Мой Пушкин

Это Крым? Нет. Это Балтика? Нет. Это – Каспийское море в районе Апшеронского полуострова. Кто автор? Пушкин.

В другом месте читаем у того же Пушкина: «Не бросайся в бой кровавый с карабахскою толпой» («Подражание Гафизу»). Кстати, о персидской литературе: в этом «Подражании…» о ней напоминает только имя Гафиз. Топоним Карабах и имя ангела смерти – Азраил не имеют никакого отношения к персидской литературе, они азербайджанские.

Утром 24 мая 1829 года Пушкин покидает Ларс и продолжает путь по Дарьяльскому ущелью мимо крепости Дарьял. Недалеко от селения Казбек Пушкин встречает персидского поэта Фазиль-Хана. Фазиль-хан Шейда или Гаруси (1783 (1784) – 1852), учитель детей персидского наследного принца Аббаса-Мирзы. С конца 1830-х годов русский подданный, преподаватель восточных языков в Тифлисе. Сопровождал Хосрова-Мирзу (сына Аббаса-Мирзы), посланного Фет-Али шахом в Петербург для принесения извинений в связи с гибелью Грибоедова и всей русской миссии. Дело в том, что династия, которая правила Персией с 1795 по 1925 годы была азербайджанской по своему происхождению династией Каджар. И потому справедливей называть и самих правителей, и домашних учителей их детей азербайджанскими, а не персидскими, поскольку общались они между собой на родном языке, а не на фарси.

По желанию русского поэта конвойный офицер представил его Фазиль-хану. Пушкин рассказал об этом в первой главе «Путешествия в Арзрум»: «Я, с помощию переводчика, начал было высокопарное восточное приветствие; но как же мне стало совестно, когда Фазил-Хан отвечал на мою неуместную затейливость простою, умной учтивостию порядочного человека! Он надеялся увидеть меня в Петербурге; он жалел, что знакомство наше будет непродолжительно и проч. Со стыдом принужден я был оставить важно-шутливый тон и съехать на обыкновенные европейские фразы. Вот урок нашей русской насмешливости. Вперед не стану судить о человеке по его бараньей папахе и по крашеным ногтям»

Интересно описывает тягу Пушкина ко всему персидскому издатель, поэт и историк Сергей Дмитриев в своем труде «Побег в Арзрум, или Самое загадочное путешествие Пушкина»:

«Именно Н. В. Гоголь лучше, чем кто-либо другой, понял, какую роль в творчестве Пушкина сыграл Восток. По его словам, судьба совсем не случайно «забросила» поэта туда, «где гладкая неизмерность России прерывается подоблачными горами и обвевается югом», Кавказ не только поразил Пушкина, но и «вызвал силу души его и разорвал последние цепи, которые еще тяготели на свободных мыслях». В итоге, как писал Гоголь о поэте, «в своих творениях он жарче и пламеннее там, где душа его коснулась юга. На них он невольно означил всю силу свою и оттого произведения его, напитанные Кавказом, волею черкесской жизни и ночами Крыма, имели чудную, магическую силу…»

«В начале 30-х годов Пушкин, активно занимаясь издательской деятельностью, не единожды способствовал появлению персидской тематики в таких периодических изданиях, как «Литературная газета», «Северные цветы» и «Современник». Упомянем лишь несколько публикаций такого рода: стихотворения Л. А. Якубовича «Иран. Из Гафиза», «Старик. Из Саади», «Жены робкие, девицы…», а также повести Султана Казы-Гирея «Долина Ажигутай» и «Персидский анекдот».

«Закончив к концу 1833 г. свою «Историю Пугачева», Пушкин проявил себя впервые в жизни в качестве историка-исследователя, а не только писателя. Рассказывая о яицких казаках и их взаимоотношениях с соседскими «татарскими семействами», он затронул и тему казацких набегов на Персию, упомянув при этом Стеньку Разина: «Число их (казаков) час от часу множилось. Они продолжали разъезжать по Каспийскому морю, соединялись там с донскими казаками, вместе нападали на торговые персидские суда и грабили приморские селения. Шах жаловался царю. Из Москвы посланы были на Дон и на Яик увещевательные грамоты».

«История Петра», которую ждали драматические коллизии. Подготовительный текст ее чудом сохранился: эта рукопись была создана поэтом в 1835 г., затеряна в 1850-х гг., найдена потомками Пушкина только в 1917 г. в подмосковной Лопасне, а опубликована впервые лишь в 1938-м. Но несмотря на свою незавершенность, «История» прекрасно иллюстрирует широту исторических взглядов поэта и его почти всемирный взгляд на Петровскую эпоху. Об этом может свидетельствовать хотя бы тот факт, что из общего объема рукописи в 350 книжных страниц 12 страниц Пушкин посвятил одному только Персидскому походу Петра I (1722—1723), назвав соответствующую главу «Дела персидские».

«Начиная поход и стремясь восстановить торговый путь из Центральной Азии и Индии в Европу, Петр планировал выступить из Астрахани, идти берегом Каспия, захватить Дербент и Баку, дойдя до реки Куры, основать там крепость, а затем двинуться на Тифлис, чтобы оказать поддержку Грузии в борьбе с Османской империей. И этот масштабный поход, в котором на стороне России участвовало более 100 000 человек, в том числе татары, калмыки, армяне и грузины, увенчался успехом. 23 августа 1722 г. русские войска вошли в Дербент, в ноябре – в город Решт – столицу персидской провинции Гилян, а 26 июля 1723 г. – в Баку. 12 сентября того же года в Петербурге был заключен мирный договор с Персией, согласно которому к России отошли Дербент, Баку, Решт, провинции Ширван, Гилян, Мазендаран и Астрабад.

«Вмешательство в события Османской империи, войска которой летом 1723 г. вторглись в Грузию, Армению и западную часть Азербайджана, помешало Петру выполнить освободительные задачи в Закавказье. И хотя для того, чтобы избежать новых русско-турецких войн, Россия вынуждена была вернуть Персии все ее прикаспийские области, согласно Рештскому договору (1732) и Гянджинскому трактату (1735), победы Петра на Востоке были очевидны, и мимо них не мог пройти Пушкин, который, как мы знаем, интересовался темой Персии долгие годы.

«Весь накопленный Пушкиным „персидский материал“ с множеством удивительных историй и судеб выявлял, как он сам утверждал, серьезные „основания для восточного романа“, который поэт мечтал написать. Но судьба отпустила ему тогда слишком мало времени…»

В пушкинском тексте «История Петра I» тема города Баку упоминается множество раз. Предлагаю вашему вниманию эти отрывки.

1722 год

«24-го (июля) послан к шамхалу поручик гвардии Лопухин, с манифестами в Дербент, Шемаху и Баку.

Жители из Баку прислали Петру депутатов.

Петр отправил с войском на шнаве поручика Лунина в Баку с манифестом к начальнику города.

Лунин возвратился. Начальники Баку его не приняли, говоря, что от бунтовщиков обороняться могут сами, а провианта и гарнизона не примут.

Итак, план Петра овладеть Бакою, заложить город при устье Куры, идти к Тифлису по сей реке, возобновить в Грузии христианство и утвердить Вахтанга в союзе и оттуда идти на Терки – не состоялся!

Петр присутствовал в Астраханской канцелярии; сделал распоряжения касательно Св. Креста, а заселение оной крепости предписал Матюшкину, <приказав ему затем>, дождавшись 15 гекбогов, с 4 полками идти в море и взять Баку».

(Однако Баку в 1722 так и не был взят. Э.А.)

1723 год

«В конце апреля или в начале мая 1723 Матюшкину Петр повелел ехать в Баку, кой час суда прибудут.

Матюшкин посадил четыре полка на вновь прибывшие суда, разделив эскадру на три части под начальством 1) своим, 2) генерал-майора князя Трубецкого, 3) князя Барятинского. Артиллерию отдал майору Герберу, судами управляли князь Урусов, Пушкин и Соймонов, и 20 июня вышли из Астрахани, а 6-го июля прибыли в Баку.

Матюшкин послал в город султану приглашение их принять. Ему отказали. Он велел солдатам высесть на берег. Конница персидская вышла было из города, но была прогнана. Город был бомбардирован. 25 июля определен штурм, но не состоялся по причине бури на море (?). Город сдался и 26-го июля был занят. 80 пушек взято. 700 человек гарнизону и начальник их взят в нашу службу.

Матюшкин возвратился в Астрахань, оставя в Баку комендантом князя Барятинского.

14-го сентября дана послу отпускная аудиенция и тогда же Петр получил известие о взятии Баку.

Обрадованный Петр послал к Матюшкину курьером князя Мещерского объявить ему чин генерал-поручика с приказанием князю Барятинскому послать к Куре команду и ту страну завоевать и ехать ему (?) с Соймоновым в Петербург».

Как известно, через год после описанных событий Пётр скончался, а Баку вернулся к своим прежним хозяевам. То же самое произошло в 1796 году: Екатерина Великая сначала получила Баку, но тут же скончалась и потеряла его. В 1806 году князь Павел Цицианов был убит во время «передачи» ключей от города Баку.

Баку жемчужно-серебристый,
Омытый пеною морской,
Ошеломительно лучистый,
Один на свете ты такой…

Ветрами вечно голосистый,
Листвой волнующий рассвет,
Ты снова плещешь мне вослед
Водой жемчужно-серебристой.

Енисейский Пушкин

Слева сын поэта Александр Пушкин, начало ХХ века справа сибирский Александр Пушкин, начало ХХI века

О Пушкине и его поэзии жизнь напомнила мне совершенно особенным образом «в день седьмого ноября – красный день календаря», как писал когда-то Самуил Маршак в стихотворении, которое в пору расцвета Советского Союза обязан был знать наизусть каждый советский школьник. На моё счастье, теперь седьмое ноября в Баку было последним рабочим днём перед чередой иных уже далеко несоветских государственных праздников современного независимого Азербайджана. И хирурги вышли на работу в старинную бакинскую больницу нефтяников, где мне в течение пяти с половиной часов была сделана операция на сердце. И вот, едва очнувшись после наркоза, я, как мне показалось, расслышал странный, словно доносящийся издалека голос, произносивший величественные слова о шестикрылом серафиме, явившемся на перепутье поэту:

«… Перстами легкими как сон
Моих зениц коснулся он.
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он, —
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул».

Я опустил взгляд с больничного потолка на своё обмякшее тело и увидел огромный свежий кровавый шов на груди, словно её действительно рассекли недавно мечом, а потом зашили, украсив меня подобием одного из шрамов Франкенштейна. Так совершенно неожиданно аукнулись мне знаменитые строки незабвенного Александра Сергеевича…

Впрочем, в прошедшем году это было далеко не первым моим пересечением с Пушкиным. Солнечным полднем 19 апреля 2022 года сделав на своей новой только что полученной из издательства книге «Неизвестный Пушкин» дарственную подпись «Александру Пушкину от Эльдара Ахадова на добрую память» я тут же и вручил оную книгу господину Александру Дмитриевичу Пушкину, как выяснилось позднее, действительно дальнему родственнику поэта, проживающему ныне в старинном сибирском городе на Енисее. Случилось это в больничной палате обычного хирургического отделения.