмеялся Гамаюн-Вихо. Столь его зазвончатый смех прокатился по раскинувшейся ниве и мелко… мелко заколыхал колосками былия. Посему они разком судорожно затрясли своими одиночными янтарного цвета зернятками испускающими из себя легкое рыжее сияние, а мгновение спустя вниз на землю посыпались и вовсе крупные золото-огненные капли, теперь вже прямо-таки набор зачатков ген. В Березане обобщенно нельзя было столь жизненно смеяться, впрочем, саибу гамаюнов не стоило и говорить, або звук его голоса казался столь высоким, что сотрясал и мое сияющее естество. Нельзя, потому как за Березанью приглядывали служители Родителя, так называемое племя Жар-птиц, оные осуществляли контроль за дверями, створками ворот, калитками, окнами, люками, опакушами. Жар-птицы могли, принять сей высокий звук за вирус, чуждую форму жизни, обладающую иным даже для Березани геномом, который попав в нашего Всевышнего мог препятствовать слаженности работы наполняющих его Галактик, а также оказывался способным исказить информацию, переписать символы, письмена, руны, литеры, свастики, ваджеры, буквы, иероглифы, цифры, знаки, графемы, иногда геометрические фигуры, образы людей, существ, зверей, птиц, рыб, растений, планет и самих систем. Вельми редко такие вирусы попадали в Березань, просачиваясь из других Вселенных, и как итог уничтожались служителями Родителя. Жар-птицы были удивительными существами, своим обликом напоминая птицу, ибо являлись некогда прародителями обобщенно племени сих теплокровных, позвоночных животных. Они обладали ярчайшим золото-рдяным опереньем, по поверхности которого струились огненные искры, определенный состав клинописи, способный распознать и истребить вирус, величаемый еще темная материя, темная энергия.

Откуда я узнал про Жар-птиц?..

В этот раз мне про них рассказал Родитель. Сначала рассказал, а после показал.

Удивительно, но про этих существ я не ведал, а увидев их, несколько так сотрясся… Испугавшись не столько их неповторимого сияющего вида, когда они, зависнув недалече от Творца Галактик, синхронно взмахивали широкими крыльями, с, тем не менее, размашисто распушив долгие перья хвоста, сколько того, что коли б встреча наша прошла ранее, вряд ли ноне я смог их лицезреть. Впрочем, как и самого их Создателя.

– Послушай, милый малецык, – дополнил свою много раз прерванную молвь Родитель. – Гамаюн-Вихо заключит тебя в сосуд и доставит в Золотую Галактику, Созвездие Льва, Систему Козья Ножка, на планету Зекрая, чтобы ты вселился в человеческую плоть. Ты должен постараться сглотнуть искру, чтобы привязать себя к плоти. В целом все, так как учил тебя Перший, и тогда, надеюсь, вскоре ты его увидишь…

Отец!

Увидеть тебя для меня было таким важным, что я согласился. И как только сказал «да», ветка, на которой восседал, медлительно стала удлиняться и одновременно наклоняться вниз… А вместе с ней, как и понятно, опускался я.

Неспешно миновал я лицо Родителя… его плечи… стан. Он слегка вздел вверх левую руку и провел перстами по моей макушке, успокаивая меня тем движением, а после я поравнялся с лицом Гамаюн-Вихо. Определенно, я заглянул в недра его пурпурных радужек глаз, размытых по краю ярко-желтой склерой и поигрывающей оранжевым оттенком. Да нежданно для себя увидел далекую планету.

Скалистые серо-голубые горные гряды, собранные из рыхлых каменно-ледяных глыб, окружали с одного окоема мощное плато. Почва, которого такая же голубоватая с прорехами более темных пятен была изрыта глубокими узкими рытвина и округлыми впадинами. Сама поверхность гор и почвы легохонько светилась, флуоресцируя, принимая под воздействием ультрафиолетовых лучей голубоватую окраску. Черный небосвод, раскинувшийся над этой частью планеты, едва оттенялся по краю голубоватыми лучами, в нем зримо просматривались небольшие, почти иссиня-черные, низко нависающие шарообразные спутники. И испускающая, те самые ультрафиолетовые, лучи уже многажды удаленная от планеты, огромная звезда. Только не привычного почти белого свечения, оный у поверхности обитаемых планет приобретает несколько желтоватый оттенок, а насыщенного голубого света. Еще миг и явственно проступило и само плато неизвестной планеты, изрезанное неглубокими каньонами, впадинами, в каковых хоронились почитай ледяные насты, иссекающие острыми своими краями стены возвышенностей. В одной из таких рытвин туго спеленованный густо-синей сетью лежал Гамаюн-Вихо в нонешнем своем виде. Воочью проступил его несколько остекленело-напряженный взгляд, иссеченное в мелкую выбоину круглое лицо, покрытое в тон голубоватому сиянию темно-серой кровью.

Казалось, саиб гамаюнов не только сам весь был недвижим… Чудилось, в нем остановилось биение… течение жизни…

Посему когда такой же голубовато-флуоресцирующий василиск навис над ним и выплюнув изо рта впадинки багряные шнуры-сосуды, концы которого прилепились к сети, поднял его… И голова, и такие же кровоточащие конечности, высунувшись из прорех сетей, бездвижно повиснув, закачались туды… сюды.

Наверно, я глубоко вздохнул…

Ан, нет! это перста Родителя огладив макушку, вернули меня в реальность. Видения былого… грядущего… мне это было доступно. Так пояснил Творец Галактик, когда растолковывал мне, что там, в коридоре, в трубчатом образовании Стлязь-Ра, в своем видении я зрел собственное космическое судно, кое создам в будущем.

К тому моменту, когда я увидел когда-то произошедшее с Гамаюн-Вихо и проникся к нему теплотой, ветка на оной восседал, прекратила свое движение. Ее конец, изогнувшись, воткнулся в землю, а я оказался на уровне груди саиба гамаюнов.

Представляю, какую он пережил боль, на почти не живой, покрытой льдами, планете, стараясь скрыть от Родителя замыслы моего Отца, стараясь справиться с мощью рати платиновых гамаюнов, которым было велено его изловить и привести живым.

– Эм! саиб лучица, – звонкий и одновременно высокий голос Гамаюн-Вихо, звенел так громко, что отдавался во мне пронзительным стоном. – Поверьте мне! я все! все сделал, чтобы не выдать замыслы Господа Першего, так как он мне дороже меня самого. Но уж так получилось. Надеюсь, вы не будете на меня серчать, когда переродитесь в Господа.

Я ничего ему не ответил. Поелику не просто ощутил боль в его речи. Я эту боль почувствовал, узрев прошлое и пережитое им. Гамаюн-Вихо медленно поднял вверх свою левую руку и я рассмотрел на ней мгновенно свернувшиеся по коло, словно перепутавшиеся, объединившиеся в нечто целое перста, образовавшие воронку, и несколько углубленное в ней пространство. Стенки воронки резко дернулись, и принялись выдвигаться вперед, по мере роста уменьшая в объеме само предплечье и плечо руки саиба гамаюнов.

– Не пугайся, моя любезность, – прозвучал надо мной голос Родителя. – Ты такая неповторимая уникальность, что я могу доверить тебя только особо приближенному ко мне Гамаюн-Вихо. Он и понесет тебя в своей конечности и поможет вселиться в плоть.