Снегурка

– Чего с тобой? Попростыла? Вечно бегаешь безо всего! – с тревогой спросила бабка Катерина.

– Угу. Вчера ещё начала кашлять, а сегодня как будто хуже стало. Как бы не заразить тебя, бабка Катерина, а то ты и так по ночам плохо дышишь!

Старуха сурово взглянула на внучку, встала и попятилась к двери. Взяв свой тулуп, она сказала:

– Подорожник себе завари, да грудь получше укутай. Со двора чтоб ни ногой! Я тебя проведывать буду.

Дарьюшка покорно кивнула и проговорила:

– Ступай, бабка Катерина. Я сейчас скотине корм задам, заварю себе подорожник и полежу, что-то совсем плохо мне.

Старуха ушла, а Дарьюшка тут же накинула фуфайку, повязала платок на голову, сунула ноги в валенки, но побежала вовсе не к скотине, а за ворота – по тропке к той улочке, где жил Алеша. Вот только дома она парня не застала. На ее громкий стук из двери высунул голову Захар. Он посмотрел на Дарьюшку пьяными глазами, и узнав ее, широко улыбнулся.

– Опа! А невеста-то сама к нам явилась, не запылилась!

– Дядька Захар, я к Алеше. Позови его, – взволнованно произнесла Дарьюшка.

Мужчина причмокнул губами и развел руки в стороны.

– А нету тут Алешки. Опоздала ты, красавица! – громко икнув, выговорил он заплетающимся языком.

– Где же он?

– По соседним селам ушел про работы узнавать, – Захар скорчил недовольную рожу, – Алешка мой, знаешь ли, жениться удумал. Да отец-то у невесты, черт рогатый, бедняком его обозвал. Ну да, такие мы! Бедняки!

Захар вызывающе посмотрел на Дарьюшку, выпятил вперед грудь, пытаясь приосаниться, но чуть не упал на крыльцо.

–Но Алешка, дурак мой, взял и обиделся. Я ему говорю – Алешка, девок-то в деревне полно! Любой песню споешь, и твоей будет. А он как баран уперся рогами, и все тут.

Дарьюшка покраснела, отвела глаза.

– Как вернется, скажите ему, чтобы пришел ко мне, – тихо проговорила она.

– Он поди поздно возвернется, куда на ночь-то глядя… – задумчиво произнес Захар.

Уже за калиткой Дарьюшка обернулась и крикнула мужчине, стоящему в дверях:

– Я буду его ждать.

***

Но Алеша не пришел ни днем, ни вечером. Когда на деревню опустилась густая ночная тьма, Дарьюшка села у окошка, отогрела теплым дыханием небольшой кружок на замерзшем стекле и стала смотреть в темноту. Она хотела помолиться, но слова молитвы путались, она сбивалась, то и дело погружаясь в свои тяжелые думы, и наконец, просто стала шептать еле слышно:

– Приди ко мне любимый мой! Приди, Алешенька! Я так тебя жду, так жду…

Но и это ее заклинание не помогло. Алеша не пришел. Дарьюшка опустила голову на сложенные руки, тоскливо вздохнула и закрыла глаза. За последние дни она выплакала столько слез, что сейчас они как будто закончились. Она и сама была опустошена. Казалось, сна не было ни в одном глазу, но это было обманчивое ощущение. И вскоре Дарьюшка незаметно для себя уснула.

***

Стук в окно был еле слышен, но у Дарьюшки с детства был чуткий сон. Она могла проснуться от того, что мышь пробежала где-то под потолком. И теперь она тоже сразу встрепенулась от услышанного шума, подняла голову. Окно заледенело, она подышала на него и в маленький, оттаявший от ее дыхания, кружок, увидела в темноте Алешу. Сердце бешено заколотилось в груди. Она поправила растрепавшиеся волосы, пощипала щеки для румянца, прополоскала рот водой и выскочила в сени. Открыв дверь, она бросилась на шею любимому и принялась целовать его.

– Я уж не ждала, а ты пришел, Алешенка! Заходи скорее, милый мой! – прошептала она и потянула парня за собой в дом.

– Мне как отец про тебя сказал, я сразу к твоему дому помчался! – страстно проговорил Алеша, но потом его голос изменился, стал настороженным, глухим, – Но постой, Дарьюшка, а как же отец твой? Он давеча нас и на порог-то не пустил!

– Нет отца! Уехал и к утру только вернется, – прошептала Дарьюшка и улыбнулась, – одна я, Алешенька.

Они зашли в дом. Дарьюшка сняла с парня тулуп, валенки и повела за собой в девичью. Возле своей кровати она, не говоря ни слова, сняла с себя платье, нижнюю рубашку и встала перед Алешей нагая. Гармонист стоял напротив нее красный, как рак, но не мог глаз отвести от Дарьюшки – такая она была белая, мягкая, желанная.

– Знала бы ты, каково мне сейчас. Как будто лютый огонь внутри горит. Но это неправильно, – страстно проговорил Алеша, схватившись за голову, – Давай до свадьбы подождем, Дарьюшка. Может, еще получится у нас с тобой твоего батю уговорить. Поженимся и тогда…

Лицо девушки побледнело, в глазах мелькнул страх. Она покачала головой.

– Нехорошее у меня предчувствие на душе, Алешенька… – прошептала она, – Поди как не увидимся мы с тобой больше.

– Не говори так! – воскликнул юноша, – я от тебя так просто не откажусь!

Дарьюшка подошла к парню вплотную, просунула руку под рубашку и прикоснулась к его горячей груди холодной ладонью. От Дарьюшки сладко пахло печным дымом, хлебом и сушеной мятой. У Алеши закружилась голова от близости девушки. Он прильнул обветренными губами к ее шее, вдохнул девичий запах и понял, что никогда не сможет вдоволь надышаться ею, ему всегда будет мало. Кожа у Дарьюшки была мягкая и бархатистая, губы – теплые, как парное молоко, а глаза – ждущие и зовущие.

Распущенные волосы девушки мягкими русыми волнами спадали на плечи и на грудь. Алеша смотрел на нее и не мог насмотреться. Она стояла перед ним так близко в предрассветном зимнем сумраке, но при этом никогда прежде он не ощущал такой огромной пропасти между ними. После слов Дарьюшки в душе у него тяжелым камнем повисло ощущение, что скоро с ними случится что-то нехорошее, что им, и вправду, не суждено быть вместе.

– Я буду бороться за тебя, – сказал он ей и, прежде всего, самому себе.

Дарьюшка кивнула, поцеловала Алешу в губы и прошептала:

– Любимый мой! Давай все это сейчас забудем. Вот ты, а вот я. Больше ничего и никого нет.

– А что потом? – спросил Алеша, чувствуя, как огонь жжет тело, а страсть все сильнее затуманивает его разум.

– А что потом – плевать! – воскликнула Дарьюшка, – ты, главное, мне пообещай, что будешь любить меня всегда, несмотря ни на что.

– Обещаю… Обещаю…

Больше Алеша не мог себя сдерживать. Он скинул с себя одежду, притянул к себе мягкую, податливую Дарьюшку и принялся осыпать жаркими поцелуями ее тело и волосы. Уложив ее на узкую постель, он лег рядом с ней и стал гладить дрожащими пальцами бархатистую, нежную кожу. Когда его пальцы добрались до самого заветного девичьего места, он весь напрягся и даже перестал дышать. Дарьюшка шумно вздохнула, откинувшись на подушку, закрыв глаза от томительного ожидания.

– Замужние подружки рассказывали, что это больно… – прошептала она, – но я ни капли не боюсь. Потому что люблю тебя! Я ради тебя готова любую боль стерпеть!

– Я постараюсь не навредить тебе, Дарьюшка! – ответил Алеша, тяжело дыша.

Он накрыл ее губы поцелуем и навис над ней, опираясь на руки. Дарьюшка обхватила парня за шею, чувствуя, как в живот упирается его твердая мужская плоть.

Но тут входная дверь со скрипом отворилась и, сквозь незадернутую занавеску, Дарьюшка увидела стоящую на пороге темную фигуру бабки Катерины. На несколько долгих мгновений все вокруг замерло, а потом пришло в неистовое движение. Алеша соскочил с кровати и второпях принялся натягивать штаны. Дарьюшка, одним движением надев сорочку, выскочила в кухню и резко задернула занавеску, давая парню одеться. Бабка Катерина, перешагнув порог, с шумом захлопнула дверь и только тогда закричала, страшно выпучив глаза:

– Ах ты, шалашовка распутная! Ах ты, бесстыдница непутевая! Не зря я на тебя, мерзавку, отцу пожаловалась, теперь вот своими глазами вижу, какая ты есть!

– Я вот все думаю, бабка, Катерина, – закричала в ответ Дарьюшка, – за что ты меня не любишь? Что я тебе такого плохого сделала?

Старуха сначала опешила от Дарьюшкиного крика. Спокойная, смирная внучка никогда на нее не повышала голоса. Топнув ногой, она подняла вверх кулак.