Сказ про сестрицу Алёнку и братца Орея

Однако ноне сама кулига изменилась, и теперь лицезрелась не просто примятыми али вытоптанными пятачками растений земляницы, вырванными с-под нее каменьями и стволами, но, и, словно, вспашенными клочками почвы, и устланной сорванными с елей большущими лапниками. Да тока не только ели окружающие полянку были покалечены. Пострадали и иные деревья лиственниц, сосен, пихт, кедра, вязов, дубов, каштанов, лип, берез, осин, те которые высились в направление деревеньки, и днесь отсутствовали так, что через появившиеся огромные прорехи можно было углядеть саму черно-сизую, выжженную оземь, и тропку которая, извиваясь, тянулась из лесу домой.

А когда детушки узрели лежащую на опушке возле широкой ветви ели перевернутую корзинку и высыпавшуюся из нее земляницу, разком оба вскликнули. Ибо опять же вместе признали ту корзинку, бабушкиной. И стенаниям братца да сестрицы Обрада не ответила, вроде не слыхивала внучат своих разлюбезных, разобидевшись на их озорство, аль вспять того куды-то запропастившись не по собственной воле.

– Да, Алёнушка! Да, Орюшка! – молвила взанамест бабушки Земляничница, да качнув головушкой, снова нарастила сияние своей рубахи, волос, губ да глаз. – Беда-бедушка с вашими сродниками, со всей деревней. Токмо вас двоих я и сумела сберечь от лютого Скипер-зверя и его злыдарных приспешников.

Голубизна неба неожиданно вроде посерела, а лучи солнца красного стали редеть, и ребятушки сие приметив, торопливо вскинули вверх головы, узрев в поднебесье сквозные, сизо-черные лоскуты дыма. Словно долгий лепесток пламени чад тянулся по небосводу, касаясь вершин деревьев, путаясь в их мощных кронах, хватаясь за ветви, теребя не только хвоинки, но и листочки, и зримо для отроковицы, да отрока направлялся он от их родной деревеньки. Отдельные его пары вже наблюдались в прорехах меж деревьями, где они клубились сквозными слоями, медленно оседая на почву и единожды захватывая все большее пространство леса. Потому вмале и на прогалинке сладость выспевшей земляники сменилась на горечь пожарища.

И стоило тока горькому дыму приглушить аромат ягод, как детушки в голос закричали, так сильно вспужавшись за сродников, матушку, батюшку, сестриц, братцев и бабушку Обраду. Одначе с места они не дернулись, лишь ручонками всплеснули, ресничками белесыми взмахнули, слезы на щеки сгоняя, а Земляничница между тем снова заворковала, правду горькую сказывая:

– Лютый, безжалостный тот Скипер-зверь по землице-матушке хаживает да ревет он по звериному, свистит по соловьиному, шипит по змеиному. Людей, зверей, птиц он не жалует, коль одних во полон утащит, других жизни лишит. Набивает он славянами темницы подземные, мучает их, морит голодом, а опосля из их косточек палаты свои возводит. И ваших сродников он ноньмо похитил, утащил во полон. Да токмо полно вам детушки слезы лить, носы утирать, – дополнила берегиня, смолкая.

И тотчас Орей, дотоль возивший носом по рукаву рубашки, нюни, таким побытом, утирая, замер. И Алёнка перестала хныкать, и дланями рук со щек слезинки смахивать, прислушиваясь к говору духа.

– Надобно сбираться в путь-дороженьку, – проронила Земляничница, чуть слышно вздохнувши, видно, так она сопереживала за детушек, что едва сдерживалась, дабы не зарюмить самой. – Во иные места вам надобно идти, в небывалые дали. Туды куда не хаживают люди, иде не ступает человеческая нога, лишь бродят во тьме кромешной тени, ужоль и не души. И даже не дух, каковой сопровождает славянина во время жизни и связывает с предками ярким сиянием света. А хаживают тамоди отпечатки, следы некогда худых людей не пригодных даже Пеклу, трусливых, слабых, безвольных.

А клубистый дым все ярился, заполняя собою лесные чащи, выползая широкими лоскутами на опушку, опоясывая деревья, вроде и не становясь гуще, однако набивая своим серо-синим сумраком местность кругом. Делая и саму берегиню сизо-синей, приглушая на ней яркие пятна губ и глаз, оттеняя и зелено-голубые волосы. Так, что казалось еще мгновение и Земляничницу сей дым похитит, как досель своровал бабушку Обраду и всех людей деревушки злобный Скипер-зверь. Да только того более не мог позволить сотворить Орей, он нежданно резко шагнул вперед и вскинув от носа вверх руку, провел ею вправо-влево, рассекая таким движением комы дыма, и вновь возвращая берегине ее прозрачность белесовато-голубого отлива.

– Як же мы пойдем? Куды? Мы ж ащё ребятки? – беспокойно вопросил мальчик, не прекращая махать рукой, и, таким образом, отгоняя от духа дымчатое курево.

Земляничница теперича вновь ступила с места, не столько вышагивая по оземе, сколько витая над ней, едва касаясь голыми подошвами ног листочков, соцветий и ягодок. И тотчас допрежь свивающиеся возле ее стоп в кольца стебли, рьяно выбились вверх, вроде жаждая дотянуться до небес, распрямляясь по мере полета. Да так и не достигнув приволья небесного купола, легошенько скользнув вниз, стебли выпустили в разных направлениях по стволу махие отростки, да почки, которые принялись, моментально лопаясь, обращаться в листочки, цветки, ягодки, устилая тем чудным покрывалом не занятые, аль поврежденные участки почвы. Берегиня, все поколь ступая, не менее резко качнула головой, и ее зелено-голубые волосы пошли по спине малыми волнами, расплескивая в разные стороны потоки света, каковой рябью своей, едва заметной, стал вытеснять с опушки серо-синий сумрак дыма, очищая и сам воздух от той удушающей горечи. А кады с веночка духа вниз посыпались, словно искры, спелые землянички, так-таки, и не долетевшие до землицы, а в самом воздухе растворившиеся, распавшиеся на отдельные капельки, на кулиге снова стала ощущаться сладость этой лесной, летней ягодки.

– Так иноредь бывает Орюшка, чё на малые плечики беда опускается, – сказала берегиня, и, сдержавши шаг подле мальца, глянула на него сверху вниз, посему он сразу перестал гонять дым и внимательней всмотрелся в ее лицо. – Чё малым рученькам приходится пречудны дела вершить. Ибо в мудреных сплетениях жизней богов завсегда положено человеческому волоконцу явится, и тем раздольное полотно Мира скрепить.

Глава третья. Братцы колтки

– Полно деточки тужить, горевать, – все доколь толковала Земляничница, и, простерла руку над Ореем, бережно выудив из его ковыльных влас зеленую хвоинку, острым кончиком заползшую под берестяное очелье. – Надобно вослед удела своего ступать, в те края, иде вам сумеют пособить, а там гляди-ка и усем славянам.

– Значица, усех наших сродников старая кочерыжка Скипер-зверь утащил? – вопросил мальчик и, чтобы слезы не плеснулись из очей, плотно свел друг к дружке ниточки своих белесых бровей.

– Усех, – скорбно протянула берегиня, да качнув рукой вбок, выпустила из полупрозрачных перст хвоинку, коя крутнувшись, подобно листочку, медленно полетела вниз к оземе. – Да тока будя Орюшка браниться, тем становясь похожим на эвонтого злодея Скипер-зверя.

И поддерживая ту молвь недовольно зыркнула на братца стоящая позадь него Алёнка, легошенько притом вскинувши вверх свои резко выступающие плечи, бугорки на каковых приподняв материю рубахи, качнули расшитым ее подолом.

А кругом опушки по лесной чаще все еще густыми серо-синими клубами стлался дым, вроде прибывающий со стороны деревни. Впрочем, он более не лез на полянку, лишь плотнее окутывал своими чадными лепестками ели, подныривал под лапники, и, хватаясь за вершины маленечко, смешивался с плывущими по небесному куполу белыми ворохами облаков. На кулиге и пахло только земляничной сладостью, а рябь, пущенная от волос берегини по воздуху, все покамест покачивалась обок деревьев, не пущая сюды горечь пожарища.

– Днесь вам надобно не браниться, ни рюмить, а ступать в дали неведомые, прямохонько к бабе Яге, – молвила, будто на едином звуке, Земляничница и дюже горестно вздохнула. Посему ейна рубаха вся, прямо-таки, заколыхалась, и сквозь то движение вельми точно проступил образ берегини, с плавными очертаниями плеч, стана и чуть выступающей небольшой грудью. Однако стоило тому образу показаться, как мгновенно белесовато-голубой отлив рубахи насытился лазурью красок, и ровно смешался с цветом волос Земляничницы, али тока ели находящийся позади нее.

– А кто энта баба Яга таковая? – поспрашал Орюшка и сызнова хмыкнул носом, столь задиристо, что из правой ноздри на губы его выскочила долгая белая сопель, сигом погодя ужотко нырнувшая обратно.

– И як же мы туды доберемся, кады дальче сей кулиги никуды-ка не хаживали? – разумно проронила Алёнка и негодующе выпучила вперед красные губешки, сердясь на братца, и не столько видя те выскочившие на чуточку нюни, сколько ведая о них.

Девонька, досель стоявшая позади мальчонки, сойдя с места и в пару шажков достигнув его, остановилась подле. Теперь она, легошенько скривив в сторону братца глазенки, чуть слышно дыхнула, так-таки, как старшая:

– Брось нюни туды-сюды ворочать, то ж не красивши як, – тем самым повторяя реченьку оную досель всегда говаривала бабушка Обрада.

Мальчуган может чего и хотел ответить сестрице и для того даже подобно ей и сам скосил влево глазенки, да не стал, поелику в толкование вновь вступила Земляничница проронив:

– Добраться вам туды я, ей-ей, помогу, ибо мне даден клубочек… Чудной такой, дивный клубочек, каковой должон довесть вас до места, – дополнила берегиня и принялась ощупывать свою рубаху (вновь заколыхав ее белесовато-голубой поверхностью), рукава на ней, долгие волосы, а после и сам веночек.

Земляничница даже сняла венок с головы, и внимательно оглядев, качнула его тудыли-сюдыли, вправо-влево, заглянула за каждый трепещущий листочек, за каждый волнующийся цветочек и дрожащую ягодку, лишь потом удивленно пожала плечами, обоими, и единожды. Теперь берегиня качнула уже и самой головушкой, словно встревожившись потере, и власами густыми мотнула, тем движением смыкая видимость растущих позадь нее деревьев. Она и левую руку вскинула к венку да начала его длинными, полупрозрачными перстами расчесывать точно гребешком. И этак стала смахивать вниз одиночные листочки, бутоны да ягодки, каковые падая на землицу, словно удваивались в количестве и с тем шибче распространяли округ аромат выспевшей земляники. Прошло какое-то время, в котором Алёнка и Орей молча наблюдали за духом, когда тот разом вздохнув, наново водрузил на голову веночек и нескрываемо гневливо зыркнув на детушек единожды, молвил:

– Вот же неслухи какие! Вот же ерзы, озорники! Ужотко я им! Ужель я их! Завладели втай клубочком!

Девчурочка и мальчоня, дотоль с берегини взора на сводившие да от удивления широко рты раззявивши, махом их сомкнувши, беспокойно переглянулись. Еще скорей они втянули головы в резко выступающие плечики и хором отозвались:

– То не мы дивный клубочек тишком брали. У нас без ведома старчих ни должно ни чаво брать.

– Да, я ведаю о том ребятушки, – незамедлительно отозвалась Земляничница, покуда поправляя на голове свой веночек. Она надвинула его почитай на брови, проступившие тончайшими зелеными волоконцами, да опустивши ручоночки вниз, вельми бойко топнула правой ноженькой о землю, наконец, примяв подошвой необутой ноги не только листочки, но и качнув соцветия, ягодки, да гулко вскликнула:

– А, ну-тка, сей сиг явитесь предо мной колтки, каковым подобает мне услуживать: Багрец и Бешава!

Услыхав ту чудную молвь берегини, детишки и вовсе подивились, да ресничками заморгавши, вытаращили свои глазенки. И, не мешкая, принялись озираться, желая выглядеть духов на опушке али промеж елей ее окружающих. Одначе на полянке все также было тихонько, лишь перекликались, где-то недалече «цити… цити» птахи лесные, точно посмеиваясь над повелением Земляничницы, только колыхался воздух обок деревьев малешенько покачивая их ветвями и хвоинками, тем отгоняя серо-синий клубистый дым пожарища.

– А, ну-тка! – сызнова вскликнула берегиня и топнула ноженькой по оземе, теперь растревожив зелень растений и совсем немножечко вспушив, да словно отбросив почву вбок так, что она выззарилась из-под листвы и побегов земляницы небольшой бурой кочкой, каковая неожиданно мелко-мелко задрожала.

Всего-навсего чуть слышимый вздох братца да сестрицы и из макушки того бугорка вырвалось вверх несколько зеленых побегов. Больно быстро стебли растения стали вытягиваться выспрь и единожды ветвиться в разные стороны, покрываться темно-зелеными заостренными на кончиках листами, и капелью поколь еще зекрых костянок, собранных в гроздья, вмале превратившись в большущий куст бузовника.

Ветви куста, образовав округлую крону (оная, кажется, в высоту была не меньше чем рост ребятушек), замерли. Впрочем, застыли ветви, прекратив свой рост, хотя продолжили едва потряхивать самой листвой и покачивать гроздьями. А миг спустя из зарослей бузины послышался шорох, шуршание, да едва слышно ктой-то сказал:

– Первый вылазь, чаво засегда я должон.

– Ты старчий, ты и должон, – отозвался подобный голос, слегка хрипловатый, тонюсенький, схожий с неторопливым сгибанием хрупких веточек бузовника, который славяне еще кликали бузина черная, пищальник и даже базак.

– Засегда такая неправедность, а я всего-навсе единый вздох раньче твоего содеял и токмо, – дополнил первый, и теперь ветви базака закачались сильней, а некие из них даже раздались в стороны высвобождая место для прохода. И в проступившей тени отбрасываемой листвой и ветвями нежданно появилось маленькое создание, должно быть, колток, едва дотягивающийся ребятишкам до пояса. Дух качнул своей круглой, как клубок, головой сверху густо увенчанной веточками бузины, где теребились от движения не только зеленые листочки, но и перекатывались так-сяк черные ягодки, и резво шагнув из куста, застыл напротив Орея.

Теперь показавшись всем своим образом…

Удивительным было тело колтка, словно лишь давеча срубленного пенька, каковой не стал ожидать, а, на-тка тебе, выступил из почвы, да побрел по Яви. Абы туловище его, точь-в-точь, повторяло срубленную иль сломанную нижнюю часть дерева (похоже, даже осины, поелику зеленовато-серая кора к комлю смотрелась вельми потрескавшейся), а выступающие из дна пенька два корня, замещавшие ноги, и вовсе были темно-серыми. Хотя на тех корнях-ногах, изогнувшихся на концах как стопы, восседали схожие со славянскими кожаные порабошни, стянутые по краям ремешками, кои, как и полагалось, косыми перекрестьями пролегали поверх холщовых онучей.

Вместе с тем руки, как и лицо, у духа мало чем отличались от людских. Ибо на плоском лице с пепельно-бурой (словно давно не мытой), гладкой кожей помещался и маханький, с вычурно вздернутым кверху кончиком, нос, и небольшой, с чуть очерчиваемым губами, рот, и два желтых глазика (тока лишенных привычного для детворы белка). С тем голова, где также имелись два лоптастых уха, была напрочь лишена волос, каковые, скорей всего, заменяли веточки бузовника, ноне в липень месяце чудно как-то вызревшие.

Орей и Алёнка, рассматривая дивный вид колтка, широко раскрыли рты так, что в них мог залететь ни один писклявый комар, а, пожалуй, и желто-черная бжела, жужжащая над цветками земляницы. Детки, конечно, ведали, что лес, как и поля, и жилища людей населены духами, но никады их в глаза видать не видывали, понеже все создания в Яви при трудах оставались.

А тут, ну-кась, сразу два духа: Земляничница да колток. И коль берегиня была близка к роду людскому, хоть и отличалась от него своей полупрозрачностью, то колток лицезрелся иным. И не только тем, что имел явственно деревянное тело, но и обладал двумя лицами. Одно, как и положено, располагалось у духа на голове, а второе прямо на брюхе. Точнее на том месте туловища, где у человека имелся живот. Впрочем, второе, нижнее лицо колтка, точь-в-точь, повторяло верхнее. Оно также легошенько (как и первое) перекашивало губы, вращало своими желтыми глазоньками, и сама поверхность его была опять же плавной, мягонькой, как кожа на голове. Единственно чем и разнилось верхнее лицо от нижнего своим более темным цветом, будто раньше срока состарившимся.

Братец и сестричка толком-то и не надивились на колтка, как ветви куста бузины сызнова качнувшись, раздались в стороны и из него рьяно выскочил, чуть не налетев на собрата, иной дух. Тот, второй колток ничем особо не разнился с первым, ни пеньковым, кряжистым телом, ни кореньями ногами, ни человеческими руками (с обыденной пястью и пятью пальцами на каждой), ни веточками базака на голове, ни даже двумя лицами (на голове и туловище). Всего тока глазоньки его были супротив сродника черными, оттого он смотрелся весьма проказливым.

– Энто не я, Земляничница, дивный клубочек стащил, а Бешава! И его надобно огреть по макушке! – гулко выкрикнул первый колток, тот у какового были желтые глазки, и, не дожидаясь решения берегини, дернув левую руку в бок, огрел сомкнутым кулаком стоящего рядом собрата по животу, а, точнее, вдарил прямо по его второму носу, расположенному на туловище. Поелику ужотко в следующее мгновение оба носа колтка Бешавы еще выше вздернули кверху свои кончики, выставив напоказ сразу четыре круглые ноздри, а перекосившиеся в сторону губы, болезненно застенали, посем и вовсе крякнув… Сначала вроде «кряк… кряк», а далее совсем чудно «шааак… шааак».

Одначе первый дух еще толком не убрал руку от лица Бешавы, как последний резко перехватил ее и тотчас пнул собрата ногой в живот (чудно как-то… не как водится коленом, а, так-таки, подошвой). Но так как пятка, али вся подошва ноги заехала желтоглазому колтку прямо в нижнее лицо тот и вовсе однократно «шаакнул», и, открывши рот, громко щелкнул рядами зубьев, почитай, что черными, шиповидными, будто стараясь схватить подошву кожаной порабошни братца. А мигом погодя духи, схватившись в объятья, резко повалились на оземь, да не прекращая мутузить друг дружку кулачками, принялись кататься так-сяк, подминая под себя листочки плетущийся земляницы, сминая ее выспевшие ягоды, ломая лежащие веточки, гулко пыхтя и порой выкрикивая:

– Отдай! Оговорщик! Ерза! Веролом! Эт, я тобе! Не-а, я тобе!

– Прекратите сей миг! – дюже сердито крикнула Земляничница и наново топнула ноженькой по землице так, что враз сотряслись веточки на кусте бузины и принялись скидывать вниз все поколь малахитовые костянки, стряхивать зеленые листочки. Стебли пищальника слышимо закряхтели, ровно чему-то сопереживая, и стали медленно вползать обратно в бугорок, притом уменьшаясь в толщине. Посему когда колтки замерли на земле, чуть слышно отплевываясь от заскочившей в рот почвы, листвы и хвои, стебли, словно нити качнули в воздухе своими концами и обессилено упав на бугорок, смешались с его бурой поверхностью.

Духи медленно расплели объятия и также неспешно поднявшись на ноги, как раз напротив ребятишек, начали поправлять малешенько сместившиеся на бок веточки бузины на голове, зримо кривя друг на друга глаза и скашивая рты, таким образом, чего-то сказывая.

– Як же вам таким остолопам не совестно пред детушками? – вопросила Земляничница так и не дождавшись от духов кротости, да повернувши в их сторону голову, тягостно ею качнула туда-сюда. – Пред детушками у оных такая беда свершилась. Бузите тут як неслухи, як злырадные приспешники Скипер-зверя потешаетесь, зубоскалите…