Сестра Монгольфье

я так же не верил в свет, текущий по проводам,
пока не вложил персты
и не получил свои двести двадцать.

одного из нас нет;
кто теперь будет видеть меня во сне?
кто из нас числится в списках пропавших,
там, где майская зелень, мокрая колея,
черная пашня —
ты или я?
что мы хотели спеть до того, как умерли?
знаем ли мы теперь, хорошо ли за морем?

…каждого мертвого можно придумать заново.

я нарисован в тетради
в клеточку, черным и маленьким, со спины,
со стороны, не смотри, бога ради,
завтра получится лучше – он каждый день
сочиняет нас заново.

«вот такие дела у нас, не поверишь, хороший мой…»

вот такие дела у нас, не поверишь, хороший мой:
кто бесстрашно прошел через осень вброд, тот умрет зимой,
будет скошен ржавой косой под корень – в обоих домах чума.
и спасаться нынче не стоит, все выходит мартышкин труд.
неожиданностей не будет: в последней серии все умрут,
второстепенный уйдет в запой, а главный сойдет с ума.

переправа закрыта до лета, беженцы ищут брод,
а ты ничего не ищи, не надо, послезавтра здесь будет лед,
две монетки зажми в кулак – и вперед, пора уже.
снег похож на чистую марлю и проколот сухой травой.
ветер жжется, и звездно, и ты стоишь с запрокинутой головой,
ты как будто немножко гагарин и слегка генерал карбышев.

вот такие дела, мой хороший, за что мне тебя жалеть,
улыбнись, мой хороший, я тоже не знаю, чем будет смерть —
беспокойной рифмой, бессонной ночью, коротким всхлипом.
половина седьмого – сказал прохожий с подозрительной хрипотцой;
пробирает дрожь, и чернеют ветки, и хочется спрятать лицо,
отговариваясь ерундой вроде осени украины гриппа

«но это свет сквозь пальцы. или звук…»

но это свет сквозь пальцы. или звук,
текущий меж ветвей ночами. или