Огниво

Настасья покорно ушла. Не было у неё теперь своей воли: колдовство заставляло слепо подчиняться злодею.

Балалай проводил царицу неуверенным взглядом и спросил недоверчиво:

– Неужто ребёнка насмерть изведёшь, Лиходей?

Не по себе было Балалаю. Может, и хотел он власти и богатств несметных, но ведь не ценой невинных жизней! Царя, вон, и так угробили…

Лиходей же молча листал страницы волшебной книги, подыскивая подходящее заклинание.

Даше удалось извернуться и укусить Балалая за руку. Тот заорал от боли и отдёрнул ладонь. Царевна успела крикнуть:

– Стража! Стра…

Балалай зажал ей рот другой рукой и перехватил покрепче. Хоть и девчонка совсем, а крепкая была царевна – вон как отбивается!

Лиходей бормотал себе под нос:

– Нет… Нет… – И вдруг просиял. – Вот! В самый раз. – Он зачитал заклинание: – Под ногами не мешайся – в малом потеряйся!

Дашу тут же окружил огненный вихрь, и царевна… исчезла, выбросив напоследок сноп искр.

– Ай! Горячо! – Балалай замахал руками, сбивая тлеющие искорки на ливрее. Но жар шёл будто изнутри, а не снаружи…

Наконец Балалай достал из-за пазухи мешочек с огнивом и отшвырнул подальше от себя. Из мешочка вывалились кресало и сияющий камешек. Камень мигнул пару раз, а потом и сияние исчезло. Будто огонёк жизни потух.

Лиходей с ухмылкой поднял огниво и положил обратно в мешочек.

– Чудеса!

А Балалай только рот разинул и ещё пару секунд озирался – не появится ли где царевна?

– Не понял… – удивлённо пискнул дурень. – Во дела!

Вдруг звякнуло приоткрытое оконце, и в тронный зал, устрашающе хлопая крыльями, влетел крупный ворон. Птица вырвала мешочек с огнивом из цепких пальцев Лиходея и ринулась прочь.

Балалай спешно схватил со стены мушкет, вскочил на приставной столик у окна и прицелился.

Раздался выстрел.

Повезло Балалаю – подбил-таки крылатого воришку. Ворон выронил мешочек из клюва, и тот полетел вниз да так и упал в заброшенный высохший колодец.

Глава третья

Дядька

Над деревней разлился радостный колокольный звон. Пожилой звонарь – Семёном его звали – ритмично ударял то в один колокол, то в другой, то в третий. Движения его были отточенными, отработанными за много лет службы. Семён даже прикрыл глаза мечтательно и весь отдался этому чудесному звону. Но вот стал кликать его кто-то, и пришлось, как говорится, спуститься с небес на землю. Звонарь открыл глаза и перегнулся через ограждение, что опоясывало верхнюю площадку колокольни. Внизу стоял его племянник, весь такой важный, в городском платье – будто и не из деревни родом.

– Ванька! – воскликнул звонарь.

Юноша помахал рукой с земли и весело хохотнул:

– Дядька! Кончай звонить! Я приехал!

Пришлось по такому случаю накрывать стол – не каждый день племянники навещают! Погода стояла хорошая, а потому устроились прямо во дворе, под сенью яблоньки.

Семён вынес хлеб да сало, да ещё лук с яйцами. По-простому. Ну а как иначе в деревнях? Зато если чаю душистого прихлебнуть… Так и поступили. Накормил дядя племянника своего, и оба пригубили кипятка из блюдечка. Семён не сводил с юноши внимательного взгляда светлых глаз.

– Хорош! – сказал он наконец и ткнул коротким пальцем в красивую витую цепь, что торчала из нагрудного кармана племянничка. – А это что? Часы? Скоко времени-то?

Ваня покачал головой:

– Нет, на часы, дядя Семён, пока не скопил. Но начало положено!

Он вытащил цепочку из кармана – та и впрямь пуста была – и встал из-за стола, чтобы пройтись немного по двору.

– И что такая важная птица городская решила нас посетить? – поинтересовался звонарь.

Ваня серьёзно сообщил:

– Дядя Семён, я ведь приказчиком в лавке устроился. Хочу теперь сам в дело вложиться. Мне бы денег у тебя занять. Пять рублей. Но я отдам. С процентами!

Семён в ответ только хмыкнул.

А Ваня подошёл к старым качелям и толкнул сиденье тихонечко. Невольно улыбнулся – качели напоминали о безмятежном детстве, что они провели здесь с братом. Опорами качелям служили два крепких, чуть только рассохшихся по древности бревна. На одном до сих пор остались зарубки: это братья мальчишками ещё рост свой отмечали. Ваня примерился.

– О, перерос Фому-то! Помнишь, дядь, он меня из леса на закорках принёс? Я тогда в болото провалился. Лапоть утопил. Ору от страха! А Фома меня из болота как вытянет! И вот так прям на дорогу поставил!

Он хохотнул.

Но дядя не смеялся. Проворчал только хмуро:

– Только ты опять с дороги свернул. Видел бы тебя Фома!

Так уж вышло, что из двоих братьев старший всегда с головой на плечах был, а Ванька… а, что этот Ванька? Беды одни от него.

– Дядь, ну что ты мне всё братом тыкаешь? Он, если разобраться, человек подневольный, солдат! А я – вольная птица! Может, и в купцы выйду!

– Эх, Ваня, Ваня, – тяжело вздохнул дядя. – Сказывали мне, чем ты в городе промышляешь! Выгнали тебя с лавки, на рынке народ дуришь! Стыдно, Иван!

Юноша только рот раскрыл, чтобы оправдать себя как-то, но сказать ничего не успел. Скрипнула калитка, и во двор заглянул деревенский староста. С ним был какой-то важный царский чиновник, а позади маячила группка мужиков местных.

– Семён Семёнович, к тебе тут чин из царского дворца, – немного робея, сообщил староста.

– С Фомой случилось что? – встревожился звонарь, поднимаясь со скамьи.

Вместо ответа надменный чиновник со скучающим видом достал из кармана свиток, развернул его и, прокашлявшись, зачитал:

– Солдат Фома совершил тяжкое преступление перед государством и людьми. Отца нашего, Берендея, сгубил. И был казнён за свои злодеяния.