Западня

У меня окончательно все оборвалось, стало ясно, что ничего хорошего ждать вообще не стоит. Его голова склонилась в желании дотронуться до губ и напоролась на лоб. Я опустила голову, чтобы хоть поцелуев избежать, выдохнула и потянулась руками к ремню на штанах. Илья, довольный от ощущения женских рук у себя на поясе, выпустил воздух из груди и дотронулся губами до моих волос.

Так долго на ночное небо я не смотрела никогда в жизни. Оно казалось бесконечно темным, хотя огни то там, то тут мелькали полосками. Цвет менялся по прихоти прожекторов, давая непонятные светопреставления полуночникам, звал вдаль малюсенькими огонечками, увлекая в далекий, мистический мир. Совсем неподалеку Эйфелева башня, которую из окон спальни мне было не видно, искрилась как одинокая манекенщица на подиуме, самозабвенно показывая свою красоту и давая людям возможность насладиться ею, лишь для этого и созданная. Странно и парадоксально было смотреть на такую красоту и ненавидеть все это. Горечь разбитых надежд пролилась по комнате и отравляла вокруг воздух вместе с теплотой тела и его дыханием. Мне было невыносимо лежать так близко рядом с ним, кутать тело в простыни, замерзая, но отодвигаться от него все дальше на край, испытывать тошноту от случившегося и пересиливать желание убежать в другую комнату, ненавидеть себя, потому что это была только моя вина. В тот раз я хоть сопротивлялась, в этот – струсила и сдалась без боя. Любой суд сказал бы, что оправданий тому – нет, и уж тем более я не могла найти их для себя.

Я немного пошевелилась, отодвинувшись еще дальше, вздрогнула и прижала посильнее простынь. Чернильное небо с отсветами и мерцающий в темноте город напоминали своей пьянительной красотой французские духи, сводящие с ума большинство людей восточными нотами, но для некоторых ноты шлейфа – отвратительно горьки. В данный момент я примыкала к той самой второй половине. Если бы мысленно составить духи из чувств, владевших мною, они стали бы смесью разъедающей глаза горечи, ледяного страха, и пустоты – бездны, в которой конца и края не видно. Я плотнее носом уткнулась в подушку, чтобы ощутить свой запах. Ничего похожего не было. Впрочем, так и должно быть, ведь свой запах – самый родной, он должен нравиться больше всех остальных. Чужая рука вдруг дотронулась до спины и заскользила неумело, по-мужски пытаясь быть нежной. Раз – другой пройдясь, не получив от меня нужной реакции, отстранилась в бесполезном занятии, и уже лицо прижалось к спине горячими губами, жадно начав хватать кожу. Его дыхание обдавало, вызывая дрожь во всем теле, губы ходили вдоль позвоночника, доводя меня до тихой истерики. Мужчина еще плотнее прижался, губы жгли кожу поцелуями, нос путешествовал по волосам, вдоль шеи, жадно вбиравший запах. Я смолкла, молясь, чтобы не было продолжения.

– Ты – моя? – тихо произнес бархатный голос над самым ухом.

Я удивилась, потому что в интонации не было требования, скорее мольба. Медленно повернувшись, я замерла, разглядывая его, и еще немного помедлив, дотронулась до него рукой. Сердце любовника резко ухнуло, он склонился как можно ниже, замер и ждал, почти перестав дышать. Чем дольше рука скользила по телу, тем сильнее стучало его сердце, будто обрываясь с одинаковым промежутком времени, прыгало с обрыва в неизвестную глубину, без обещания вернуться, но все же возвращалось. Он склонился еще ниже и завис в желании получить поцелуй, каковое было столь настойчивым, что я не нашла никакого другого выхода, как исполнить его.

Простонав под ним еще полчаса, я окончательно потеряла всякую надежду на счастливый исход и беззвучно ревела в подушку, отвернувшись от чужого тела в кровати. Выждав немного, тихонько села, свесила ноги с кровати и на цыпочках пошла искать кофту, валявшуюся черте где. Натянув свитер, я также вышла на цыпочках из спальни, поплелась на кухню попить воды, чтобы притупить тихую истерику.

Напившись, вернулась в зал и уставилась в окно. Париж был таким красивым в ночи, что слезы моментально высохли. Я вспомнила знаменитые слова о том, что Париж – единственный город в мире, где можно обойтись без счастья. Мысли поплыли далеко вперед, представляя, как я буду здесь жить, я даже не видела ни Леши, ни тем более Ильи. Только прекрасный город и себя. Из грез меня вырвали шаги. Я подняла глаза и увидела хмурую физиономию Ильи, зависшего прямо надо мной.

– Пошли спать, – резко произнес его голос.

– Не хочу, – тихо ответила я.

– Пошли, – вцепился он в руку и потащил.

– Не хочу, сказала же! – закапризничала, думая о том, что нечестно доставать меня после всего.

Он разозлился, дернул и потащил в спальню, перекинув через плечо как ковер. Ему было плевать, что хочу я. Важны были только его желания. Может в кино такие сцены выглядят очень романтично, но в жизни – чувствуешь себя полной идиоткой, беспомощной и униженной. Он скинул меня с плеча на кровать столь же пренебрежительно, как и взваливал, прошел на свое место, лег, злобно глядя, повернулся спиной и задышал как дракон. Я показала язык спине – только на это смелости хватило, легла на подушку, так же повернулась спиной, стала злиться. Через полчаса, когда Илья монотонно дышал, а я окончательно замерзла, не выдержала мучений, сказала себе, что не стоит себя истязать. Это с удовольствием делают другие! Тихонько приблизилась к его спине, уткнулась холодными руками и носом в его теплую спину, согревшись, минуты через две спала как сурок.

Пышногрудая дама открыла дверь автомобиля и вышла на темную дорожку, которая вела к двери старого загородного дома, окруженного роскошным садом с густыми кустами и пышными кронами деревьев, которые в ночи казались угрожающими укрытиями для незваных гостей и злоумышленников. Вторая дверь автомобиля открылась следом. Некрасивый мужчина опустил ноги на темный асфальт. Дама прошла вдоль дорожки, окутанная ночной синевой, поднялась на три ступени выше земли и остановилась перед деревянной дверью. Она дождалась своего спутника, протянула руки, смело дернула дверь. Оба ступили за порог и оказались в холле с роскошной лестницей и классической французской люстрой с капельками из стекла в центре. Никто не пришел их встретить. Женщина сама закрыла за собой дверь, прошла мимо лестницы, повернув направо, и оказалась в кабинете. Напротив двери за столом уже сидел мужчина. Ее спутник вошел за ней следом и устроился рядом на диване. Оба посмотрели на нее внимательно и проводили взглядом, когда она прошла ближе к дивану. Трое хранили молчание. Женщина села на диван рядом с мужчиной неприятной наружности, ее грудь высоко поднялась и опустилась от вздоха.

– Как наши дела? Все удачно? – спросил коренастый мужчина, абсолютно некрасивый, с крючковатым носом, который вдобавок гнусавил.

– Все отвратительно! – раздался ответ, и роскошная грудь опять вобрала воздух, затем тяжело выпустила, пытаясь таким образом снять напряжение. – Его не было в квартире. Его нет в Париже!

– Где же он? – удивились оба мужчины, приняв более ровное положение тела.

Говорил некрасивый мужчина внос, неприятным тембром, на американский манер. Сидевший за столом мужчина, ухоженный, стройный, несмотря на серьезный возраст, струной выпрямился в кресле, ему перестала быть нужной спинка кресла. Гнусавый мужчина подался вперед, пережав живот, лишь бы дотянуться до источника информации.

– Не знаю, может еще в Венеции, – ответила женщина и прижалась спиной к спинке кресла, открыв свою грудь для созерцания мужчин абсолютно.

Грудь продолжала колыхаться, но никак не могла привлечь внимание мужчин. Оба посмотрели друг на друга с тревогой, пытаясь отыскать в голове ответ на вопросы, используя логикой.

– Может, он догадался? Или выяснил, что происходит? Сможет? – с тревогой в голосе произнес холеный мужчина по-английски коверкая слова французским акцентом.

Второй пожал плечами. В глазах его стоял страх.

– Но это не самое интересное, – раздался голос женщины. – В его квартире какая то девица.

Двое опять замолчали, переглядываясь.

– Подружка?

– Не похожа, – ответила женщина. – Странно все очень! И квартира странная. Как будто в ней никто не живет давно. Мебель практически отсутствует, на полке его фото столетней давности, даже продуктов в холодильнике нет. В ванной только одна зубная щетка и шампунь из аптеки, наспех купленный. Никакого уюта, холодно ужасно. Она не похожа на женщину, которая ожидает возлюбленного в любовном гнездышке.

– Но, кто она? – раздался вопрос.

– Не знаю, но она русская, – произнесла женщина твердым голосом. – Связь между ними точно есть. Не могла она просто так оказаться в этой квартире.

– Он не пришел на встречу, – размышлял некрасивый мужчина вслух, гнусавый голос звучал в воздухе. – Вместо него пришла женщина, невысокая, тоненькая, ее ищут по всей Венеции. Может, это она?

– А цвет волос? – спросил второй мужчина.

– Да какая разница! Она и в парике могла быть! – махнул в ответ рукой его собеседник, на лбу его проступил пот.

– Она странная, – вздохнула женщина. – Смотрит и задает вопросы как ребенок, который пытается понять, что происходит вокруг. Если бы она все знала, была бы более отстраненной и осмотрительной.

– Это все Илия! Сукин сын! Только кажется открытым и компанейским, но всегда имеет что-то за душой, какой-то собственный план или тайную цель. Может, он ей голову заморочил? Может соблазнил, и она помогает ему, не подозревая ничего плохого?

– Она не выглядит влюбленной. Тем более, ей приглянулся твой протеже, – усмехнулась женщина.

– Поль? – удивился мужчина, он чего его аккуратные руки легли на стол ладонями вниз.

– Ты бы только видел, с какой самоотверженность он ей помогает, – закатила глаза женщина. – С чего бы это? Ты настоял?

– Нет! Я первый раз слышу о том, что они знакомы. Они вместе?

– Она ему явно нравится, – подтвердила женщина кивком. – У него глаза светятся, когда он на нее смотрит. Удивительно!

– Так я не пойму, она помогает Илие или она помогает Полю.

– Что касается Ильи, то его нет в квартире, значит помогать ему она не может. Что касается Поля, то это он ей помогает.

– Что это за девка? – разозлился некрасивый мужчина.

– Спроси у Поля. Что он тебе о ней расскажет, мне даже интересно.

Женщина полезла в сумку и достала ключи.

– Это ключи от квартиры, которые она мне дала. Отправь кого-нибудь туда, возможно, она придет и ее можно будет спросить более жестко.

Я встала с постели и подошла к окну. Отвращение от картины в утреннем свете становилось все сильнее. Такого стойкого омерзения я не испытала даже в Венеции. И в первую очередь от себя самой. Хотелось целиком содрать с себя кожу, такое отмыть просто не возможно.

– Господи! – я пыталась остановить слезы в глазах.

Мне сейчас больше всего хотелось заползти кому-нибудь под теплое крылышко и выплеснуть слезами все свои чувства. Проблема была лишь в том, что никого рядом не было, никто не ждал меня под своим крылышком, некому было жалеть, и я была вовсе не маленькая девочка.

– Из всего этого, как не хнычь, придется выбираться самой! – я сглотнула подступавшие слезы.

Его тело было так же распростерто на постели, как и в тот раз – будто в насмешку. Я снова отвернулась к окну и думала, прекрасно понимала, что он не отпустит меня, пока не узнает, где его вещь, понимала, что не отдам, и буду повторять «ничего не знаю» до посинения, потому что не доверяю ему. Бог знает, что он потом со мной сделает! Может, я вообще никогда не вернусь домой, просто сгину. Эта вещь – единственное, что пока позволяет мне защищать саму себя от него и от других. Если эти другие есть! Может, есть только он?

Я снова повернулась к постели и впилась глазами в спящего. Кто он? Чем занимается? Чем больше я думала о плохом, тем сильнее убеждалась в том, что все очень серьезно. Мурашки бегали по телу как ненормальные. Я стала кутать голое тело в свитер. Дрожь так и не унималась. Я снова отвернулась к окну. Возвращаться ли обратно? Если я вернусь, он побежит следом за мной и может еще что-нибудь выкинуть. И самое страшное: что если он расскажет правду Леше и другим? Что тогда? Лешу явно стоит держать от этого подальше, все придется решать самой. Хотя, что решать? Вопрос. В чем здесь дело? Меня могут убить?

Руки затряслись еще сильнее. Я усиленно гнала эту мысль от себя, а интуиция отчетливо говорила, что это – правда. Мне было ясно только одно – бесконечно играть в игру «верю – не верю» мы не сможем. Рано или поздно, а скорее рано, он сорвется, и в ход пойдет тяжелая артиллерия. Лежать на полу с развороченной грудью, как тот мужчина в отеле, я не хочу.