Журнал «Парус» №75, 2019 г.

Андрей ГАЛАМАГА. Мы ещё, пожалуй, поживем

***

Рифма, как проклятие,

Помыкает нами;

Грешное занятие —

Говорить стихами.

Со строки не спросите

Подлинного дива.

Надоело до смерти

Говорить красиво;

Гладко – да не искренне,

Ладно – да не право.

Мыслимо ль об истине

Говорить лукаво?

Пени наши, жалобы —

Что свеча на стуже;

Время не бежало бы,

Было б только хуже, —

Не понять до старости

Самого простого:

Благ – кому достало сил

Не сказать ни слова,

Благ – кто, проникая вглубь

Смысла, а не слога,

Мог, не размыкая губ,

Говорить для Бога.

ВЕТЕР

Зябкая поземка змейкой юркой

Вьется так, что спрятаться нельзя.

В крохотном Каретном переулке

Суматошный снег слепит глаза.

Вышедшие из дому некстати —

Задирают вверх воротники;

Школьницы, спешащие с занятий,

Наглухо укутаны в платки.

Будто бы неслыханная сила

Светопреставлению виной;

Кажется, всю землю застелило

Плотной полотняной пеленой.

Но чуть-чуть ладонью заслониться,

Бросить взгляд в полуденную высь,

Сквозь заиндевевшие ресницы —

Солнца луч откуда ни возьмись.

И, не веря своему везенью,

Молча, очарованный стоишь, —

Не пурга похоронила землю,

Просто ветер снег сдувает с крыш.

МОЯ ВЯТКА

Русь склонить под рукою владычней

Порешил патриарший престол.

Мои предки, чтя древний обычай,

В те поры уклонились в раскол.

Непокорные старообрядцы

От гонений скрывались в скитах

И осели по землям по вятским,

Не продав свою совесть за страх.

Не сломили их беды и бури,

Жизнь вилась над избою дымком;

Ведь не зря мой прапрадед Меркурий

Основательным слыл мужиком.

Век бы жить им, молясь да не хмурясь,

Обустраивать дом свой ладком.

Только видишь, как все обернулось,

Когда грянул нечаемый гром.

Не спасла моих прадедов Вятка,

Тут уж поздно – крестись не крестись;

Те, кого не смело без остатка,

Кто куда по Руси разбрелись.

Жить по чести, случалось, непросто, —

Хоть умри, а душой не криви, —

Но всегда выручало упорство,

Что у каждого было в крови.

Хотя я не бунтарь бесшабашный, —

Не буяню, интриг не плету,

Не усердствую в спорах, – однажды

Мне становится невмоготу.

Не по вере – по жизни раскольник,

Не терплю самозваную знать;

Что поделаешь, вятские корни

Всё – нет-нет, а дают себя знать.

Хоть с сумою – да что-нибудь стою;

Предкам-старообрядцам под стать —

Я всегда шел дорогой прямою,

А упрямства мне не занимать.

Жизнь качала, трясла и кружила,

Но дорога казалась гладка,

И текла в переполненных жилах

Заповедная Вятка-река.

ТИШИНА

Дождь неуклюже накрапывает,

Воздух пронзительно тих;

Редкое небо проглядывает

Меж облаков кучевых.

Роща скромна, словно девственница,

Галок и тех не слыхать;

Молча березы советуются,

Как бы им день скоротать.

За ежевичною изгородью

К шелковой ели прильну.

Лишнего слова не выговорю,

Чтоб не спугнуть тишину.

Русь-недотрога – награда моя,

Вдруг невзначай в тишине

Тайна твоя неразгаданная

Чуть приоткроется мне.

СВЯЗЬ

Удел связиста – это ли не рай?

Удачливей на фронте не найдете.

Наладил связь – сиди и ожидай,

Тебе не лезть под пули, как пехоте…

Я, устранив на линии обрыв,

Ползком открытым полем пробирался.

Со всех сторон гремел за взрывом взрыв,

А немец будто бы с цепи сорвался.

Земля вздымалась, дым стоял стеной.

Мгновение – и лопнут перепонки;

Когда меня ударною волной

Отбросило на дно большой воронки.

Там трое пацанов, как я, солдат,

Дрожали побелевшими губами

И, на меня направив автомат,

Велели мне валить к такой-то маме.

Я до сих пор не смею их судить;

Такие есть везде – один на тыщу.

Я благодарен, что остался жить,

Короткий выстрел – и концов не сыщешь.

Я цел и невредим дошел назад.

Не то чтоб думал, ждут меня объятья;

Но лейтенант лишь бросил беглый взгляд:

«Опять обрыв. Давай, ползи обратно».

Я было возразил: не мой черед,

Теперь тебе пора идти настала.

Но он сквозь зубы процедил: «Вперед!

Что смотришь? Не боишься трибунала?!»

И я пополз второй раз в этот ад.

Фашист сплошным ковром по полю стелет,

И каждый пролетающий снаряд,

Казалось, прямо на меня нацелен.

Не буду врать, я страха не скрывал,

Но чувствовал нутром, что не погибну;

И только непрерывно повторял

Рассказанную бабкою молитву.

Уже сквозь гарь окоп был виден наш,

Уже готов в него был прыгнуть с ходу…

Прямое попадание в блиндаж,

И кровь с огнем взметнулись к небосводу.

Мне не избавиться от этих снов.

Но кто однажды видел смерть так близко,

Тот навсегда постиг значенье слов:

На фронте не бывает атеистов.

***

Нечаянно родившись заново,

Я снова начал этим летом

Читать Георгия Иванова

И спать с невыключенным светом.

Таилась в оболочке будничной

Непредсказуемого завязь,

По сретенским невзрачным улочкам

Мы шли, ладонями касаясь.

Там, где случайного прохожего

В урочный час не чаешь встретить,

Лучей причудливое крошево

На нас раскидывало сети.

Жара под крыши горожан гнала;

Но ты, без преувеличенья,

И в зной казалась краше ангела,

Увиденного Боттичелли.

И облака – благие вестники —

Струились высью голубою

От Сухаревки до Рождественки,

Благословляя нас с тобою.

***

Тень не напускаю на плетень я, —

Дни постылы, сны давно пусты.

Безнадежный пленник вдохновенья

И заложник женской красоты.

Сотни раз встречал ее во сне я,

Тысячу ночей провел без сна;

Точно чувствовал, что встреча с нею

Вечностью предопределена.

Лето начинало с подмалевка,

Нанося неброские штрихи.

Как река, Большая Пироговка

Не спеша втекала в Лужники.

Образ той, что снилась мне ночами,

Я переносил на чистый лист,

И, когда мы встретились случайно,

Различил ее средь тысяч лиц.

Только был – предупрежденьем свыше —

Странный сон, как окрик, – берегись!

Будто с нею мы стоим на крыше

И она соскальзывает вниз.

Знал бы я, чем сон мой обернется,

Бросил ли я вызов небесам?

Кто умен, – всегда остережется;

Только я был молод и упрям.

Верил, что бы ни случилось с нею,

Все напасти я перелистну.

И любил ее стократ сильнее,

Вопреки приснившемуся сну.

Но судьбу не провести с наскока,

Обух плетью не перешибешь…

Осень надвигается до срока,

К вечеру пойдет, возможно, дождь.

Я один. Один за все в ответе,

Сплю я или грежу наяву.

По Хамовникам гуляет ветер,

Разгоняя стылую листву.

ОДЕССА

Но поздно. Тихо спит Одесса…

А.С. Пушкин

…Но поздно. Тихо спит Одесса.

Погас закат. Затих прибой.

Пора бы, наконец, домой;

Расслабиться, переодеться.

Зеркальная луна, как ртуть,

Переливается у мола.

Тревожный скрежет богомола

Мне снова не дает уснуть.

И вдруг я выбреду спонтанно,

Словно в арт-хаусном кино,

Туда, где жил давным-давно —

На Пятой станции Фонтана.

Все тот же дом. Все тот же век.

Гляжу сквозь сомкнутые кроны —

Где в верхнем этаже, не тронут,

Ждет неухоженный ночлег;

Где, словно от тоски лекарство,

Светильник тусклый над столом

И Пушкина старинный том —

Издания Адольфа Маркса.

***

Василию Власенко

Все умрут, ученые и неучи;

Горевать о том – напрасный труд.

Может, вовсе жить на свете незачем,

Если все когда-нибудь умрут.

Все уйдут тропой неотвратимою,

Ветхие дома пойдут на слом.

Но пока на свете есть любимые,

Мы еще, пожалуй, поживем.

Зря кружит прожорливая стражница;

До тех пор, покуда есть друзья,

Может сколько влезет смерть куражиться,

Скорым приближением грозя.

Спрячемся под солнечными бликами,

Чтоб не отыскала нас нигде;

Как когда-то длинною Неглинкою

Побредем к Мещанской слободе.

В сутолоке дня не будет тесно нам,

Будто день подарен нам одним.

С верными подружками прелестными

Мы пока прощаться погодим.

Жизнь свою не называем горькою;

И стоим незыблемо на том

Со старинной доброй поговоркою:

Живы будем – значит, не помрем.

Владимир КРИТСКИЙ. Про Дуняшу

Стихотворения из одноименной книги

От автора. Эта книжка написана исключительно для дедушек, у которых одна любимая внучка; в виде исключения её могут читать дедушки, у которых один любимый внук или несколько внучек и внуков, а также бабушки; и только в виде особого исключения – все остальные.

ПЕРВОЕ ВСТУПЛЕНИЕ

В том углу, где стол мой письменный,

Где диван мой обитал,

Без забот и сует, мысленный

Мой счастливый дух витал.

О еде забыв, о зелии,

Дверь задвинув на засов,

Я провёл немало в келии

Чистой радости часов.

Никому я зла не делывал;

Пусть неважны, пусть плохи,

Знай себе, весь день отделывал

Да заканчивал стихи.

В них пытался я пошучивать,

А концы их, пусть грешно,

Так старался я закручивать,

Чтобы было всем смешно.

Лёгким слогом, без мучения,

Рисовал я всё подряд

Наши с Дуней приключения;

Перед вами – результат.

***

Душа моя тоненько-тонко

Волнуется, голос мой нем:

Доверие, дружба ребёнка

Не могут сравниться ни с чем!

В глаза ему солнышко светит,

Приветствуют травы, звеня,

И как этот мир его встретит —

Зависит сейчас от меня.

Я сам оглушён этим звоном,

В руках моих чудо, я сам

Считаю себя Симеоном,

Вносящим дитя в Божий храм.

Столь важный момент понимая,

Мне в чувствах сфальшивить нельзя,

Иначе нас ждёт не прямая,

А очень кривая стезя.

ПОРОГ

(Дуняше девять месяцев)

Мама в кухне хлопотала;

О, там был волшебный край!

Сил у Дуни не хватало

Перебраться в этот рай.

То мясной оттоль, то сладкий

Источался запашок,

Толстый, глиняный и гладкий

На плите стоял горшок.

Ешь его, толстей и пухни —

Пёкся с яйцами пирог.

Между комнатой и кухней

Сделан маленький порог.

А за маленьким порогом —

Суета и благодать,

Что-то видно, а о многом

Можно думать и гадать.

Чайник – тоненькое пенье —

Уж его-то знает всяк;

Чьё-то бульканье, шипенье,

Стук каких-то железяк.

Манит звук и запах манит,

Сил не жалко и труда —

Просто мочи нет, как тянет,

Тянет выползти туда!

Ножку кверху задирала,

Ведь порог – такой пустяк!

Ручка преодолевала,

А вот ножка-то никак!

Чтоб, вступив в единоборство,

Победить такой порог,

Надо волю и упорство,

И усилья рук и ног.

И конечно, всё случилось,

И в один прекрасный миг —

Получилось, получилось! —

В кухню ползатель проник.

От восторга на пол рухни

И в ладоши хлопай, но —

Много всяческого в кухне,

И опасностей полно!

Рай открыт перед ползуньей,

Но другое маму ждёт —

Каждый миг следить за Дуней

Ей прибавилось забот.

***

(Дуняше один год)

Когда успешно, братие,

Идёт ребёнок в рост,

Любимое занятие —

Таскать кота за хвост.

Вот то оно и плохо-то:

Трясётся, ходит дом,

Дитя от визга, хохота

На небе на седьмом!

Понятны стоны папины:

Уже в который раз

На Дунечке царапины,

И возле самых глаз!

Схватить котишку, вроде бы,

Да дать ему отлуп!

Котишка-то молоденький,

Он сам, как Дуня, глуп!

Замечу я для ясности:

Мы все за игры, за,

Но ведь в большой опасности

Дуняшкины глаза!

ОСЕННЯЯ ПАСТОРАЛЬ

(Дуняше два года)

Ветер проделывал штучки —

Ворох им листьев надут…

К дедушке влезла на ручки,

«Ножки, – сказав, – не идут».

В позе удобной и ловкой

Сидя на крепкой руке,

Мило прильнула головкой

К дединой жёсткой щеке.

Видимо, скучно ей было;

Зная, что всё я стерплю:

«Дедя, – она заявила, —

Я ведь тебя не люблю!»

Но показалось ей мало

В этих словах куражу:

«Дедя, – подумав, сказала, —

Я ведь с тобой не дружу!»

Осени грустной истома,

Поздние астры цвели…

Так мы, воркуя, до дома

Благополучно дошли.

ХОХОТ. РАДУЙСЯ, ДИТЯ МАЛОЕ!

(Дуняше три года)

Рано утром сделав топку,

Сделав по дому дела,

Приготовив нам похлёбку,

Книжек взяв с собою стопку,

В службу бабушка ушла.

Мы поели тем же часом,

За столом, не на ходу,

Не какую-то бурду,

Не пустую тюрю с квасом —

Щи со свёклою и с мясом,

Полноценную еду.

Миг – и мы на воле были,

Мы наелись, были в силе,

Да и день отличный был;

Хохотали, голосили,

Кувыркались, колесили,

Все сугробы измесили

И упали в них без сил.

Раскраснелись наши лица,

Мы пришли домой сушиться —

И продолжились дела:

Будто вовсе не устала,

Дуня прыгала, скакала,

До упаду хохотала,

Вон из рук себя вела!

«Дуня, хватит, остановка!» —

Но дитя проворно, ловко

Разыгралось не шутя;

Вдруг легла её головка;

Нет, не шутка, не уловка —

Крепко спит моё дитя!

БАНЬКА

(Дуняше три года)

День морозен и тих,

Льётся в комнатку свет,

Из игрушек своих

Мы собрали совет,

Чтоб решить сообща,

Что кому поручить:

Тигре – варку борща,

Лёве – Дунечку мыть.

Вторник, день неплохой,

Банный час наступил,

На диване ольхой

Лёва печь растопил.

Время зря не веди,

В печь поленья мечи,

Да получше следи,

Чтобы угли в печи

Не покрылись золой,

В ней остался бы жар,

Но из бани долой

Чтобы вышел угар!

Лёва – банщик лихой,

Он разводит пары,

Чтобы Дуне в парной

Разомлеть от жары.

Он на каменку льёт

Хлебный квас из ковша,

Чтобы Дунечку – в пот,

Чтоб омылась душа.

Громко камни шипят,

Хлебный дух, аромат

По парилке идёт;

Пронял Дунечку пот!

Лёва, мыло бери,

Гуще пену взбодри,

Осторожненько три,

Не царапай, смотри!

И чистюль, и нерях

Пены радует вид,

Пена вся в пузырях,

Лопнуть вся норовит!

Пена очень нежна;

Хоть объект невелик,

А мочалка пышна,

Вся из липовых лык!

Лёва, Дуню ты мыл,

Не жалея себя,

А теперь, сбавив пыл,

Лёва, нежно любя,

Ей головку намыль,

Дуня, глазки зажмурь,

Чтобы смылась вся пыль

С той головки, и дурь.

Наконец-то труды

Нам вздохнуть разрешат:

Лёва, тёплой воды

Наливай-ка ушат,

И с головки её,

Да и с Дуни самой,

Завершая мытьё,

Мыло дочиста смой.

Скажем радостно: «Ух!»,

Полотенце возьмём,

Наш родной Винни-Пух

Нарисован на нём.

Пот в него собирай,

Кутай Дуню в Пуха,

Вытирай, вытирай,

Досуха, досуха!

В расписанье как раз

Новый движется час,

И из кухни для нас

Поступает приказ.

Нам и запах тот люб,

И божественный вид —

Там дымящийся суп

По тарелкам разлит!

Там румяный пирог

Посерёдке стола!

Голос бабушки строг,

Нас она позвала:

«Хватит в баньку играть,

Час еды подошёл,

Начал суп остывать,

Руки мыть – и за стол!»

ГОРКА

(Дуняше четыре года)

Перед домом у ворот

Собирается народ:

Для детей готова горка,

Будет пробоваться лёд.

Воскресенье, выходной;

Дети с улицы родной,

Даже маленький Егорка,

Вышли к горке ледяной.

Папа снегу набивал,

Горку брызгал, поливал,

Постепенно, а не сразу,

Соблюдая интервал.

Горка в меру велика,

И круты её бока,

Вышла горка, видно глазу,

И крепка, и высока.

Хоть подъём высок и крут,

Но чтоб легче взять редут —

Три удобные ступени

От подножья вверх ведут.

Даша с Юлей тут как тут,

Вот и мамы их идут:

Ногти, губы, брови, тени —

Внешний вид они блюдут.

Наша Дуня – просто «Ах!» —

В пёстрых радужных тонах:

В ярко-розовой фуфайке

И в лазоревых штанах.

Всех цветов на Дуне – шесть,

Ярко-жёлтый тоже есть,

Дуне первой, как хозяйке,

Достаётся съехать честь.

Для широких детских масс

Изготовлен из пластмасс

Некий род тарелки супной

Или, может, плоский таз.

Дуня съехала. «Ура!» —

Закричала детвора,

И теперь для всех доступной

Стала скользкая гора.

С бесенятами в глазах,

На пластмассовых тазах,

Утопая в крике, гаме,

Мчатся с горки впопыхах;

С дисциплиной не знаком,

Тут возник из деток ком —

Кто-то едет вверх ногами,

Кто-то вовсе кувырком.

Но тут все поражены

Ярким блеском новизны:

Нет, не санки, просто чудо —

Мамой приобретены!

Хороши, ни взять ни дать,

И готова оседлать

Их уже детишек груда,

Горку бросившая рать.

Но вот тут и вышел срам,

Голос Дуни был упрям:

«Хватит, завтра приходите,

Санки новые, не дам!»

Справедлива Дуня, тень

Не наводит на плетень:

«Завтра сколько захотите —

И катайтесь, хоть весь день!»

И на следующий день

Я на санках, мне не лень,

Всех катал, кому охота,

Хоть из ближних деревень!

Всех, кто жил от Дуни близ:

Стёп и Ваней, Кать и Лиз!

Эй, садись на них, пехота,

Да цепляйся, не свались!

***

(Дуне пять лет)

Завыла белугой, заныла трубой:

«Не буду я дома, поеду с тобой!

Мам, я не останусь, не буду я тут!»

«Ну ладно, возьму я тебя в институт».

И вот аргументы, чтоб вой этот стих:

«Там будут студенты, посмотришь на них».

Ходили, бродили туда и сюда,

Не видно тудентов нигде, вот так да!

«А где же туденты?» – «Так вот же они!»

«Так это же люди!» – «Ну да, извини!»

ВОИНСТВЕННЫЕ ЛЮДИ

(Дуняше шесть лет)

Мы с Дуняшей дружим шибко

С дня рожденья посейчас,

Но у нас при встречах сшибка

С ней случается подчас.

Мы не страстными стихами

И не клятвой на крови —

Обменявшись тумаками,

Объясняемся в любви.

Говорит, что люди братья,

Жест протянутой руки;

Но верней рукопожатья —

Озорные тумаки!

Душит смех нас, а не злоба;

Чем сильнее каждый бит,

Тем довольней с ней мы оба,

Расстаёмся без обид.

И при следующей встрече

Мы рычим, как львы рычат,

И воинственные речи

Устрашающе звучат.

И она не бьёт баклуши —

Треплет дедин внешний вид:

За нос, бороду и уши

Ухватиться норовит!

Да и я ем хлеб недаром,

Твёрдо знаю роль свою —

Надувным воздушным шаром

Я Дуняшу крепко бью!

Наши мягкие игрушки

Уж, конечно, тут как тут,

И пушистые подушки

Непременно в ход идут.

Мы с Дуняшей так и будем

Как собака с кошкой жить

И на зависть мирным людям

Дружка дружку колотить!

ЗНОЙ

(Дуняше семь лет)

Он какого, братцы, цвета?

Лишь мечтаем мы о нём!

Нам упорно дарит лето

Дождь и холод день за днём!

Всё у нас почти готово,

Не хватает одного:

Зноя, лета золотого,

Эх, побольше бы его!

Если будет зной в июне,

Есть бассейн у нас в саду —

Мы в него залезем с Дуней,

Я спасенье в нём найду.

Пусть жара печёт как в печке —

Не страшит нас духота,

Скажем, выкупаться в речке

Жарким летом – лепота!

Не досадуя, не ноя —

Чтобы зной к спине не лип,

Мы укроемся от зноя

Под шатром из свежих лип.

Сладко жить в листве зелёной,

И сквозной, и вырезной,

Изумрудной, благовонной —

Нет жары, не парит зной!

Взяв с собой поесть да влаги,

В нашем парке городском

На поваленной коряге

Мы устроим летний дом.

Не заезженных – готовых —

Мы пойдём своим путём —

Мы с Дуняшей свежих-новых

Двадцать игр изобретём!

***

(Дуняше восемь лет)

Плакали мы, плакали

(Впрочем, может, зря),

На её каракули

С жалостью смотря!

Охали мы, охали

Над её письмом —

Хорошо ли, плохо ли —

Сами не поймём!

Есть ведь, были случаи —

Лучшими в уме

Делались не лучшие

В правильном письме.

Вот покажет завтра нам —

Дуня будет кем?

Или станет автором

Пушкинских поэм,

Или в массе скроется,

Бог её прости —

Дворником устроится

Улицу мести?

ХУДОЖНИК-ПОРТРЕТИСТ

(Дуне девять лет)

Вот из Греции, из Рима

К ней явился Аполлон,

Вижу я – реально, зримо

Над Дуняшей вьётся он.

Ходит Дуня, лоб нахмуря,

Потерявши аппетит,

Ждёт она, когда, как буря,

Вдохновенье налетит.

Пять минут – и всё, и точка,

И автограф ставит свой,

И с бумажного листочка

Смотрит дедя, как живой!

И увы, с её портрета

Я сегодня в первый раз

(Больно мне и горько это)

Вижу правду без прикрас.