С любовью шутить опасно

И, может поэтому, а, может ещё почему, Элечка росла, словно на дрожжах. Высокая, тоненькая, с рыжими косичками, с глазами в пол лица, чуть косящими и зелёными, словно молодая, весенняя трава. Она и в детском садике, и потом в школе всегда была лидером. Добрая, с ясным, открытым взглядом, она находилась всегда в центре внимания. Кожа, как атлас, губки, что твоя малинка – ягодка, пальчики длинные, с блестящими миндалинками ноготков. Ямочки на щёчках не сходят с личика вместе с симпатичной улыбкой.

А, уж смышлёная была, спасу нет. В четыре года читала газеты с мелким шрифтом, как из пулемёта. Настя, даже боялась этой, её смышлёности. Господи, сохрани, оборони от всех напастей, отроковицу Элеонору, – шептала она молитву богу, укрывая дочку на ночь, или, уже провожая её в школу.

Жизнь её наполнилась смыслом до самых краёв. Плескалась, даже через эти края, лилась по дороге. Эля! Элечка! Эленусечка! Девочка моя, любимая! Жизнь моя! Счастье моё! Кровиночка моя дорогая! Вот для чего мне стоило столько лет про колобродить, промотаться в жару греха, промаяться одинокой птицей. Вот оно счастье, которого она так долго ждала.

А, девочка и вправду была не простой крови. Тонкой кости, белой кожи. На висках её синели жилки, ресницы ложились на щёчки, брови в разлёт, похожи были на крыло ласточки – касатки в полёте. Глаза, весенняя поляна, руки с тонкими, длинными пальчиками. Губы с возрастом пухли, превращаясь в пионы. Румянец забрызгивал щёки, превращая их в алые маки, когда Эля волновалась, или же смущалась. В глазах переливалась влага. Фигура начинала из детской, превращаться в девичью, когда ей стукнуло четырнадцать. Бёдра округлялись, сглаживая подростковые углы, талия истончилась. Груди бугрились под шёлковым платьем. Ямочка на нежной, девичьей шейке трепетала и дрожала, когда она косила своим зелёным глазом, на понравившегося мальчишку. А, уж они – то, эти мальчишки, готовы были прямо выпрыгнуть из собственной шкуры, чтобы Эля, вот так смотрела на них, своими изумрудными глазами. Раздувала тонкие ноздри, как норовистая кобылка в предчувствии любви. Но, это была просто детская, ни к чему не обязывающая симпатия, с её стороны. Сердечко её спало, подобно грудному дитяти.

Глава 7

Настя не успела оглянуться, когда же пробежали эти четырнадцать лет. Господи, только бы её судьба была другой, чем моя, – просила она теперь господа. Такой красивой грешно быть, ей нужна другая жизнь, чем у меня. Она ведь не такая, как мы здесь все. Она другой крови. Это ей от отца, от Антоши досталось. Она не крестьянка, нет, не крестьянка.

А, Эля могла подоить корову, если матери было некогда, да и просто, чтобы помочь. Напоить телёнка. И, она не считала чем – то невозможным, когда выпаивая телёнку молоко с руки, он лизал своим шершавым языком её ручки с атласной кожей. Кожа от этого не портилась, она, как будто была защищена от всего своей родословной. Она готовила вкусные борщи, помогала матери стирать бельё, белить стены коровника, не слушая и не уступая, матери в её причитаниях.

Что ты, что ты, доченька, не твоих это ручек дело, – с испугом говорила Настя. Сама я сделаю это, небось, не переломлюсь. Зачем тебе уродовать нежные свои ручки. Ты рождена для другого, чем эта работа. Но, дочка не слушала её, желая помочь своей матусе. Она бралась за любую работу и делала всё с удовольствием, с желанием, даже можно сказать, с аппетитом. И, всё у неё получалось красиво и правильно, будто ей было не четырнадцать лет, а прямо, скажем за двадцать.

В школу она не ходила, бежала. Училась легко и просто. Где другие пыхтели, она щёлкала задания, словно орешки. Ей легко давался английский и, учителя прочили ей большое будущее. Бабка, бабка, говорит в ней, – шептала Настя. Антоша рассказывал, что мать его, Катерина Ипполитовна, была горазда в науках и языках. Так, она видно в неё удалась. Чтобы ни стоило, буду учить голубку мою, авось большим человеком станет.

А, вёсны сменялись, годы прибавлялись. Эля всё расцветала, всё хорошела, всё удивляла односельчан своими способностями. Запросто могла перевязать любую рану, животному ли, или же человеку, получившим травму, в той, или иной ситуации. Посмотрит Абрамовна и диву даётся. Откуда же ты Элечка знаешь всё и, вот ведь, всё правильно то, да ловко так сделано. Прямо, как будто профессионал сработал. И, крови ты, видать, не боишься. А, что её бояться? – ответит девчонка. Главное, помочь нужно. А, как делать, так литературу читаю специальную, в мед собираюсь, поступать. Хирургом хочу стать, не меньше.

Хорошее дело задумала ты, девочка. Умница. Отличный доктор из тебя выйдет, не сомневаюсь, – провожала Элю добрым взглядом, старая фельдшерица. И, вправду, благородных кровей девка – то. Говорят, постоялец последний у её матери был, чуть ли не профессор. А, может и прямо профессор. Вот кровь – то и диктует своё. И, точно, девка не проста, лишь бы не сошла в сторону с колеи.

А, с Элиного личика шестнадцатая вода смыла последний налёт детства, и засверкало оно, заискрилось. Расцвело это личико в полную силу, словно чайная роза. Ох и играла же парнями, эта девка! Лепила из них, как из глины, что хотела. Да, только превращала всё в комья. Не затронул её ни один. Нет, не затронул. Сердце её спало, словно младенец в колыбели сытый; накормленный материнской грудью, тугой от молока. Сухой, перепелёнатый в чистую пелёнку. Спал и, не знал он, что жизнь, это страшная штука. Это океан с бурями и штормами.

Сколько парней сохло по этой зеленоглазой колдунье, знала только калитка их дома, да рябина, что росла у забора. Сколько рук держалось за эту калитку, ожидая, не выйдет ли, не выглянет в окошко, эта рыжеволосая русалка, с телом богини, с голосом голубки, что воркует около голубя, обещая, не земное блаженство от общения с ней. Но, так и не дождавшись и, не получив благосклонности, одни уезжали в город, другие уходили за невестами в другую деревню, стараясь забыть эту ведьму. Что и рядом с невестой, грезилась им в мыслях, не отпускала сердце. Сидела страшной занозой, в кровоточащей ране, не давая ей затянуться.

Глава 8

Ах, Эля, Элечка! Что же делала ты с парнями, сама не зная, что такое любовь? Что это за сети, из которых так невыносимо трудно выбраться, попав однажды. Что такое, эти ожидания, эти муки ада, когда боишься, что другая, лучше тебя, завлекла его. Единственного, желанного, самого – самого. Пока же Элечка заставляла, страдать других.

Сама же она, часто думала, что любовь, не затронет её видно, никогда, вообще. Да, может, её и вовсе нет, этой проклятой любви, о которой все говорят, страдают, томятся, ревнуют и порой готовы, совершать ради неё, вплоть до абсурда. Да, люди готовы убить, ради этой любви. Может, это только красивые сказки, которые и ей рассказывают, и слышит она от многих. Может, это просто байки на ночь для несмышлёных детей? Но, она – то уже не ребёнок, одиннадцатый класс заканчивает. Восемнадцатый год ей идёт, а любви этой нет, как нет. Враки это всё, видно, для дурочек. Она к таким не относится. Уж, лучше буду зубрить английский, от него пользы больше. А, любовь, это настоящая галиматья, не заслуживающая даже внимания её, Эли.

Мать не могла нарадоваться на свою дочку, раскрасавицу. Уж, и правда была Эля, раскрасавица. Вода всё смывает и смывает, а она становится всё краше и краше. Вон фигура – то, прямо богинь таких делали богатые, для украшения театров, да всяких музеев. Когда дочка, не стесняясь, матери, переодевалась, у той, аж дух захватывало, от её нагой красоты. Ой, не попала бы какому дураку, ой, не попала бы, – шептала мать. Господи, да уж чей через край всё, уж слишком много этой красоты. Ну, где же найти – то такого ценителя, чтобы смог правильно оценить – то эту красоту, да и сделать достойную оправу, этому драгоценному камню, каким уродилась её дочка. Это же надо было родиться ей во времена, когда действительно были ценители такой красоты, да могли такую жемчужину по праву содержать. А, у нас теперь, вон, они все ценители – то, бутылку в руки, да по кустам. Охо – хо, грехи наши тяжкие. Господи, уж ты сам упорядочи, на тебя надеюсь, а я баба тёмная, деревня, одним словом, что я могу. Был бы Антоша рядом, глядишь, что и присоветовал бы. А, так, куда – то, оно выйдет, кто знает. Только на Господа надёжа, пусть сам управит своей праведной десницей.

А, вот и одиннадцатый класс, остался позади. Аттестат на золотую медаль. Сданы документы в медицинский. День рождения! Восемнадцать лет! Да, действительно, только раз в жизни, бывает этот день. Весёлой гурьбой отметили и пошли в клуб.

Танцевали, пели под гитару, дурачились. Опять выслушала тысячи объяснений в любви, опять хохотала в ответ и, смеясь, обещала быть верной до гробовой доски, десятку парней. Опять говорила подругам, что любовь, это мура, не более и, её самой, это никоим образом не коснётся.

Чтобы плакать, жевать сопли и пускать слюни из – за какого – то, пусть даже и красивого, это, не про неё. Она не выйдет замуж, а, как её мамка просто, вот также родит себе малыша, в осознанном возрасте и будет холить его и лелеять, как холит и лелеет её саму, её матуся.

А, через три дня у них в клубе намечалась дискотека, в честь дня молодёжи и случилось то, что перевернуло весь мир Элечки, её мамы, да и, вообще, поставило всё с ног на голову.

Глава 9

Собравшись в тот вечер с подружками в весёлую стайку, девчонки не торопились к началу дискотеки. Успеется. Пока разыграется приглашённый ансамбль, пока соберётся молодёжь, как раз и успеем вовремя. Сразу, чтобы танцевать, а то, опять начнутся приставания парней, да признания в любви Эле. Надоело одно и то же.

Они вбежали в клуб всей толпой, человек в пятнадцать, когда уже музыка наяривала вовсю. Молодёжь зажигала под звуки « Арлекино» и, они, весело подзадоривая друг друга, влились в этот крутящийся, неугомонный круг и закружились, задёргались, завихлялись, как марионетки. Они так здорово вошли в ритм, что даже не сразу поняли, что уже тихо и ребята из ансамбля, собираются, малость перекурить.

Жара стояла в зале невыносимая, со всех градом катился пот и, только Эля не страдала от жары, какой бы она ни была. Она вообще не знала, как это потеть. Внимательно оглядевшись вокруг, она вдруг, словно споткнулась обо что – то и чуть не упала посреди зала. Девчонки, расступившись, провожали её удивлёнными взглядами. Эля шла, куда – то, никого не замечая, никого не видя вокруг, словно загипнотизированная. Они пригляделись повнимательнее и, увидели парня. Да, не парня, а Тарзана.

Высокий, мускулистый, цвета вороного крыла волосы до плеч. Такие же чёрные глаза, под крыльями бровей, чувственный, большой рот, нос с горбинкой, как у кавказцев. Парень был не из их деревни и был у них впервые. Музыканты заиграли медленный вальс и Тарзан, прямо ринулся навстречу Эле.

Его тонкие, длинные, обжигающие пальцы легки на её тонкую талию, закружили её, завертели и понесли по залу. Они, будто летели над танцполом. Парили, будто неземные существа. Другие пары, что начали танец вместе с ними, как – то, сами собой выпали из круга, а они продолжали нестись, словно бестелесные духи. Все кругом с замиранием сердца и восхищением любовались этой парой, которая плыла над полом, не касаясь его ногами.

Ты глянь, а Элька то ждала свою пару, не разменивалась понапрасну, – переглядывались подруги. Вот это пара, так пара! – с восхищением шептали все кругом. Только Эля всего этого не видела, не слышала. Одни горящие глаза видела она перед собой. Глаза эти звали, манили, пугали, притягивали. Она видела только их, она ждала только от них сигнала. Какого? Она не знала. Но знала, что выполнит всё беспрекословно, чтобы они не приказали.

Эля забыла, что она здесь не одна. Подруги её отодвинулись куда – то далеко. Она не понимала, кто она, зачем она здесь? Только его глаза, его руки, его дыхание у её уха. Руки сжимают её талию, глаза сжигают её сердце. Хотя, где оно её сердечко? Его нет на обычном месте. Оно, то вырывается из горла, то падает куда – то вниз и, тогда, внизу живота появляется нестерпимый жар, от которого хочется ей схватить его эти руки и просить неизвестно о чём.

А, то, сердечко совсем пропадёт, не слышно его стука и тогда хочется Эле, закричать на весь мир: Так значит, это правда! Есть она, эта проклятая любовь! От которой и со скалы, и в омут головой, и в любую бездну без страха! О! Неужели же она так прекрасна! Так мучительна! Так страшна и так сладка, что человек не в силах управлять собою!

Танцы закончились. Они шли у реки, узенькой тропкой. Эля, всё ещё никак не могла прийти в себя, всё была горячая и взволнованная. В общем, не в себе. Его рука крепко держала тоненькие пальчики Эли, и, они жгли ей кожу и растапливали последние здравые мысли. Она расплавилась полностью, она вытекала, как мёд из сотов. Когда подходит время качать его, пасечник убирает с сотов воск. После этого, мёд выливается произвольно. Она была сейчас таким, сотом. Обнажённым. Этот Тарзан убрал с неё налёт, в виде воска и она прямо истекала этим мёдом.

Глава 10

Ты, ведь Эля? – утвердительно спросил парень. Я, Игорь. Вот, уже третья неделя пошла, после моего возвращения из Армии. А, я сегодня пришёл специально на дискотеку, чтобы увидеть собственными глазами диву, о которой говорят все в округе. Ну, что же, говорят правду. Ты, действительно очень красивая. Хочешь, будем дружить?

Да, она хотела этого. Она очень хотела, эта гордая девочка, привыкшая смеяться над чувствами других. Привыкшая повелевать. А, сейчас, она ощутила, прямо физическую боль только от мысли, что он уже третью неделю дома, а увиделись они, только сегодня.

И, закружилось всё, завертелось, перевернулось с ног на голову. Никто больше не узнавал в этой девчонке, то и дело выбегавшей за околицу, чтобы посмотреть, не идёт ли предмет обожания, ту гордую, неприступную Элю, которая играла сердцами парней, словно Ледяная королева. Теперь, это была девочка – ожидание. От бессонных ночей, от ревности, вдруг она не одна в сердце любимого, от гуляний до утра под луной, по травам – муравам, Эля прямо заметно похудела. Но, это нисколько не портило её. Напротив. Кожа стала ещё белее, голубые венки, ещё заметнее.

А, вот глаза стали блестеть так, что мать иногда боялась за свою единственную. Доченька, да тот ли это человек, ради которого вот так забыть себя самою можно? Не ешь, не спишь, как следует. Всё ждёшь, да бежишь; да ищешь, как потеряная. Ну, можно ли так, родная? Не узнаю тебя я, право. Очнись, ласточка моя.

Но, всё было напрасно. Забыты подруги, еда, сон, покой. Он, только он один, в сердце, в мыслях, в ожиданиях. Только с приходом его, она становилась, вновь той Элечкой, весёлой хохотушкой, беспечной красавицей, которую знали все в деревне.

А, Игорь упивался победой, над непреступной девушкой и гордился, видя, как из гордой орлицы, она превратилась в кроткую голубку. Как ловила его взгляд, его, брошенные будто невзначай слова, тут же беспрекословно исполнялись. Приручил, бахвалился он друзьям. Да, то ли ещё будет! Вот, сватов хочу заслать, как думаете, не откажет?

Глава 11

Ему не отказали. Его приняли, как самого дорогого гостя. Да, ведь он и говорил – то уж больно умно. Хочу мол, чтобы училась моя (и только моя) Элечка в городе спокойно, зная, что она уже почти законная жена. А, вот, уж, как станет она студенткой своего мединститута, осенью и свадьба. И, жизнь в большом городе.

Я, ведь тоже не останусь тут, в этом убогом захолустье. Это пока, всё временно. Чуть – чуть помогу родителям, что нужно подстрою, да и в город. На, вольные хлеба. А, что я тут не видел? Коровам хвосты крутить, так с такой красавицей женой, не резон это. Буду работать в городе по специальности, а я без пяти минут инженер. Заочно учусь в техникуме. Нет, нет. Вы меня не отговаривайте даже.

Вот за сватаюсь и, пусть моя ненаглядная спокойно едет в свой город учиться, зная, что она уже почти законная. Да, чтобы, на пятёрки мне, не ниже. Негоже портить свой статус. У такой красавицы, должно быть всё на высоте. И, он, за сватался.

Ну, а после сватовства, стал уговаривать, что мы, мол, уже почти муж и жена, а обходимся только поцелуями, да объятиями. Хватит с него уже этого, вон, почитай лето всё пролетело на эту ерунду. Докажи мне, что любишь, как говоришь. Стань моей и только моей. Или, может, сомневаешься во мне? Так, зачем сватов приняла? Обижаешь только. Хочешь там, в городе, самое сладкое отдать какому нибудь прыщу городскому?

Он заводил эти разговоры каждый вечер, а, так как этих вечеров оставалось совсем немного, ведь скоро нужно же уезжать на учёбу, она решилась. Сердце гулко колотилось, руки стали холодными и непослушными. В голове стоял Содом. Ещё ни один человек, не прикасался к её телу, тем более – мужчина. Только матуся её видела всю красоту. Но ведь, это матуся. Во рту её пересохло, она не могла сказать ни слова. Только слабо цеплялась за его пальцы, вроде, как сопротивлялась.

Но, он так аккуратненько отводил её холодные руки, так умело справился со всеми женскими штучками, в виде крючочков, замочков и пуговичек, что она даже не успела понять, хорошо, как оказалась совсем нагой, лежащей под кустом ежевики. Хоть и было начало августа, и ночи стояли душные, горячие; да и Игорь своим жаром, враз согрел, всё же успевшее захолонуть тело своей ненаглядной.

Глава 12

Сначала, он был настолько нежен, настолько ласков, если не сказать, трепетен с ней, что Эля как – то успокоилась и обрадовалась от того, что муж её будет почти совершенство. Вон, как он бережёт меня, боится ранить не только моё тело, а и душу. Как обходителен он, как бережно относится ко мне. Счастье моё радость моя, душа моя, – шептала она в порыве страсти.

А, он, вдруг превратился в хищного зверя и стал, чуть не насиловать её. Закрыв ей рот жадным поцелуем, он вдруг вошёл в неё без предупреждения. Она закричала и, даже укусила его за губу, на что, он наотмашь ударил её по лицу. Но, тут же, снова превратился в агнца и стал, ласкать её. Извиняясь и оправдываясь, что всё это от огромной любви и неудержимой страсти.

Мол, не сдержался он, ведь столько времени она продержала его в таком напряжении. Да, изголодался я, разве это не понятно. Ведь, я мужик, а ты, чуть евнуха из меня не сделала. Разве же можно столько мужчине обходиться без секса? А, я терпел, потому, что люблю тебя только одну и, хочу быть, только с тобой, любимая. Ты, единственная. Ты и, только ты, теперь для меня, свет в окошке.

Да, разве не доказал я тебе этого, моя любовь, моя жизнь, моё сердце? Эля, от таких слов начинала приходить в себя. Боль потихоньку уходила, слова ласкали слух, руки делали своё дело. От всего этого, снова стало жарко, томно и хорошо – хорошо. Она любила, её любили, ну, что ещё нужно девочке в восемнадцать лет?