Визуальная культура в медиасреде. Современные тенденции и исторические экскурсы

В интернете единица времени обретает изменчивый информационный объем. Пользователь моделирует этот объем всякий раз по-своему. Собственно, работа за компьютером, в особенности в интернете, подразумевает моделирование объема контента и вообще контента как такового во временной протяженности. Продукт интернета, равно как и других видов компьютерной реальности, – право на личный способ заполнения некоего временного периода восприятием, селекцией, композицией и созиданием аудио-экранных форм. То есть это право на моделирование информационного объема и его содержания.

Поскольку современный человек в течение дня в большинстве случаев воспринимает и/или взаимодействует с различными экранными устройствами, он формирует в себе привычку ощущать себя между различными временными структурами экранных устройств, в поле их действия. Характерная черта современного человека – ориентация на политемпоральность, которая реализуется так или иначе в жизненной среде.

Человек проснулся утром и… далее в прошлые времена стояло бы «и позавтракал», «и умылся», «и принялся одеваться», «и позвал слугу». Все эти функции в символическом виде сегодня воплощаются во включении того или иного экранного устройства. Оно насыщает информацией, эстетическими переживаниями, настроениями, адаптирует человека к реальности с ее общественными конфликтами и экономическими изменениями, природными и техногенными катастрофами. Оно служит обволакивающей мозг оболочкой, которая несколько смягчает контакты с окружающим миром, помогает встроиться в обыденный график, выдержать его и выйти из него, изолироваться и приказать самому себе «никого не принимать», например, выключив мобильный телефон на время сна, совещания или просмотра фильма в кинотеатре.

Допустим, индивид включил мобильный телефон, чтобы посмотреть, который час, не вставая с постели, и проверить почту, а в почте выяснилось, что ночью пришло письмо, требующее срочного ответа, и человек написал этот ответ. Тем самым, он подключился к интернет-реальности и начал моделировать наполнение временного объема. Позанимавшись этим некоторое время, он все-таки встал, сделал все гигиенические процедуры, позавтракал и стал собираться на работу (учебу). За завтраком он включил телевизор – новости – и подключился к текучему времени ТВ, на контент которого совершенно невозможно воздействовать.

Человек побыл рядовым реципиентом, воспринимая фрагменты образно-информационных блоков, плывущих плотной чередой в линейке программ, попереключался из времени недавнего разомкнутого прошлого (к примеру, вести из горячих точек, репортажи с открытия памятников и других культурных объектов) в «вечность» рекламных роликов, выключил ТВ, оторвав себя от переживания бесконечного текучего потока уже организованного другими времени, и пошел (поехал) в какое-нибудь учреждение. По дороге, в метро, при малейшей возможности вынул мобильный телефон и стал просматривать ленту друзей, снова нырнув в виртуальную реальность и снова моделируя наполнение временного объема в экранном мире… И это только еще начало дня.

Совершенно очевидно, что у человека нет времени воспринимать само непосредственное движение природного времени. Наоборот, он как бы отгораживается от него, разбивает его на несущественные фрагменты, которые ценны не сами по себе, а как промежуточные периоды, связующие сеансы взаимодействия с экранными моделями времени. Данная тенденция бывает более и менее внятно выражена. Но принцип многократного отрыва человека от переживания природного текущего времени весьма и весьма распространен в современном цивилизованном мире.

Временные структуры кино, телевидения, интернета, как и прочих видов компьютерной реальности, составляют значительную часть контента стихийного природного времени, текущего независимо ни от кого. Рождается конгломерат временных структур «вторых реальностей», или виртуальных миров, тоже несомых потоком реального времени, однако перебивающих наше непрерывное восприятие этого потока. Современный человек фланирует между разными временными структурами, налаживает с ними индивидуальные принципы взаимодействия. Он готов часто (не меньше нескольких раз в сутки) переключаться из одного регистра взаимодействия в другой. Свою неизбежную зависимость от природного времени современный человек склонен компенсировать процессами восприятия параллельных временных структур и процессами моделирования индивидуального контента, заполняющего тот или этот временной объем.

Спектр времен разных «вторых реальностей» или виртуальных миров постоянно растет. На место времени как некоей непрерывной монолитной данности приходит коллаж различных временных структур – возникает своего рода «объединенное время» виртуальных реальности и Реальности. Современный человек имеет все шансы привыкнуть ощущать свои взаимоотношения со временем как отношения внутренне многослойные, развивающиеся одновременно по разным правилам, и в целом – отношения со временем как отношения с различными временными структурами, созданными людьми и активно внедряющимися в поток линейного необратимого времени, в котором мы все живем.

Удачное пользование временем, яркое, запоминающееся пользование временем, восприятие увлекательно заполненного временного отрезка – все это сегодня мыслится одной из важнейших ценностей. Нередко именно концентрация интересного контента во времени экранных миров дарует иллюзию интересно проживаемого времени самой жизни воспринимающего[42 - С несколько другой стороны приходят к весьма сходным выводам о современном обществе зарубежные исследователи. См.: Джозеф П.II., Джеймс Х. Гилмор. Экономика впечатлений. Работа – это театр, а каждый бизнес – сцена. М.: Вильямс, 2005.].

Пожалуй, портрет интернета и портрет современного человека-пользователя во многом схожи. Интернет делает то, что делает и сам человек. И особенно явственно это заметно, когда речь идет о манипуляции реальностями кино, телевидения, компьютерной виртуальности как при жизнедеятельности человека в окружающей его действительности, так и в процессе погружения в интернет. Последний склонен тоже объединять под своей «крышей» более ранние формы экранной культуры и создавать возможности для их сосуществования и бесконечно вариативного хранения, селекции, использования. Если человек ставит в своем жилище стеллажи с книгами, дисками (а прежде – с кассетами и дискетами), устанавливает телевизор или несколько телевизоров, компьютер или несколько компьютеров, мобильные электронные устройства, развешивает на стенах картины, фотографии, панно, ковры и прочее, то интернет делает все то же самое виртуально – в своем виртуальном пространстве, не имеющем стен и потолка, механических предметов и количественных ограничений.

Временные структуры кино, телевидения, компьютера и интернета, сопровождающие человека в ежедневном бытие, приучают его ощущать себя преимущественно пользователем многообразных реальностей, которым соответствует многообразие «других времен». Человек – именно их пользователь, поскольку они существуют также и вне его воли, вне его восприятия и воздействия, они адресованы бесконечному множеству индивидов сразу – и не могут в прямом смысле слова принадлежать кому-то конкретному.

Так называемое общество потребления трансформируется в нечто иное. Быть может, по прошествии еще одного десятилетия будет очевидно, что именно эпоха многоэкранности и интернета кладет конец эпохе доминирования общества потребления.

Нельзя обладать временем, как нельзя его покупать – можно лишь пользоваться его определенными отрезками, пользоваться его ритмами, многообразием его контента.

Что бы ни писали философы про общество потребления, в котором потребление становится главной целью и человек потребляет само потребление, уж не говоря о ряде символических ценностей, а все-таки такое общество основывается на простом и очень ясном процессе по требления вещей и пространств – предметов, которые можно потрогать, территорий, которые можно купить, арендовать, опять же пощупав, ощутив хотя бы через подошву ботинка, через визуальный обзор, или опосредованно – через его запечатленные образы на фотографии, в видеоролике и пр.

Время же бесплотно, текуче, эфемерно, невидимо и независимо от человека. Им можно пользоваться, но невозможно всерьез обладать. На место общества потребления приходит общество пользования, со своей психологией, своими комплексами, своими ценностями. Одной из главных ценностей общества пользования может оказаться эффективно заполненный временной резерв, полезный и приятный контент. За его восприятие человек расплачивается своим природным временем – временем жизни по эту сторону экрана или экранов.

Раздел I. Современная медийная среда

Ситуация повседневного многомирия

Обратимся к той повседневной среде, в которой существуют экраны, транслирующие и кино, и видеоклипы, и телепрограммы, и бесконечное множество компьютерных реальностей.

Исследователям урбанистической культуры начала XXI столетия совершенно очевидно, что маленькие и большие экраны сопровождают теперь людей повсюду, определяя и вид повседневной среды обитания, и режимы коммуникации[43 - Dr. Jewitt C., Prof. Tiggs T. and Prof. Kress G. (University of London and University of Arts, London). Screens and the Social Landscape Digital Design, Representation, Communication and Interaction // Designed for the 21

Century. Intedisciplinary Questions and Insights / Ed. by Inns T. Aldershot. Hampshire: Gower Publishinng Limited, 2007. P. 91.]. В процессе исследования феномена визуального мы пришли к выводу, что многоэкранная медийная среда, которая и является повседневной средой жителя большого города, играет особую, структурообразующую роль в современной цивилизации. К аналогичным выводам приходит и А.В. Костина: «Световая среда или “третий интервал”, в исторической ретроспективе сменивший пространство (технологическое освоение географической среды) и время (освоение физической среды), проявляет способность оформления “пространства” над/за временем, пространства, возможного только в ситуации “реального времени”. Эта единая, глобальная темпоральность начинает доминировать над пространством… Презентация в данном случае означает телепрезентацию, присутствие – телеприсутствие, бытийность – телебытийность»[44 - Костина А.В. Массовая культура как феномен постиндустриального общества. М.: URSS, 2006. С. 229.].

Как мы уже писали, многочисленные экраны транслируют «картинки» бесконечных миров, живущих в виде виртуальной реальности благодаря средствам коммуникации и запечатления. «И эти экранные зоны переходности множатся, завоевывая все новые зоны повседнев ной среды обитания людей. Дома и в офисах, в больницах и банках, магазинах и ресторанах, в автомобилях и метро, на вокзалах и в почтовых отделениях – повсюду разбросаны зоны сообщения с иными информационно-образными мирами. И поскольку эти зоны подразумевают на данный момент жесткие контуры входа, их будет правомерно обозначить как порталы (тем более, что именно этот термин взят на вооружение виртуальностью электронного типа)»[45 - Сальникова Е.В. Феномен визуального. От древних истоков к началу XXI века. М.: Прогресс-Традиция, 2012. С. 460.].

Иными словами, мы обитаем в тотальной зоне переходности между посюсторонним трехмерным пространством, доподлинной социальной реальностью и потусторонним, внутриэкранным пространством, где обитает бесплотная визуальная образно-информационная материя.

То, что идет умножение именно тех экранных систем, которые подразумевают возможность восприятия их контента без «выключения» окружающей реальности, говорит о том, что современный человек дорожит именно своей симультанной подключенностью и к посюстороннему бытию, и к внутриэкранным мирам.

«Выключение» физического пространства может происходить, к примеру, с помощью гаснущего света, как это стало принято со второй половины XIX века в театрах (впрочем, не во всех и не всегда) и как необходимо для восприятия киноизображения[46 - Рассуждение об истории техники освещения см.: Киттлер Ф. Оптические медиа. Берлинские лекции 1999 г. М.: Логос/Гнозис letterra.org, 2009. С. 190–195.]. Ни уходить всецело в заэкранную виртуальность, ни оставаться один на один исключительно с окружающей реальностью современные люди не желают. В силу этого представляется плодотворным рассмотрение вездесущих экранных средств в контексте современной повседневности.

Чтобы понять период первых десятилетий XXI века, следует попытаться проанализировать этот новый симбиоз – множественность экранных систем различных периодов изобретения в повседневной жизненной среде рядового человека, взаимодействие человека с этими системами, новые ритмы действий, новые психофизические комплексы, типичные ситуации, логику сосуществования людей и экранов. Работая над этим аспектом темы, мы вели многолетнее, хроническое полевое исследование, наблюдая поведение людей в самых разнообразных публичных местах, в некоторых приватных пространствах, в ряде городов в период с 1991 по 2014 год[47 - В число городов входят Москва, Санкт-Петербург, Выборг, Екатеринбург, Астрахань, Сочи, Евпатория, Симферополь, Ялта, Минск, Вена, Рим, Венеция, Прага, Ческе-Будеёвице, Берлин, Дрезден, Майнц, Афины, Иерусалим, Вифлеем, Иерихон, Стамбул и др.].

Совершенно очевидно, что обозначенная модель – активность окружающей реальности с активностью множественных порталов входа в полифункциональные экранные миры – создает дополнительный уровень публичности. Обозначим его как виртуальную публичность или дистанционную публичность, которая теперь может включаться по индивидуальному желанию индивида и сопровождать его где угодно и сколь угодно долго, будучи заключенной в корпусный экранный носитель.

Сидя у себя дома, работая в одиночестве в кабинете офиса, уезжая на дачу, передвигаясь по городу в общественном транспорте или уединяясь в примерочной бутика, современный индивид может выйти на связь с любой точкой мира, пообщаться с ведущими телестудии, подключиться к хронике событий в горячих точках, поздравить с днем рождения дальних родственников, пообщаться с друзьями, находящимися на другом краю света, мысленно и зрительно погрузиться в перипетии фантазийного мира кинофильма или компьютерной игры… Наличие этого альтернативного уровня публичности может по-разному изменять общую картину мира, в которой существует индивид.

В случае если в окружающем индивида пространстве нет элементов публичности (например, он находится один или в узком кругу самых близких людей у себя в квартире, коттедже, на даче), экранные средства могут восполнять отсутствие традиционной публичности с помощью внедрения в окружающую индивида среду элементов виртуальной дистанционной публичности.

Возможно, индивид пребывает в одиночестве или в узком кругу близких, но на чужой или нейтральной территории, то есть в публичном пространстве, будь то пустое кафе, номер отеля, пустынная улица, лифт и пр. Экранные средства могут виртуально «анимировать» публичное пространство, если они транслируют аудиовизуальные образы, связанные с большим миром.

Во многих случаях современные люди включают виртуальную публичность по доброй воле, полностью или частично фокусируя на ней свое внимание, хотя при этом они и так находятся в густо населенном публичном пространстве, будь то территория торгово-досугового центра, аэропорт, вокзал, шумная площадь города и пр. Тогда уровень виртуальной публичности как бы отодвигает на задний план реальное публичное пространство. Ему приходится знать свое место, из безальтернативных социальных обстоятельств превращаясь в сво его рода «задник», декоративное оформление повседневности, вторые и третьи планы жизненной мизансцены, в которой продолжает пребывать индивид. Но может складываться и противоположная ситуация, в которой экраны публичного пространства воспринимаются не более чем декорация или реквизит, острой сиюминутной необходимости которых индивид не ощущает.

Так или иначе, а будучи вооружен экраном и тем более мобильным экраном, современный человек уже не столь неминуемо зависим от реального публичного пространства. Вполне закономерна активная циркуляция идеи «падения публичного человека», или исчезновения публичного человека, о чем пишет, в частности, Джон Паркинсон, во многом связывая это явление с утратой современным городским пространством достаточного количества территорий, где люди могли бы осуществляться как граждане своего общества, а не только как потребители, демонстрирующие свое участие в процессах потребления[48 - Parkinson J.R. Democracy & Public Space The Physical Sites of Democratic Performance. Oxford: Oxford University Press, 2012. P. 1–7.]. Однако проблема, вероятно, не только в этом, но и в последовательном наращивании городским пространством полифункциональных территорий, где людям предлагается выбирать различные занятия и модусы поведения, в том числе не связанные непременно ни с непосредственным общением и обсуждением интересующих всех вопросов, ни даже с фокусировкой внимания на каких-либо объектах окружающей среды. На городской площади, в городском транспорте, в галерее искусства и пр. люди могут сохранять погруженность в свой экранный мир на том или ином электронном носителе.

Теперь человек способен регулировать качество и контент виртуальной публичности и уровень собственной включенности в публичность традиционную, посюстороннюю и реальную. Как справедливо замечает Ф. Тонкисс, это в известной степени снимает акцент, к примеру, с такого существенного понятия, как одиночество в толпе, одиночество в городе[49 - Tonkiss F. Space, the City and Social Theory Social Relations and Urban Forms. Cambridge: Polity Press, 2005. P. 16.], разобщенность индивидов, попадающих в те населенные пункты, которые не являются для них стабильным местом проживания, и пр. Помимо всевозможных объединений, сообществ в их традиционном виде имеет место идентификация по интересам или каким-либо признакам с помощью интернета, виртуальных социальных сетей. Если раньше не существовало эффективных возможностей почувствовать себя в единстве с неким человеческим множеством, не встречаясь с ним в одном реальном пространстве, то теперь, в эпоху интернета и все более повсеместной системы wi-fi, такие возможности имеются. И одиночество индивида видится уже не столь социальным, и не так прочно связано с ситуацией пространственной изоляции от своего/своих сообществ.

Одиночество начинает по-новому цениться, поскольку становится все менее и менее достижимым в прямом смысле, хотя бы как одиночество в толпе внутренне чуждых или толпе просто незнакомых людей. Ведь находясь в таких толпах, у человека все больше возможностей выходить на связь или продолжать быть на связи с теми знакомыми, родными и близкими людьми, которые требуют общения различных типов, по различным поводам и с различной степенью эмоциональной и интеллектуальной активности.

Современный индивид создает нечто удивительное – некую «личную модель» публичности как игровой ситуации. Суть этой ситуации заключается в том, что она как бы приглашает индивида, то есть неделимого субъекта, стать все-таки умозрительно «делимым» на существо, тело которого и какая-то часть души остаются в традиционном публичном пространстве, а другая часть души вместе с направленностью взора и часто слуха устремлена и, быть может, даже мысленно переносится в пространство виртуальной публичности. То есть человек выступает как некий шампур или пограничная «территория»; на него нанизываются два и более мира, им связуются в целостную, хотя и многомерную среду различные миры.

Публичность как таковая утрачивает прежние ясные очертания и смыслы. Фиксация упразднения «публичной сферы» как «пространства демократии», деактуализация идеи «форума, где частные люди, собираясь вместе, заставляют органы публичной власти легитимизировать себя в глазах общественного мнения» (как передает мысль Ю. Хабермаса современный ученый), является общим местом множества современных западных исследований[50 - Polyak L. Exchange in the Street. Rethinking Open-Air Markets in Budapest // Public Space and the Challenges of Urban Transformation in Europe / Eds. by A. Madanipour, S. Knierbein, A. Degros. N.-Y.: Routledge, 2014. P. 50; Fraser N. Rethinking the Public Sphere, 1992. P. 65–70.].

По всей видимости, публичность деполитизируется, во всяком случае, в традиционном представлении о политике как роде публичной деятельности. И это при том, что политические акции могут регулярно происходить на площадях и улицах, в зданиях публичной функциональности современных городов. Однако, как пишет Тимоти Люк, большинству обитателей больших городов уже понятно, что «структуризация будущего происходит не прямыми средствами и незаметно в исследовательских лабораториях… а не в парламенте или политических партиях»[51 - Luke T.W. Codes, collectives and commodities // Global Cities, Cinema, Archtecture, and Urbanism in a Digital Age / Eds. by L. Krause and P. Petro. Rutgers: Rutgers University Press, 2003. P. 171–172.]. Или, как наотмашь формулирует Ульрих Бек, нету больше ни политики, ни аполитичности, актуально лишь «экономически направляемое действие, преследующее некие интересы»[52 - Beck U. Living in the world risk society (A Hobhouse Memorial Public Lecture given on Wednesday 15 February 2006 at the London School of Economics) // Economy and Society. Vol. 35. No. 5. August 2006. P. 329–345. http://hudson2.skidmore.edu/~rscarce/SocTh-Env/Env%20Theory%20PDFs/Beck-WorldRisk.pdf (http://hudson2.skidmore.edu/~rscarce/SocTh-Env/Env%20Theory%20PDFs/Beck-WorldRisk.pdf)]. Научно-техническое развитие вкупе с экономическими параметрами современной цивилизации, во многом связанными с этим развитием, стихийно меняют жизнь, а не общественно-политическая деятельность как таковая. Можно сказать, что атмосферу современного большого города задает разрастание пространств внеколлективной, неупорядоченной, децентрализованной, деидеологизированной публичности.

Параллельно с публичностью существенные перемены претерпевает и приватность, что точно уловлено Кристиной Слейд в ее формулировке «глобальное приватное пространство», характеризуемое как воображаемое, умозрительное, тотально рассеянное[53 - Slade Ch. Global Private Space and Local Public Spheres // Media Communities. Eds. B. Hipfl, Hug Th. Munster, New York: Waxmann Publishing Co., 2006. P. 96.]. Публичное и приватное перестают существовать в прежнем режиме, который можно обозначить как соседство. В новом столетии происходит взаимопроникновение пространств публичного и приватного на динамичной публично-приватной территории с мобильной, гуттаперчевой, виртуальной приватностью и столь же подвижной виртуальной публичностью. В этой новой ситуации не только заведомо транзитные места вроде роддома, зала ожидания вокзала, супермаркета, но и любое пространство, в котором человек пользуется экранным устройством, – будь то туристическая достопримечательность либо место повышенной социокультурной актуальности (например, здание ООН) или приватной биографической ценности (дача родителей, «моя» школа, «наш» двор) – наделяется функциями транзитного, переходного пространства, «non-lieu», как определяет этот феномен Марк Оже[54 - Auge M. Non-places Introduction to an anthropology of supermodernity / Translated by J. Howe. London, New York, Croydon: Bookmargue Ltd., 1995; First published as «Nonlieux, Introduction a une anthropologie de la surmodernite». P. 78.]. Времен ная, сиюминутная значимость таких «не-мест» может заключаться в наличии порталов, гарантирующих интегрированность их обитателя или гостя в мир безграничных техногенных коммуникаций. Чтобы увидеть очертания этой недавно формирующейся территории, рассмотрим подробнее современные взаимоотношения человека с экранными средствами.

В современной жизненной среде порталы экранной реальности расположены на разных расстояниях от человека. С одной стороны, есть ощущение, что междуэкранная повседневная среда полна хаотической динамики, при неуклонном нарастании количества экранов. Вехи повседневной деятельности современного человека помечены движением между множеством экранных устройств. Человек встает по сигналу будильника, встроенного в мобильный телефон, идет умываться, после гигиенических процедур приступает к завтраку, во время которого включает телевизор или одно из новейших экранных средств, будь то планшет, i-pad и пр. Выходит из дома и, сев в машину, пользуется навигатором, экран которого находится сбоку от места водителя. Или пользуется наземным транспортом, где нередко также имеются экраны. В метро, в городской среде, в торгово-досуговых центрах, кафе, даже в музеях, банках, на почте и во множестве самых разных учреждений включены экраны, которые транслируют какую-либо информацию.

Каждое из экранных устройств предполагает определенный «идеальный» вариант взаимодействия с индивидом. Динамика жизненной мизансцены требует постоянного принятия человеком волевых решений, сохранить ли ему «идеальные» дистанции или нарушить, отодвинув от себя то, что требует тесного контакта, и подходя вплотную к тому, что должно быть на значительном расстоянии от глаза. Пересмотреть «круг приближенных» или же оставить все как есть; убрать в сумку мобильный телефон и пойти в кино, включить ноутбук и отвернуться от телевизора, задержаться перед экраном с рекламными роликами или сосредоточиться на финансовых операциях при помощи экрана банкомата. Изучать презентацию преподавателя на большом экране или углубиться в виртуальную реальность личного i-pad’а. Человек занят тем, что работает над уточнением или изменением направленности своего внимания и дистанции до того или другого экрана.

Кажется, что специфика современного цивилизационного пространства состоит именно в вездесущности экранных систем, которые могут быть стабильно расположены в самых разных точках жизненного пространства, а могут спорадически появляться где угодно, с тех пор как в быту укоренились личные мобильные экранные устройства. Однако, несмотря на непосредственное ощущение хаотичности, наша гипотеза заключается в том, что в сегодняшней междуэкранной среде имеет место стихийно складывающаяся система различных типов коммуникации.

Попытаемся выявить элементы системности в современной междуэкранной среде как среде коммуникативной, определить типологию взаимодействий отдельного индивида с разнообразными экранными устройствами, находящимися в поле его обзора и возможностей манипуляции. Проанализируем подробно наиболее актуальные для современного периода типы коммуникации с экранными средствами. Рассматривается случай современной мегаполисной среды.

Как нам представляется, наиболее существенными параметрами коммуникации человека с экранными устройствами (как и вообще с предметами) являются расстояние между человеком и экраном, наличие визуального контакта, степень фокусировки внимания на экранном устройстве как предмете, степень фокусировки внимания на транслируемом с экрана контенте, длительность коммуникации, наличие тактильного контакта с экранным устройством, возможность индивида регулировать режим функционирования экрана и влиять на контент. Вместе с тем невозможно определить, какой из перечисленных параметров наиважнейший. Скорее, значимо то, как несколько параметров сочетаются в разных случаях сосуществования публичного и приватного начал.

Средово-ландшафтная коммуникация

Итак, самая протяженная дистанция – между человеком и экранами, расположенными в публичном пространстве городской среды. На площадях и улицах города, в метро, в витринах магазинов и салонах больших деловых интерьеров, будь то торговый центр или банк. От человека до экрана может быть от нескольких метров до нескольких десятков метров. Возможно восприятие, ограничивающееся беглой фиксацией самого наличия выключенных или включенных экранов, транслирующих какое-либо изображение. Этот тип коммуникации можно назвать «средово-ландшафтным». Его популярность связана, вероятно, с тем, что в исследовании Нанны Верхоефф именуется «жаждой панорамности», или потребностью в нефизической, непрямой вовлеченности в жизнь окружающего пространства[55 - Verhoeff N. Mobile Screens: The Visual Regime of Navigation. Amsterdam: Amsterdam University Press, 2012. P. 36.]. Само наличие экрана и визуальных посланий важнее для воспринимающегося, нежели содержание и формы транслируемой информации, которые могут вообще не считываться ин дивидом ввиду большого расстояния, «какофонии» работы множества экранов[56 - Ibid. P. 23.] либо из-за отсутствия внимания к их работе.

Чаще всего информационные послания на различных экранах при средово-ланшафтной коммуникации не образуют единого текста, одного целостного логичного послания, а также могут быть не связаны напрямую с происходящим в трехмерном пространстве городской среды. И объединяет их с людьми и явлениями той же местности прежде всего сама одновременность, симультанность пребывания и функционирования.

В подобных случаях экраны воспринимаются как составляющая цивилизационной среды, как часть общего городского ландшафта или интерьера, некий сигнал о присутствии в городе множественных порталов связи с виртуальными мирами. Экраны в такой мизансцене городской жизни объективно оказываются символами современности, электронной цивилизации. Например, придя в музей и увидав в залах разнообразие экранных форм, которые так или иначе предоставляют визуальную и вербальную информацию потенциальным посетителям, человек может ни разу не сфокусировать свое внимание на этой экранной информации, интересуясь исключительно предметными экспонатами. Однако наличие экранов скажет посетителю о том, что он попал в музей, который считает необходимым учитывать пристрастие современных людей к восприятию экранной информации, демонстрировать свое развитие в ногу с эпохой, интерес к тем широким возможностям, которые объективно связаны с использованием экранов.

При средово-ландшафтной коммуникации человек воспринимает сам экран и его «картинку» или «картинки» неотделимо от потока множества прочих впечатлений. Экран попадает в ряд прочих форм близлежащего к нему пространства, будь то деревья, столбы, провода, витрины, окна, стены зданий, памятники, рекламные растяжки, небо с облаками, транспорт, прохожие, посетители, предметы. Восприятие в таком режиме может быть весьма кратким, например несколько секунд во время проезда мимо экрана на автомобиле или на эскалаторе метро. Или же относительно длительным – от нескольких минут до нескольких часов. Например, при периодическом поглядывании в сторону экрана или экранов на улице через окно или в случае обзора площади с экранными устройствами с территории кафе, с лавочки сквера и пр. Однако во всех случаях человек смотрит не столько на экраны, сколько в сторону экранов, его внимание рассеяно или обращено на какие-либо иные явления. Фокусировка на контенте, транслируемом с помощью экрана/экранов, отсутствует.

Это одна из закономерных защитных реакций индивида на избыток симультанных потоков информации в нынешнем повседневном пространстве. «Информационное общество будет характеризоваться все возрастающим количеством “информации”, но будет ли в нем больше знания?» – еще недавно задавал риторический вопрос исследователь[57 - Melody W. Electronic Networks and Changing Knowledge. Communication Theory Today / Ed. by D.J. Crowley, D. Mitchell (prof.). Stanford: Stanford University Press, 1994; Cambridge: Polity Press, 1994. P. 270.]. Современная ситуация наглядно демонстрирует, как это работает – информация может просто не восприниматься в парадигме знания, а интерпретироваться как элемент современной декорации и атмосферы цивилизованного пространства.

И уж конечно, нет индивидуального физического контакта с экраном, как и нет потребностей (хотя не исключены возможности) индивидуального воздействия на контент или режим трансляции. Экранная информация носит имперсональный характер, она транслируется как бы для всех и ни для кого в отдельности, да и транслируется скорее в саму среду, словно и не апеллируя к психофизическому восприятию живого индивида.

То есть, суммируя, можно сказать, что средово-ландшафтный тип коммуникации – это тип рассеянного, фонового восприятия, без фокусировки, интерактивности и личного воздействия на режим работы экрана, при ощущении имперсональной адресации информационных посланий.