Дом у лесного озера. Мистическая история любви и ненависти

Я вздохнула, опустилась в кресло и закрыла лицо руками. Я не открыла глаз даже тогда, когда он тоже присел рядом и обнял меня. Раньше я бы вскочила и зашипела, как ошпаренная кошка, но теперь я чувствовала себя совершенно разбитой и подавленной. Его поддержка оказалась очень кстати.

Я чувствовала, как его пальцы перебирают пряди моих волос. От него исходило ледяное спокойствие, будто он обнимал не привлекательную женщину, а манекен. Еще я уловила его запах, который взволновал меня еще больше, чем надпись. Бергамот. Мне показалось, что я слишком долго пробыла в его объятиях, поэтому осторожно высвободилась и отстранилась. Было слишком опасно находиться вблизи такого красивого лица. В его взгляде мелькнули сожаление и грусть. Потом он поднялся. Его голос стал немного хриплым.

– Я постараюсь отыскать перевод слова. Не беспокойтесь.

– Спасибо.

– Я провожу Вас.

– Нет. Я сама. Прощайте.

Я неспешно пошла по тропе, ощущая, как он смотрит мне вслед. Испытание было не из легких. Возможно ли, что он напоминает мне Алекса? Я одернула себя и выругалась. Какие только мысли не приходят в голову. Совсем немного времени прошло с тех пор, как я похоронила его и тут же я флиртую с посторонним.

Дома я приступила к своей обычной церемонии забвения. Виски и сигареты неплохо лечили мою депрессию. Наверное, я превращаюсь в алкоголичку. Ну и пусть. Плевать.

Я вновь заняла свое место на балконе, в любимом кресле и устремила взор на озеро. Перед этим я придирчиво рассмотрела стену на чердаке, чтобы удостовериться в отсутствии каких-нибудь символов и слов. Стена была сырой и немного грязной. Не беда. Потом закрашу. Пусть сохнет.

Небо затянуло тучами, и я стала ожидать дождя. Может, я, наконец, заболею и умру. Пепельница стремительно наполнялась окурками. Помнится, Алекс не любил, когда я закуривала при нем. Сейчас же я делала это назло ему, я злилась на себя и на него, что все так закончилось. Проклятая судьба…

Он сам назначил день свадьбы и сам занимался подготовкой к ней. Единственное, что он мне поручил сделать – выбрать себе платье. Я долго не могла найти подходящего фасона. Мне ничего не нравилось, на большинстве предлагаемых нарядов были всякие цветочки, вышивка, что противоречило моим представлениям о свадебном платье. Наконец я сама нарисовала эскиз и отнесла модельеру.

Когда платье было готово, я примерила его и поняла, что именно такой наряд соответствует моему вкусу – длинный, шелковый хитон, скрепленный двумя маленькими золотыми пряжками на плечах. Руки оставались обнаженными, как и часть груди, под которой проходил атласный пояс цвета слоновой кости, со сверкающими нитями.

Алекс, услышав положительные отзывы о платье, тоже захотел на него взглянуть, но я отказала ему. Ведь это была плохая примета. Помню, как он смеялся и оттаскивал меня от гардеробной, чтобы взглянуть на подвенечный наряд. Наконец я сдалась и позволила ему мельком посмотреть на платье.

Через неделю Алекса не стало.

В тот день, когда я узнала об этом, я заперлась в его доме, в котором мы прожили уже пару лет, изорвала платье на мелкие клочья и сожгла в камине. Потом я ходила из угла в угол, воя как раненый зверь, бросаясь на пол и швыряясь предметами антиквариата.

Ковер я прожгла сигаретами, стены исписала цитатами из Шекспира, преимущественно из сонетов. Я надела на себя его любимую рубашку и сидела на полу в его кабинете, читая его книги. Иногда мне казалось, что он зовет меня, и тогда я вскакивала и мчалась вниз по лестнице, навстречу ему. Меня встречали пустота и тишина.

Я терпеть не могла виски, но стала пить его бутылками, потому что это был его любимый алкогольный напиток. Мне отчаянно хотелось прочувствовать все, что при жизни ощущал он. Шотландский скотч исчезал прямо пропорционально моим всплескам боли и горя.

Я разговаривала вслух, надеясь быть услышанной им. Говорила днями, ночами, лишь бы не терять остатки самообладания. Периодически усталость брала свое, и я засыпала в обнимку с его подушкой.

Я выбралась из дома только однажды, чтобы быть на его похоронах. Потом я сразу вернулась, сбежала ото всех и снова замкнулась в своем безотчетном горе. Слишком больно мне было наблюдать за живыми людьми. Я невероятно завидовала им. Меня отталкивало от нормальной, повседневной жизни, влекло к тотальному одиночеству и самоистязанию. Наверное, я очень исхудала, потому как моя одежда свободно болталась на мне. Впалые щеки и бледность свидетельствовали об истощении, но мне было все равно.

В гостиной висела наша с ним общая фотография. Она была большая и черно-белая. Я сняла ее и часами рассматривала его лицо, периодически роняя соленые капли на фото, бережно протирая салфетками. Откуда бралось столько слез в моем обезвоженном теле, я не знала. Я только знала наверняка, что моя жизнь оборвалась вместе с его жизнью.

Несколько раз мне приходила в голову мысль о самоубийстве. Я была близка к этому, хотя раньше всегда отвергала подобный образ мыслей, потому как верила, что жизнь дана во благо. В итоге я пришла к тому, что лучше я помучаюсь подольше. Заслуженно. Мне казалось, что я виновата в его смерти.

Я очнулась от воспоминаний, когда что-то задело меня по лицу. Красноватая бабочка порхала вокруг меня, не решаясь присесть. Она кружила, то падая вниз, то взмывая вверх, покачиваясь на ветру, как маковый лепесток. Я старалась не двигаться, чтобы не вспугнуть живое и прекрасное существо. Бабочка присела на краешек перил и замерла, сложив тоненькие крылышки парусом.

Мы просидели с ней так некоторое время. Она не шевелилась. У меня затекли ноги, но я не решалась встать, чтобы не потревожить бабочку. Наконец она сама решила, что ей пора, расправила крылья, взмахнула ими несколько раз и вскоре я потеряла ее из вида.

Оказалось, что сигареты закончились, и мне нужно было спуститься за ними на первый этаж. Двигаться мне не хотелось ровно настолько, насколько хотелось курить. Я долго принимала решение, пока не увидела, что виски почти не осталось. Можно было конечно довольствоваться остатками, но с другой стороны лучше было спуститься в подвал и запастись впрок несколькими бутылками. Потом я наконец поняла, что хочу лечь в постель и выпить обыкновенного чаю. На сегодня хватит пить виски.

Я заварила свежий чай, добавив туда мяту, и вспомнила, что запас сигарет у меня иссяк. Наказание какое-то! Я обшарила подвал, но не нашла там даже окурка. Неожиданно мне пришла в голову идея о том, что в машине могла остаться пачка, спрятанная мною про запас.

Машина принадлежала Алексу. Я специально оставила свою в городе, она не нравилась мне больше. Зато куда приятнее было сидеть за рулем черного внедорожника, зная, что некогда он прикасался к нему.

Я обыскала всю машину, но и там сигарет не оказалось. От досады мне уже вздумалось идти к соседу, как я вспомнила о багажнике. Он частенько прятал там свои сигары от меня, не догадываясь, что мне известно о его тайнике.

Багажник был набит всяческим хламом, но было известно, что обычно сигары лежали в левом углу в коробке, под свернутым куском парусины. Я просунула туда руку и наткнулась на знакомые очертания деревянной коробки. От радости я готова была пуститься в пляс.

Открыв коробку, я обнаружила там зажигалку и записную книжку. Радость сменилась полным разочарованием. Мне хотелось швырнуть коробку о землю, но я сдержала себя. Я захлопнула крышку, бросила коробку вместе с содержимым обратно в багажник и раздраженно стукнула по машине кулаком.

Придется все-таки идти и просить у незнакомца сигареты. Я зашла обратно в дом, захватила куртку, потому что становилось прохладно, выпила наспех остывающий чай и отправилась знакомым путем к северу.

Он возился со своей машиной.

Вблизи я увидела, что он был измазан машинным маслом. Меня рассмешил его чумазый вид. Он удивился, увидев меня, но открыто улыбнулся и спросил, чем обязан. Я объяснила, что мне совершенно нечего курить и потому пришла выклянчить пару сигарет.

– Сколько Вам надо для счастья?

– Много. Но я возьму всего несколько штук.

– Возьмите пачку. Я все равно пытаюсь бросить. Чего и Вам желаю.

– Благодарю. Не рассчитывала на подобную щедрость.

– Вы меня совсем не знаете. Я очень открытый и очень щедрый.

Тем временем я затянулась и от удовольствия зажмурилась.

– Что с машиной?

– Не могу понять. Битый час копаюсь в ней. Нет никаких шансов, что уеду дотемна.

– Боитесь темноты?

– Нет. Вас.

– Я так страшна?

– Отчасти.

И не дав мне время на то, чтобы принять оскорбленный вид, добавил.

– Вы слишком красивы. Даже в этом бесформенном наряде.

На мне была куртка Алекса и его спортивный костюм. Поэтому обижаться было несколько глупо, так как вид у меня действительно был бесформенный. Он столкнулся с моим вопрошающим взглядом.

– Тем не менее, даже во всем этом, Вашу фигуру ничем не испортить.

В его глазах прыгали смешинки. Я будто впервые увидела в нем кого-то еще, кроме постороннего мужчины. Кого-то очень близкого и дорогого. Это смутило меня. Чтобы он не заметил, что я стремительно краснею, я схватила полотенце и бросила ему.

– У Вас нос, как у добермана. К тому же это вредно.