Последние
Я бы тоже хотела принять отвар, да провалиться в спасительный сон, но сейчас я должна была поговорить с любимым.
Сев к нему на кровать, я прикрыла глаза и невесомо провела рукой по его щеке, представляя, что он жив и здоров. Мне так его не хватало. Словно и не было тех дней, когда он был с нами.
Вот мы сидим на холме, где-то справа от нас щебечут Любка с Андреем. На небе прекрасный закат, дует легкий ветерок. Он развевает мои длинные волосы, и Виктор прикасается к ним, как делал всегда. Я дотрагиваюсь до его щеки, и он тепло улыбается в ответ. Под пальцами я чувствую его разгоряченное лицо, кожи касается легкая щетина. Я улыбаюсь в ответ и говорю, что мы всегда будем вместе. Он кивает и пробует на вкус мое имя. Аня. Анечка.
– Ань.
Я почувствовала, как мою руку накрыла прохладная ладонь, и от неожиданности резко открыла глаза.
Виктор повернул лицо в мою сторону и старался разглядеть меня. Он тяжело дышал через рот, будто ему не хватало воздуха.
–Аня, – повторил он.
Я смотрела на него, впав в сильный ступор. Не понимая, галлюцинации это или я все-таки уснула. И если это сон, то зачем снова мучить меня? Зачем вновь терзать мое сердце?
– Хватит, – выдохнула я и прижала руки к вискам, в которых проснулась тупая боль.
– Пожалуйста, воды, – Виктор провел языком по сухим и потрескавшимся губам и слабым движением потянул меня за платье.
Я вдруг вскочила с кровати и несколько секунд неотрывно глядела на Виктора, который немного щурился из-за лучей, проникших через открытое окно. Он пытался потереть глаза, как если бы вышел из непроглядной тьмы к самому солнцу. Я видела, с каким трудом ему даются эти движения.
Затем снова подошла к нему и застыла.
– Витенька? – Мой голос сорвался на полуслове от понимания того, что любимый действительно очнулся.
– Ань, воды… – повторил он.
Мне перестало хватать воздуха, пальцы на руках вдруг похолодели, словно я долго держала их в ледяной воде. Глубоко вдохнув, я выкрикнула в коридор:
– Гриша! Гриша!
Меня не волновало то, что я могу разбудить мать. Я даже забыла о ней.
К комнате стремительно приближались встревоженные шаги. Когда нужный мне человек появился в проеме с застывшим вопросом в глазах, я тут же пояснила:
– Витя очнулся! Принеси воды!
Мои слова ошеломили Гришу, и он с открытым ртом уставился на меня. А затем, придя в себя, хотел было кинуться к брату, но будто вспомнил мою просьбу и побежал на кухню.
Тем временем я подсела к Вите и влажной тряпкой начала остужать его лицо, приговаривая:
– Все хорошо. Все хорошо. Ты очнулся, и больше ничего не имеет значения.
Он перехватил мою руку и поднес к своим губам. Кожей я почувствовала их шершавость, пока он целовал ее. Грудь его тяжело вздымалась, а состоянию сопутствовала сильная жажда.
Со стороны кухни донесся стук открывающихся ящиков. Этот шум врезался в тишину, устоявшуюся в доме, и разбавил ее гнет надеждой на лучшее. Складывалось впечатление, что на кухне хозяйничает Лидия Михайловна, а я просто пришла рано утром, чтобы разбудить Виктора. Это казалось таким правильным, что на душе впервые за несколько дней стало легче.
В комнату торопливо вошел Гриша, держа в руке наполненную немного прохладной водой кружку, и направился к нам.
Я аккуратно помогла Виктору сесть, боясь причинить ему боль. Его тело немного потрясывало, а пальцы были холодными, но я успокаивала себя тем, что это из-за ослабленного организма. Когда кружка коснулась его губ, и он сделал первый глоток, то задышал глубже и впился в нее пальцами, вмиг осушив всю емкость. Виктор хотел еще, но я не знала, можно ли сразу выпивать такое количество воды. Вспомнился Буляков, и я попросила Гришу как можно быстрее привести его.
Он, не раздумывая и не споря со мной, ринулся на улицу.
Я погладила взмокшие волосы Виктора, как всегда делала, чтобы он смог успокоиться. После чего Виктор устало взглянул на меня, улыбнулся и прикрыл глаза.
Внутри меня все оборвалось – я подумала, что он умер, и рука моя замерла. Но он равномерно задышал, дав мне понять, что просто уснул. Конечно, теперь, когда он спал, я испытывала дичайший страх, что ад, который разверзся в этом доме несколько дней назад, снова повторится, а то и хуже – Виктор вообще не проснется. Но не могла же я начать тормошить его за плечи и пытаться разбудить, как сделала в первый раз. Страдали не только мы, но и он сам, поэтому неудивительно, что большинство времени он пробудет в дреме. К тому же, нынешний его сон отличался от других – Виктор дышал спокойно, не стонал, глаза его не бегали так лихорадочно, как раньше.
Но все же я была на стороже.
Игорь Александрович, примчавшийся спустя примерно получаса после ухода Гриши, выразил крайнее удивление, не отличавшееся от нашего. Он проверил состояние больного (в ходе которого Виктор очнулся, что несказанно меня обрадовало) и сделал выводы, что оно заметно улучшилось, хоть выздоровление еще полностью и не наступило. Затем начал осматривать склянки и все травяные сборы, что прописывал, пытаясь догадаться, какое же из них оказало столь хороший результат. Не придя к конечному выводу, он пообещал подумать над этим хорошенько дома.
Буляков пробыл с нами до самого вечера, следя за состоянием Виктора и пытаясь уловить еще какие-либо изменения.
Когда в комнату вошла Лидия Михайловна, она даже не сразу поняла, что произошло. Я уступила ей место, и она, пройдя к кровати, села на стул.
–Матушка, – позвал ее Виктор.
И я вдруг вспомнила свой сон. Может, он все-таки был пророческим. Ведь происходило то, что мне снилось. Наконец-то в этом доме плакали от счастья, а не от горя.
Игорь Александрович дал нам необходимые инструкции и указания при возникновении непредвиденной ситуации, пообещал прийти завтра рано утром и удалился. Гриша направился в ближайшую продовольственную лавку, дабы сегодня все смогли нормально поесть. Я попросила его передать кому-нибудь по дороге, чтобы проведали моих родных да все им рассказали. Он пообещал обязательно это сделать. И после его ухода мы остались с Лидией Михайловной одни.
Виктор снова погрузился в сон, так как врач напоил его настоем ромашки, объясняя это тем, что она не только успокаивает, но и снимет разного рода воспаления в организме, что нам сейчас и было необходимо.
Мама Виктора вновь сидела подле него, но уже не плача, а настороженно следя за состоянием сына. Иногда она гладила его по руке или аккуратно поправляла одеяло, чтобы Виктору было комфортно. И чем спокойнее было его дыхание, тем легче становилось у нее на душе.
Я сидела чуть поодаль, в кресле, в котором недавно спал Гриша – отсюда хорошо было видно лицо Виктора. Эта безмятежность, что царила сейчас в комнате, заставляла меня последовать примеру любимого и тоже погрузиться в сон. Ведь он больше не казался таким страшным. Но сквозь накрывающую пелену дремы я услышала голос Лидии Михайловны, что заставил меня проснуться.
– После того, как Витя переболел испанкой, покой оставил меня.
Она впервые заговорила со мной с того момента, как слег ее сын. Поэтому я вся обратилась в слух, чтобы не пропустить ни единого слова.
– Я думала, кошмар закончился, но оказалось, что болезнь лишила его защиты. Врачи прикладывали все силы, выписывали новые и новые хорошие, как они говорили, лекарства, но ничего не помогало. И я поняла, что мой любимый сыночек до сих пор ходит по лезвию ножа. А учитывая еще не устоявшуюся медицину, смерть всегда будет дышать ему в затылок.
Она говорила тихим, спокойным голосом, не оглядываясь на меня. Ей хотелось выговориться, освободиться от тягостных мыслей, что обострились за эти дни, и я не смела ее перебивать.
– Я лишилась мужа и не пережила бы еще одной потери. На поиски самого компетентного врача ушел десяток лет. Мы объехали почти все города России, и с каждой поездкой надежда покидала мое сердце. Мне пришлось надеяться только на Бога.
Женщина замолчала, но я чувствовала, что внутри нее еще остались тугие комки боли.
– Нас бы сейчас здесь не было, если бы однажды в Петербурге я не наткнулась на такого замечательного человека, как Игорь Александрович Буляков.
Я вспомнила, что лет пять назад ему срочно пришлось направиться в столицу Российского государства на срочную конференцию касательно медицины. Тема конференции состояла из слишком сложных по звучанию и понимаю слов, что я просто не смогла ее запомнить. Все так завидовали ему, и я в том числе, что он направится в такой прекрасный город, в котором хотели побывать все жители нашей деревушки. Мне всегда казалось, что в этом городе сбываются все мечты.
Получается, если бы Буляков там не оказался, я не встретилась бы с Виктором.
И если бы Виктор не был болен, мы бы также никогда не узнали о существовании друг друга. И здесь я уловила интересное противоречие – я была бы счастлива, если бы Виктор был здоров, но несчастна от того, что мы бы не встретились. Нет, не стоит все-таки углубляться в дебри. Хорошо, что Лидия Михайловна молчала это время, иначе я бы все прослушала.
– Этот прекрасный врач ответил на все мои вопросы и разжевал каждую непонятную деталь. Он был единственным, кто сказал, что вылечить моего сына будет невозможно, но можно поддержать его жизнь. Конечно, это было горько слышать, но лучше горькая правда, чем любого рода ложь.
Виктор продолжал безмятежно спать, а женщина – делиться со мной своими мыслями.
– Я узнала, что он живет в Новополье и переезжать из этого спокойного места в бесконечную городскую суету не планирует. Тогда в Новополье переехали мы.
Лидия Михайловна снова замолчала. Все, что она мне рассказала, я знала от самого Виктора, исключая то, что знакома с Буляковым его семья была давно. Значит, они переехали сюда исключительно ради здоровья ее сына, а старший, Гриша, остался в Петербурге.
– Как хорошо, что ваш старший сын приехал вовремя, – наконец осмелилась вставить я свое слово. – Без него было бы гораздо худо.
– Это я отправила ему письмо со срочной просьбой о приезде, – ответила женщина, и в ее голосе сквозила боль. Она вспоминала что-то неприятное. – Недавно я заметила, что моего сына стало беспокоить недомогание. Он совсем перестал есть, из-за чего заметно для моего глаза похудел. Любая работа приводила его в такой упадок сил, что он падал с ног. Сон стал плохим, а сам он побледнел еще больше. Иногда я смотрела на него, и сердце мое содрогалось от боли. У меня было чувство, будто он вдруг потерял интерес ко всему. Будто, – она не смогла сдержать тяжелый вздох, а голос ее сорвался от набежавших слез, – к смерти готовился.
Лидия Михайловна спрятала лицо в ладони и тихо заплакала.
В ее словах была такая горечь, такой страх за сына, что я сама не смогла сдержать слез. Подбежав к ней, я крепко ее обняла, а она продолжала негромко всхлипывать.
Где я была все это время? В каких облаках витала, что не заметила таких изменений в любимом человеке? Неужели любовь настолько ослепила меня? Даже сейчас, пытаясь вспомнить дни, предшествовавшие беде, я понимаю, что никогда не придавала значения и не обращала внимания, ест ли вместе с нами на прогулках Виктор? Я все время думала, что беспокоюсь о нем, но выходит, что я ошибалась.
Немного успокоившись, женщина вытерла глаза платком, а я уселась перед ней на колени, взяв ее руки в свои.
– Только когда он говорил о тебе, я видела былую страсть и желание жить в его глазах, – продолжила она, и у меня защемило сердце. – Только ты могла вытащить его из пучин тоски. Он очень изменился после вашей встречи. Перестал сторониться людей, гулял, а не сидел, уткнувшись в книги, мой сын лучился счастьем. Хворь отошла на второй план, и я подумала, что ты была послана нам Богом. Уже сыграла в голове вашу свадьбу, – она усмехнулась над собой, погрузившись в приятные воспоминания. – Но этому счастью пришел конец в тот жаркий день, когда поливали рожь. Я ведь уговаривала его остаться, не идти на стройку в такой зной. Но Виктор как всегда был упрям, он считал, что находится в вечном долгу у Игоря Александровича.
– Да, в этом весь он, – согласилась я.
– Витя вернулся домой раньше других и, ничего не говоря, направился в комнату. Я сразу почувствовала неладное и направилась за ним следом. Он свернулся калачиком на этой постели, схватившись за живот. Это было невыносимо видеть – боль исказила его лицо. Я знала, что он не хотел показывать передо мной свою слабость, но не мог больше сдержаться. Мой бедный сыночек так сильно страдал.
Ее глаза вновь наполнились слезами, а мои щеки были мокры уже давно. Я так ярко представила эту картину. Виктор всегда защищал меня, но страдал в одиночестве. Почему же он скрывал это от меня? И если он готовился к смерти, то его странное поведение стало мне абсолютно понятно – этот постоянно задумчивый, отрешенный взгляд, странные вопросы и не менее странные ответы. Я вспомнила, как Андрей спросил у него о количестве книг, которые прочитал Виктор.
«Слишком мало».
Возможно, достигнув зрелого возраста, он стал считать, что его жизнь будет гораздо короче остальных. И ему казалось, что нужно торопиться, ведь он может не успеть. Жизни может оказаться слишком мало.
Я не могла остановиться, юбка женщины давным-давно намокла, а слезы не прекращали идти.
Мои глаза открылись, словно я долго спала и, наконец, очнулась ото сна, где все было по-другому.
О чем он думал, когда решил оставить меня одну?
– Он соврал, когда сказал мужикам, что поехал встречать брата, – продолжила Лидия Михайловна. – Брат-то уже был дома. Это просто он, упрямец, не хотел никому показывать свою слабость. В последний день перед тем, как он слег, мое сердце маялось. Я не ожидала, что он соберется на улицу после того, что случилось днем. Я кричала ему, что он совсем меня не щадит. А он лишь улыбался да повторял, что все будет хорошо. Что там Анечка, а она тоже волнуется. Отпустила я его с тяжелым сердцем.
Она посмотрела на сына, убедившись, что он жив и просто спит.
– Когда я поняла, что вы попали под дождь… Небеса ударились о землю. Я почувствовала, как смерть гуляет около нашего дома. И прокляла тебя.
Я подняла голову и, не дыша, посмотрела в опечаленные глаза напротив. Меня настигли страх и обида. Но я усердно глушила их, потому что сама не раз проклинала свое ребячество и эгоизм. Мне не в чем было упрекнуть женщину – в случившемся действительно была моя вина. Но все-таки где-то глубоко внутри я не хотела слышать такие слова.
– Я считала, что ты принесла в нашу семью горе. Но сидя эти дни здесь и молясь о сыне, я поняла, что проклинать мне надо было только саму себя. Я, мать, не смогла уберечь своего ребенка. Поэтому прошу, прости меня!
Она горячо поцеловала мои руки.
–Прости старую дуру! Я видела, тебе тоже принесло это большие страдания.
Я попросила ее отпустить мои руки, а затем встала и прижала ее голову к своей груди, успокаивающе гладя по волосам.
–Вам не за что извиняться. В этом никто не виноват, так что, пожалуйста, прекратите так убиваться.
Тело содрогалось в моих объятиях в приступе рыданий.
Ее слова помогли мне понять, что ничьей вины в этом действительно нет – никто не виноват, что болезнь прицепилась именно к Виктору, никто не виноват, что помощь людям он ставит превыше своей жизни. Никто не виноват, что в ту ночь грянул ливень. Это не исправит того, что уже произошло. Нужно просто жить дальше.
– Матушка, пожалуйста, улыбнитесь, – произнесла я. – Виктор проснулся.
Глава
V
Жизнь, наконец, стала постепенно возвращаться в прежнее русло. Казалось, прошла целая вечность.
Я уже чаще стала появляться дома, по крайней мере, обязательно там ночевала. А то родные места себе не находили за прошедшие пять дней. Оказалось, что и они, и Люба приходили неоднократно, но внезапная беда затуманила мне разум. На тот момент я не хотела никого ни видеть, ни, тем более, слышать. Теперь же я могла нормально поговорить с родителями и встретиться с Любой.
Когда она увидела меня на пороге своего дома, то не смогла сдержать слез и заключила меня в объятия. Я до конца осознала, как окружающим людям тоже было нелегко. Подруга очень переживала за меня, каждый день узнавала у Гриши о моем состоянии и состоянии Виктора. Она очень хотела меня поддержать, но я не позволяла никому достучаться до себя. Теперь же, когда разум прояснился, а тяжелый камень на сердце исчез, я могла воспринять то, что пытались до меня донести.
Люба очень обрадовалась, узнав о выздоровлении Виктора. Конечно, я не рассказала ей всего, не желая предавать любимого, оставив его самостоятельным и сильным мужчиной в глазах других.
Подруга пообещала зайти на днях проведать его, как только вернутся ее родные, которые, оказалось, сейчас находились в городе, и хоть ненадолго снимут с ее плеч заботу о младшем братишке.
Буляков по-прежнему следил за состоянием больного и навещал его каждый день. Виктор жаловался на легкую боль в животе, но врач успокоил его и всех нас – вероятно, это побочное действие препаратов, что вполне нормально после такого количества, которое он ему давал. В остальном Виктору стало лучше – он уже достаточно хорошо спал, часто улыбался, а цвет лица приобрел хоть немного здорового оттенка. Однако, принять хоть малую толику еды особого желания он еще не изъявлял. Врач убедил, что все вернется на круги своя в течение нескольких дней, когда организм оправится от потрясения.
Моя душа, наконец, постепенно успокаивалась, особенно в те моменты, когда мы с Виктором так безмятежно беседовали наедине, не расцепляя рук. Он попросил меня не рассказывать о моих переживаниях, так как все прекрасно отпечаталось на моем лице, и просил прощения за это. Я искренне недоумевала, а он в ответ только смеялся.
– Скоро ты совсем поправишься, и мы с тобой где-нибудь прогуляемся. Только вдвоем.
Я очень ждала наступления этого момента, когда Виктор, наконец, сможет встать на ноги, взять меня за руку и повести за собой. Это бы означало очередную победу над болезнью.
Матушка Виктора потихоньку приходила в себя и вернула улыбку своему лицу. Гриша в шутку корил своего брата, что заставил волноваться прекрасных дам. Жизнь вернулась в этот дом, и в него снова появилось желание приходить.
Так, дни напролет, я наведывалась к любимому, и мы могли насладиться обществом друг друга. Тревоги постепенно уходили из моего сердца, я словно вдохнула свежего воздуха.
– Знаешь, чего бы я хотел? – Однажды спросил Виктор.
– Чего? – Улыбнулась я.
– Вернуться к тому сломанному дереву. Нам вдвоем. Я бы хотел загадать еще одно желание.
Мне было приятно слышать эти слова, ведь он до сих пор помнил, как важно это было для меня в прошлый раз.
– Хорошо. Но прежде удостоверимся, что небо чистое.
Виктор удивленно посмотрел на меня, а затем громко рассмеялся. А я так давно не слышала его смех, что просто-напросто расплакалась.
Тогда теплая ладонь коснулась моей щеки, и я подняла взгляд, полный счастья.
– Не плачь больше из-за меня, – попросил он немного тоскливым голосом.
– Как же мне не плакать, когда тебе плохо? – Я попыталась улыбнуться и вытереть слезы. – Я ведь люблю тебя.
– Тогда хотя бы не при мне, – Виктор скрестил наши руки. – Но я всегда буду знать, когда ты плачешь.
– Ты как обычно говоришь такие странные вещи.
Виктор хотел сказать что-то в ответ, но неожиданно остановился. А затем отвернулся к стене и зашелся в сильном кашле. Не останавливающемся, будто он хотел что-то выплюнуть. Это не было похоже на то, будто человек нечаянно подавился, что-то шло словно изнутри.
Я приподнялась со стула и коснулась ладонью его спины, показывая, что я здесь, он может положиться на меня.
Схватив с рядом стоящего табурета платок, которым совсем недавно вытирали слезы, я поднесла его ко рту Виктора, чтобы он мог все выплюнуть туда, а не пачкать руку. Затем быстро побежала на кухню, не став пока беспокоить его мать и брата, решающих что-то на улице, и налила в стакан чистой воды. Немедля вернулась в комнату. Кашель не прошел полностью, но стал не таким сильным.
Я снова села на стул, обеспокоенно глядя на Виктора, который так и не повернулся ко мне, легонько похлопала его по спине, надеясь, что это поможет. Через некоторое время горло успокоилось, и Виктор, наконец, мог прочистить его водой.
– Я иногда кашляю по ночам, – сказал он, когда все закончилось. – Это пройдет.
Тревога, зародившаяся внутри меня, стихла, и я успокоилась. Наверняка это остатки простуды.
– Я чувствую, что мне уже лучше, – улыбнулся Виктор. – Совсем скоро смогу выйти на улицу.
Его глаза немного слипались, и я поняла, что он утомился, ведь я без устали болтаю с ним с самого утра.
– Тебе нужно поспать, – тихо сказала я. – Засыпай, я буду рядом.
Он дотронулся до моих волос, пропустив их через пальцы, а затем коснулся моей руки.
– Я люблю тебя.
Он не раз говорил мне это, но в данный момент слова прозвучали так неожиданно, что я растерялась. Кроме того, меня настигло легкое беспокойство – что-то такое я уловила в этих словах, чего быть не должно.
Я отогнала мрачные мысли, понимая, что начинаю просто-напросто надумывать лишнего. Наклонилась и поцеловала его в прохладный лоб.
– Я тоже тебя люблю. Бесконечно люблю.
Виктор, постепенно засыпая, усмехнулся:
– Это как?
–Это значит, что даже когда смерть разлучит нас, я не перестану тебя любить.
Он уснул, оставив на лице улыбку, которая грела меня не хуже солнца. Поправив одеяло и смахнув с его лица отросшие волосы, я вызволила из его крепкой хватки платок. Его нужно хорошенько промыть.
Встав со стула, я еще раз посмотрела на любимого, забывшегося безмятежным сном, и направилась на улицу.
За домом были слышны голоса его родных. Жара немного спала, что не могло не радовать. Лето приближалось к концу, скоро наступит унылая осень. Раньше я очень грустила в это время года, но сейчас научилась ценить каждый момент жизни. Виктор научил меня.
Подойдя к огромной бочке, откуда матушка зачерпывала лейкой воду, дабы полить огород, я начала искать мыло, точно зная, что оно должно быть здесь. Увидев его под рукавицей на рядом прибитой дощечке, я было протянула к нему руку, как резко с криком ее отдернула.
На моей ладони, на моих пальцах была кровь, которой я боялась с самого детства. Но взяв себя в руки, пристыдилась такому своему поведению – вероятность пораниться в течение дня была огромной, и я просто-напросто не обратила внимание на боль, так как дела у меня были поважнее этого. Господи, а я так раскричалась. Надеюсь, родные Виктора не услышали.
Я ополоснула руку и начала ее разглядывать в попытке найти ссадину. Но она оказалась слишком маленькой и незаметной для человеческого глаза. Решив заняться этим дома, я все-таки взяла мыло и посмотрела на платок, который чудом не выронила.
И внутри у меня все похолодело – на белом платке была кровь. Алая, совсем свежая. Ее вид вновь выбил меня из колеи.
«Успокойся, – подумала я. – Ты просто запачкала платок».
Но тревожная мысль уже забралась в мою голову и не собиралась отпускать. Я снова посмотрела на раненую руку и ничего не нашла. Тогда я решила сжать ее в кулак, ведь так как кровь свежая, значит ранка опять откроется.
После первой попытки я ничего не обнаружила. И после второй, и после третьей. Ссадин на моей руке не было. Это не моя кровь.
Я взглянула на платок. На ткани могла быть только кровь Виктора. Когда он отвернулся, не хотел, чтобы я ее увидела?
С этим нужно было что-то делать, к кому-то идти. Виктор спит, будить его не хочется, а вопрос срочный. Не знаю, стоит ли спрашивать об этом у матери, вдруг он и от нее скрывает, и она снова начнет переживать. Я бы могла пойти к Грише или Булякову. Первый сейчас с сердобольной мамой, значит оставался только второй вариант.
Я заглянула за дом, скрыв все свои тревоги, приобрела обычный вид, сказала Лидии Михайловне, что загляну чуть позже и помчалась в дому врача. Благо, он живет недалеко – как и хотела мама Виктора.
Спотыкаясь в неудобных сандалиях, я совсем не боялась упасть. Мне было все равно, если я сотру ноги в кровь или разобью колени, потому что сейчас мне был нужен лишь ответ на свой вопрос. Сильнее сжав злосчастный платок в руке, я бежала, что есть сил.
Знакомые, что встречались на моем пути, радостно здоровались и пытались заговорить, но я просто не обращала на них внимания. Потом подумаю, как это невежливо.
Добравшись до нужных ворот, я стала громко в них стучать, сбивая костяшки. Во дворе залаяла собака, и я была очень благодарна ей за помощь обратить внимание хозяина.
На крыльце послышались шаги, приближающиеся к воротам. Но я все равно продолжала стучать, потому что успокоилась бы только тогда, когда мне отворили бы дверь. Собака лаяла, срывая голос, и мне казалось, что за моей спиной надвигается буря – я чувствовала мурашки, что бежали по спине от ужаса.