31 история отчаяния

Сама не понимаю, почему

Фигуры наши кажутся чужими,

Поступки вычурными. Сколько лет

Прошло с тех пор, когда снаряды взвыли

Над крепостью Бельфора? Помню снег,

Бумагой рваной, будто бы во сне,

По улицам пылающим метался.

Я помню запах обгоревших тел,

Вид чёрных рук, стремящихся обняться

С потусторонним чем-то, но взамен,

Порыв бесплодный только цепенел,

Едва притронувшись к незримой длани.

В тот день я осознала, что добро —

Лишь вымысел, пригодный для сказаний.

Карминовое ширилось пятно:

Осколок, угодивший под ребро,

Решительно исчерпал мои силы,

А время то сжималось, то росло.

Не помню боли, помню, как спешила

Найти тебя, всем демонам назло,

В плечо уткнуться, тихо и светло

Сипеть о чём-то безмятежном дабы…

Сквозь тремор догорающих руин,

Пульсируя в дыму свеченьем слабым,

Усталый одноглазый господин

В цилиндре мятом, соблюдая чин,

Вальяжно брёл навстречу. Я не смела

Заговорить, оставшись позади.

«Мадмуазель, Вы обронили тело…» —

Чуть слышно он сквозь зубы процедил —

Так, словно о постыдном говорил.

И следовало просто обернуться,

Положим, через левое плечо.

Налево – пепел, с треском балки гнутся,

Огнище обречённое влечёт.

Так душно и настолько горячо,

Что в слякоти зияющих проталин

Лиловые виднеются цветки

Фиалок снулых – всполохи печали.

Так сложно обернуться. Светлячки

Игривых искр быстры и легки,

Палящий ветер, будто в летний полдень.

Там, позади – открытое окно

И шторы млечные свобода полнит.

Теперь я дома… думаю, давно.

Тебе, должно быть, попросту смешно

Читать мои бессмысленные письма.

Прошу, ответь. Не пожалей чернил.

Скажи, что я до рвоты ненавистна

И оборву свой неуместный пыл…