(не)Чужая жена

Нет. Не плакать! Реветь белугой!

Как Сашка, дочка моя ревет.

Странно при всей ненависти к Александру Корсакову назвать дочь Александрой, да? Но Шурой звали мою любимую бабушку! Так что… Я не думала о нем, когда давала имя своей дочери!

Я вытираю слезы руками, не замечая, что на них грязь, и вся эта грязь остается на моем лице, всхлипываю, чувствуя, что вот-вот мое состояние станет еще более плачевным. Просто по ногам потечет.

Господи, за что ты меня так наказываешь? За что?

– Вы че над девкой глумитесь? Совсем опиздоумели, твари легавые? Ее, бедную, мало что хором выебли, так вы еще ей пописать не даете! Я завтра, суки, в ООН напишу! И в Гаагский суд! Я вас всех натяну!

– Закройся, Богиня! Еще раз услышу…

– Выпустите Орлову, немедленно, – голос Корсакова словно пускает ток по венам. Глубокий бархатный низкий баритон с хрипотцой. Почти бас.

Подобострастный сотрудник органов подскакивает, начинает греметь ключами, потом хватает меня за локоть и выволакивает в коридор.

– Нежнее, товарищ капитан, мы же не хотим, чтобы эта ваша… Богиня, написала в ООН, правда? – я неожиданно для себя вижу лучики счастья вокруг его глаз.

Он смотрит на меня… с теплотой, что ли? Или просто издевается?

Мне хочется умереть. В который раз за вечер.

– Ты, деваха, не говори им ничего! Пописай, а потом требуй адвоката! Это не тебя сюда сажать должны, а тех, кто тебя оприходовал.

Я не могу двинуться с места, кажется, я сделаю шаг и… опозорюсь. Меня колотит противная мелкая дрожь.

Корсаков сурово смотрит на сотрудников полиции, стоящих в коридоре.

– Откуда информация о том, что девушку изнасиловали? – буквально рычит он.

– Да это… хм… Александр Николаевич, это Богиня сочиняет. Никто ее не насиловал… наверное…

– Василиса? – он поворачивается ко мне, стрельнув масляным взглядом, делает шаг, я вдыхаю аромат его одеколона, и меня ведет. Я понимаю, что теряю сознание.

Краем глаза я успеваю увидеть ту, которую полицейский называл Богиней.

Она реально выглядит как божество. Помоечное божество. Рыжие кудри обрамляют одутловатое, спитое, синюшное лицо. Губы вывернуты как пельмени, накрашены ярко-красной помадой. Веки густо замазаны синим. Свои брови выщипаны и нарисованы прямые, черные.

Сразу ясно, что Богиня – алкоголичка со стажем.

Хотя одета она странно для алкашки – ярко-алое пальто, правда, очень потрепанное, в каких-то диких заплатках, перчатки с обрезанными пальцами. На голове у нее водружена шляпка с вуалеткой! Да-да! Бордовая шляпка с черной вуалеткой! Конечно, тоже совсем не новая. А на ногах – лаковые сапоги на какой-то чудовищной платформе. Классическая бабка-фрик!

Богиня…

Почему-то подумалось перед тем, как провалиться в забытье – я ведь тоже могу скатиться вот до такого состояния.

Мне казалось, я упаду на пол. Но я падаю прямо в объятия главы холдинга «АК-Корпорэйшн».

***

Словно сквозь вату до меня доносится:

– Мать вашу за ногу, где у вас тут?.. Только нормальное помещение покажите, для сотрудников, а не для…

Он кажется мне большим. Очень большим. И очень теплым. Нет, не кажется, он такой и есть!

И руки у него такие… крепкие. Я, наверное, совсем ничего не соображаю, потому что чувствую, как сжимаю его бицепс, провожу ладонью.

Мне очень нравится. И вообще – хорошо бы остаться тут навсегда.

Я помню, что у Антона руки гораздо слабее. И сам Антон меньше. Хотя мне всегда нравилось, что мой муж именно такой, среднего роста, фигура стандартная – не Аполлон, и ладно. Зато весь мой. Был.

А Корсар очень высокий, с ним можно надеть шпильку хоть пятнадцать сантиметров, и все равно будешь ему по плечо! Это мы проходили.

Если бы он не был таким гадом и мошенником…

Господи, о чем я только думаю? Идиотка. Глупая гусыня…

А он тем временем тащит меня по коридору. Куда?

Он словно отвечает на мой невысказанный вопрос.

– Сейчас, малышка, все будет хорошо. Обещаю, найду тварей, которые посмели к тебе прикоснуться. Землю жрать будут.

Наверное, Корсар полагает, что я без сознания, но я все-таки все понимаю и слышу.

Только очень сильно кружится голова и живот болит.

Открывается какая-то дверь. В глаза лупит яркий свет.

– Твою ж мать-то… Это сортир в отделении или долбанный Лас-Вегас?

Я усмехаюсь – лексикон у него чуть поприличней, чем у тех гопников, которые сняли с меня шубу.

– Вася, ты как? Василиса Викторовна? Стоять можешь?

Я могу. Наверное.

Он открывает еще одну дверь. Я наконец-то вижу вожделенное сантехническое чудо.

Корсаков рычит.

– Хорошо хоть не золотой. Помочь?

Я поднимаю на него глаза.

Он смотрит так… Словно размышляя, пристукнуть меня тут втихаря или… или поцеловать.