Волков-блюз

– Ответь ей, что я не умею, – попросил дядя. – Может, это ее отпугнет.

– Он не умеет ускорять речь, – сказал я на общей. – Он слишком стар, глуп и болен.

Девушка оттолкнула дядю, посмотрела на него внимательно, сморщилась, а потом, не прощаясь, быстро пошла обратно к пруду.

– Это было то, что надо, – проворчал дядя. – Хотя и несколько оскорбительно.

– Странно, что она вообще к нам подошла, – сказал я.

– Ты просто не в теме. Молодые мужчины и женщины часто находятся во взаимном поиске. Многих не устраивает то, что им предлагает государство – за деньги в лупанариях с заключенными или в общих семьях, когда какой-то небольшой анклав договаривается с коммуной и они как-то там распределяют дежурства, вместе заводят детей и вроде как живут такими суррогатными кланами на пару сотен человек. И тогда они идут в общие места и там ищут друг друга, но находят, конечно же, редко – и, естественно, это относится только к низшему классу. Потому что в высшем к двадцати годам все уже давно женаты и плюс к этому ваш класс за счет регулярного секса, который является частью культуры, не выделяет определенные гормоны.

– А ты выделяешь, – сказал я с сомнением.

Дядя кивнул, решив обойтись без очередной лекции. Мы шли по узкой тропинке, на которой вдвоем еще можно разминуться, а втроем уже нет. Пару раз впереди среди деревьев мелькали силуэты, но они, видимо, замечали нас заранее и успевали улизнуть на другие тропинки, а то и просто в лес, благо он был довольно редким.

– Ягайло шесть лет, да? – уточнил я после нескольких минут прогулки, осознав, что дядя не горит желанием продолжать разговор.

– Да, шесть, но для жога это уже подростковый возраст. Считай, что ему тринадцать-четырнадцать, и тогда не попадешь впросак.

Некоторое время снова молчали. Я начал раздражаться. В конце концов, это я был нужен дяде, а не он мне.

– Я считаю, что надо просто обратиться к деду Митяю, – сказал я. – Пусть он решает.

– Он убьет и Ягайло, и меня, – ответил дядя. – А тебя отправит в другой дистрикт, в вечную ссылку. И даже скорее не в дистрикт, а в другое княжество, а то и еще дальше.

– Звучит не так страшно, как знакомство с жогом.

Некоторое время мы молчали. Дядя наклонился и выкрутил из земли гриб, отряхнул его и откусил кусок.

– Это сыроежка, – сказал он. – Ты знал, что их можно есть сырыми?

– Все грибы надо обрабатывать перед едой, – ответил я. – Это жесткое правило. Там могут быть эти, как их… Прионные инфекции!

– Даже если так, – дядя усмехнулся, – я не успею это прочувствовать. Когда я был маленький, мы с дядей Митяем были в лесу. Со всеми дядьями, дедами, братьями… И он показал мне сыроежку и сказал, что наши предки ели их сырыми, но нам нельзя. И я запомнил это. А вот сейчас попробовал.

– И как? – уточнил я.

– Как и бо?льшая часть запретных плодов – редкая гадость. – Дядя выкинул надкусанный гриб. – Наверняка можно его обыграть. Немного слабосоленой красной рыбы, белое вино, подсохший хлеб с крупными порами… Чего-то не хватает… Маринованный красный лук! Надо маленький кусочек рыбы на маленький кусочек хлеба, прожевать наполовину, запить глотком чуть теплого белого вина, дожевать, проглотить, а затем откусить сыроежку и понюхать маринованный красный лук.

– И будет хорошо? – скептически уточнил я.

– По крайней мере не будет этого мерзкого привкуса, – ответил дядя. – Чтобы было совсем хорошо, надо исключить сыроежку из рецепта вместе с маринованным луком.

– Ты понимаешь, что жог… Твой сын… В сегодняшнем рецепте – это сыроежка? – спросил я.

– Зови его, пожалуйста, Ягайло, – ответил дядя. – Мне будет приятно. А в личном общении зови его Яго. Ему будет приятно. И не называй его жог.

Мы неожиданно вышли к длинному ангару тира. На дверях было написано: «Винтовочных патронов нет! Только пистолет/револьвер!»

Я зашел внутрь, там было пусто.

– Вжбрвж! – выпалила смотрительница тира, потом осознала, что мы – мужчины, и стремительно убежала за дверь.

– Пойдем отсюда, мне здесь не нравится, – сказал дядя.

– Потому что твои предки были собирателями, а женские – охотниками? – язвительно уточнил я.

– На самом деле они все наши общие предки. Но определенная склонность к коллекционированию у мужчин и к достижению однозначных целей у женщин точно есть.

Тем временем смотрительница вернулась, поправляя портупею с тремя пыльными приборами, среди которых я узнал рацию с микрофоном, динамик и рекогнайзер.

– Здравствуйте, я очень рада вас видеть, – безэмоционально произнес динамик на поясе, после того как она сказала очередное «вжрмх!» в микрофон. – Вы меня понимаете?

– Да, отлично понимаем, – ответил я. – Аренда револьвера – сорок копеек час, патрон – пять копеек, так? Можно на полчаса и двадцать патронов?

– Обычно берут на час и патроны сотнями, – сообщила смотрительница.

Но у меня совсем не осталось денег, и потому я, проведя рукой вокруг – никого, кроме нас, не было, – настоял на своем.

Передавая мне патроны, смотрительница внимательно разглядывала дядю. Она была старше меня, и в другое время я бы не обратил внимания, но сегодня мир окончательно сошел с ума, и, дождавшись, когда дама отошла достаточно далеко, чтобы ее прибор нас не слышал, я спросил:

– Сема, я все же не понимаю, почему ты для них интереснее, чем я. То есть рассудком можно понять, но они же интуитивно выбирают именно тебя!

Дядя надел наушники, проследил, чтобы я тоже нацепил свои на голову, затем методично засунул в барабан шесть патронов.

– Потом поговорим! – крикнул он.

Стреляли вначале с десяти метров, затем с пятнадцати и в самом конце – с двадцати пяти. На десяти метрах мы шли вровень, на пятнадцати дядя отстрелялся чуть лучше, на самой длинной дистанции я отстал уже серьезно.

Когда мы выходили, смотрительница что-то сунула дяде в карман. На улице он, не глядя, передал мне бумажку.

– Ты знаешь, что там? – уточнил я.

– Имя и номер телефона, – ответил дядя. – Ты не понимаешь, как это все работает. Тебя с детства воспитывали во лжи, и ложь въелась в тебя, ты видишь искаженную картину.

– Просвети меня, – попросил я.

Дядя расхохотался и свернул с протоптанной дорожки в редкий сосновый лес, пиная листья. Видя, что я остался стоять на тропинке, он издал гортанный крик и бросился вглубь, вынуждая меня бежать за ним.

Бежал он не очень быстро, еще и прихрамывал, поэтому меньше чем через минуту я догнал его и схватил за руку.

– Вас учили, что вы – высший класс, белая кость. Самые умные, самые красивые. Высокие, изящные, удачливые. Что вами восхищаются, интересуются, что ваш путь – единственно верный.

– Предположим, – кивнул я. – И что здесь ложь?

– Всё, – ответил дядя. – Физиологически вы такие же, как и те, кого считаете низшим классом. Вес мозга, когнитивные функции, прочность костей у младенцев не отличаются ничем. Но дети в семьях питаются чаще и полнее, получают качественное образование и потому в среднем лучше растут и развиваются. Детям в коммунах и анклавах достаются объедки – а тамошние учителя часто понятия не имеют о предметах, которые преподают. Здесь и появляется разрыв.

– Мы физически выглядим иначе.