Сетевой

Сквозь кованую ограду было видно, что в парке народа почти нет. Пара собачников чинно выгуливала своих питомцев и, вероятно, обсуждала собачьи вопросы. Зверюги, две большие и одна маленькая, резвились в сугробах, носились вокруг своих хозяев и периодически затевали шуточную свару. Когда я вбежала на территорию парка и начала нарезать круги мимо них, они даже не облаяли меня.

Когда я, изрядно себя погоняв, решила, что на сегодня хватит, и зашла на финишный круг, направляясь к воротам, собачники уже покинули парк. Повалил снег, который так любят рисовать в Голливуде в фильмах про Рождество. Сугробы, где выгуливались собаки, были все изрыты собачьими следами и усеяны экскрементами. Чистый белый снежок буквально на глазах прикрывал все это безобразие, и парк снова стал прекрасен и безлюден, не считая меня. Только черные стволы деревьев и кружево веток. Только белый снег, заполнивший все пространство вокруг меня и практически лишивший меня обзора. Тишина и редкое карканье ворон.

Я затормозила, чтобы полюбоваться и прислушаться. Стараясь не пыхтеть и выровнять дыхание, медленно двинулась к воротам. Снаружи, за красивым кованым кружевом забора, на той стороне улицы, я заметила знакомый черный внедорожник, и в животе у меня что-то сжалось, как будто я на качелях взлетела на самый верх.

Двое прохожих двигались вдоль ограды к парковым воротам, и когда мы поравнялись, я вдруг заметила, что из внедорожника выскочила высокая черная фигура и бросилась через дорогу в мою сторону. В животе сжалось еще сильнее, как будто качели ухнули вниз с самой высокой точки. На меня нашел какой-то ступор, поэтому, когда те двое мужиков, которых я приняла через ограду за прохожих, взяли меня с обеих сторон под руки, я почти не сопротивлялась. Заорать мне почему-то тоже в голову не пришло. Я неотрывно следила взглядом за черной фигурой, пересекавшей проезжую часть. Поэтому очень четко увидела, как из-за угла парка резко, с визгом, вырулила большая черная машина с тонированными стеклами и понеслась прямо на человека, как он попытался еще быстрее добраться до нашей стороны дороги, как машина вильнула в его сторону, снова взвизгнула тормозами и остановилась перед нами. Меня уже тащили под руки, но я, вывернув голову, видела, как мужчина в черной кожаной куртке покатился по белой дороге с черными следами от колес и остался лежать у обочины лицом вниз, и что у него короткие светлые волосы.

Перед дверью черной машины я рванулась из рук державших меня мужиков и сумела освободить одну руку. Я попыталась достать свой шокер, но он, как назло, застрял в кармане спортивной куртки. Потом меня дернули за другую руку так, что я свалилась на снег, на меня насел один из «прохожих», и я почувствовала укол в плечо прямо через рукав куртки. После этого сил сопротивляться и кричать уже не было, и я зарычала от бессильной злобы. Глаза сильно защипало, и нечем было их вытереть. Я зажмурилась и почувствовала, что меня в какие-то пару секунд подняли и зашвырнули на заднее сиденье машины. Мне стало темно и тепло. Последнее, что я испытала, – это необъяснимый ужас от того, что тот человек до меня так и не добежал.

Глава 11

А то, что было дальше, я почти не помню. Честно. Был какой-то тусклый свет и какие-то размытые пятна. И какие-то голоса, которые говорили со мной. Я пыталась тоже с ними говорить, но они меня, кажется, не понимали или не слышали и сердились. Было темно, и холодно, и тошно. Время от времени накатывала обида, но я не помню, на кого или на что я обижалась. Дурной сон все не кончался, мне становилось все хуже и хуже, настолько, что в итоге стало все равно.

Потом мне стало светло и холодно. Я открыла глаза и снова увидела какие-то размытые пятна. Услышала голоса. Не такие злые, как те, в дурном сне. Через какое-то время я начала понимать, что они говорят.

– Да пьяная она, какую «скорую».

– Да нет, видно же, что ей плохо. Вызовите, вызовите.

– Конечно! Она же тут замерзнет. Одежка-то вон, тонюсенькая!

– Наркоманка!

– Ольга!

Размытые пятна наконец превратились в лица, и я поняла, что сижу на лавочке на автобусной остановке. Ко мне приблизилось одно из лиц. Вроде бы знакомое, но уж очень какое-то жуткое: половина лица – сплошной синяк и ссадины, опухший нос, разбитые губы, взъерошенные светлые вихры. Человек со страшным лицом взял меня за плечи и слегка встряхнул. У меня все закружилось перед глазами, лица опять поплыли, и я замычала. Я хотела сказать, чтобы он перестал меня трясти.

– Ольга! Ты меня слышишь?

Я замотала головой, и мне стало еще хуже. Он подхватил меня под мышки и поднял на ноги, прижав к себе. Я попыталась сползти по нему вниз, но он снова рывком поднял меня вверх, и я решила попытаться встать на ноги. Он закинул мою руку себе на шею и крепко обхватил меня за талию. Я послушно передвигала ноги, и он повел меня сквозь толпу зевак. Голоса вокруг зажужжали одобрительно. Я узнала остановку – это же та, что возле моего дома. Я взглянула на лицо человека, который вел меня домой. Это была как раз та половина лица, которая более-менее казалась мне знакомой. Алексей! Значит, он не остался лежать там, в моем последнем четком воспоминании – неподвижным черным пятном на белой дороге.

Я выдохнула какой-то звук и заплакала. Вот какая обида меня не отпускала все это время! Я вспомнила, что это он не добежал до меня через дорогу возле парка. Он говорил мне что-то подбадривающее и утешительное и продолжал тащить меня домой. Труднее всего мне пришлось на лестнице. Я почти не могла заставить себя поднять ногу на ступеньку. Сил не было, и я поняла, что в моем теле болит каждая мышца. После третьего пролета моих мучительных телодвижений он со стоном поднял меня на руки и, запыхавшись, дотащил до пятого этажа, до дверей моей квартиры. Возле двери мы с ним оба привалились к стене, и он, не давая мне сползти на пол, обшарил мои карманы. Выгреб оттуда мои новые ключи, плейер и даже, к моему удивлению, мой старый добрый электрошокер!

Я забрала у него ключи, усилием воли отлепилась от стены и отперла дверь своей квартиры. Он снова взял меня за талию, помог войти в прихожую, закрыл дверь и включил свет.

Домовой метался вокруг нас, суетился и что-то причитал. Я не обращала на него внимание. Мои коленки то и дело подгибались, я снова чуть не рухнула, и Алексею пришлось прижать меня к стене и подпереть плечом, пока он стаскивал куртку с себя, потом с меня. Кроссовки мне удалось скинуть самой. Он хотел проводить меня в спальню, но я заявила, что мне нужно в душ. Он сомневался, отпускать ли меня туда, но я настояла. Я чувствовала себя ужасно. Мне хотелось смыть с себя свою дурноту, мне казалось, что только струи чистой воды смогут вернуть мне нормальное состояние и ясность ума.

Я заперла дверь и стащила с себя тренировочные штаны и термобелье. Шатаясь, я пробралась в душевую кабину и открыла теплую воду. Меня вдруг скрутило жутким спазмом и вырвало чем-то ужасно горьким и кислым. Вода тут же смыла всю гадость с меня и с пола кабинки, но я почувствовала, что неотвратимо падаю. Пытаясь удержаться, я схватилась за кран, на меня полилась ледяная вода. Я попыталась крикнуть, но только забулькала что-то совсем не громкое. Перед тем как снова стало темно, передо мной явилась лохматая морда домового, и сквозь мутное армированное стекло душевой кабины я увидела, что дверь ванной комнаты распахнулась.

Я окончательно проснулась и поняла, что теперь мозги снова на месте, желудок на месте и я сама вроде бы тоже на месте. Я пошевелила головой, мне было мягко и удобно. Голова моя лежала на подушке. Я пошевелила ногами и поняла, что мои ноги вытянуты горизонтально и им тепло. Я пошевелила одной рукой и нашарила одеяло. Вторая почему-то не желала шевелиться. Я подняла голову и посмотрела на нее. В комнате было темно, и я разглядела какие-то поблескивающие провода, которые тянулись от моей руки куда-то вверх. Это что? Я вернула голову на подушку и проследила за проводами. Увидела блеск какой-то бутылки. Капельница! Одной рукой я ощупала себя. На мне был махровый халат. Волосы были влажные и спутанные. Что за ерунда? Из какой проруби я вынырнула? Я опять попыталась пошевелить рукой. Ее что-то держало. Я приподнялась на локте, чтобы разглядеть, что именно. Света от уличных фонарей едва хватало, но мне показалось, что возле моей кровати на полу кто-то сидел, держа мое запястье обеими руками и положив на них свою вихрастую голову. Похоже, спал. Я провела кончиками пальцев по его коротко стриженному затылку, и он рывком поднял голову и посмотрел на меня. Свет из окна совсем не падал на его лицо, и я неуверенно позвала шепотом:

– Леша? Это ты? – Почему-то мне казалось, что никто другой это и не мог быть.

Он судорожно вздохнул, осторожно сгреб меня в охапку и уткнулся лицом мне в грудь. Я обхватила его голову руками, прижала к своему махровому халату и осторожно погладила. Он помог мне сесть. Снова тихонько прижал меня к себе и прошептал мне в шею:

– Прости меня!

– За что?

– За то, что не успел. Тебя увезли прямо у меня из-под носа.

Я снова вспомнила, как он перекатился по снежной дороге, когда его сбила та черная машина, сжала зубы и зажмурилась. Я обняла его, и он снова то ли всхлипнул, то ли застонал. Я отстранилась, и он пояснил мне сквозь зубы:

– Ребра сломаны.

– Извини, – быстро сказала я, чувствуя себя ужасно глупо и неловко. Я отодрала пластырь, вынула из вены иглу (прямо какой-то профессионал тут орудовал!) и слезла с кровати. Он тоже поднялся на ноги.

– Почему ты мокрый? – спросила я, проводя рукой по его тонкому светлому джемперу, который показался мне влажным и холодным.

– Так, принял холодный душ.

Я почувствовала в темноте, что он улыбается.

– Он тебя из ванной вытаскивал, балда! Когда ты решила утопиться в собственной душевой кабине и оторвала кран! Приди уже в себя! – услышала я недовольный голос Тролля. Самого его было не видать.

Я представила себе, как посторонний мужчина выковыривает меня, мокрую и голую, из душа, и мне стало ужасно стыдно и неловко, так, что хотелось шипеть и плеваться. Но я только вздохнула, смиряясь с тем, что постоянно предстаю перед ним в каком-то совсем неприглядном и совершенно не романтичном виде.

Я включила ночник и, стараясь не причинить ему боли, стащила с него мокрый джемпер и футболку. Он покорно поднимал руки, пару раз зашипел, однако при этом улыбался неизвестно чему. Синяки на его ребрах меня тоже впечатлили. Штаны, к счастью, оказались сухими, однако Тролль из коридора фыркал и ерничал, дескать, не останавливайтесь, очень увлекательный получился стриптиз.

Я достала из шкафа очередную футболку своего бывшего и, протягивая ему, вспомнила, что уже постирала и даже погладила его новогоднюю рубашку.

– У меня копится твоя одежда, – заметила я, – а ты мне должен уже две футболки.

Он усмехнулся.

После моего пробуждения (и когда я наконец-то приняла нормальный душ!) мы долго сидели на кухне, пили кто что: я – кофе, а он – чай. Я наконец-то рассмотрела при нормальном свете его лицо. Крррасавец! Пол-лица ободрано, вихры торчат в разные стороны, щетина трехдневная, не меньше. На локте тоже виднелся огромный сливового цвета синячище. Он рассказал, что наблюдал за моей квартирой, что моя пробежка оказалась для него неприятной неожиданностью, что тишина и спокойствие в парке усыпили его бдительность, и те двое до самого последнего момента не вызывали у него подозрения. Пока он не увидел меня в воротах парка и то, как те на меня смотрели сквозь ограду. Рассказал, что не успел вызвать подкрепление, а только достал пистолет и рванул ко мне, и как тот черный минивэн его остановил.

Он рассказывал, как поднял на уши полицию и весь свой отдел, а я отчетливо увидела в воображаемой картинке только как он лежал на дороге, уткнувшись лицом в свежевыпавший пушистый снежок, потом зашевелился, медленно поднялся на четвереньки, с трудом встал и побрел к тому месту, откуда меня увезли. Как рассматривал истоптанный снег на тротуаре, как нашел мой мобильник за оградой парка, куда его, вероятнее всего, зашвырнули специально.

Я обрадовалась, что мой телефон нашелся, потому что там были все мои контакты, рабочие и личные. Он улыбался разбитыми губами и казался мне ужасно привлекательным, невзирая на фингалы, ссадины и даже распухший нос.

Он сказал, что поиски машины ничего не дали, что по телефону меня тоже было не отследить, поскольку от него предусмотрительно избавились, и что прошло почти двое суток с момента моего похищения, и он, отчаявшись увидеть меня живой, просто дежурил возле моего дома, и на остановке меня обнаружил случайно, прохаживаясь туда-сюда, и даже не видел, как и когда я там оказалась. Опрос зевак тоже ничего не дал. Никто не видел, как и на чем меня привезли, и когда оставили замерзать на лавочке. Никто не знал, почему меня вернули живой.

После этого он начал задавать вопросы. Что я помню, что я видела, что чувствовала, кто со мной говорил, о чем спрашивали, что я отвечала. Я честно старалась выудить из той мути, что осталась у меня в голове от тех двух суток, хоть что-то полезное, но у меня вообще ничего не получилось. Я не могла вспомнить даже, сидела я все это время или лежала. Ела ли, пила ли. Я положила голову на стол, на скрещенные руки. В черепушке была пустота, не хотелось ни думать, ни говорить. Настроение было мерзкое, но даже поплакать как следует не хотелось или не моглось. И тошнило.

Он сел ко мне поближе, приобнял за плечи. Стал гладить по голове, потом сказал:

– Я вызвал нашего медэксперта. Он тебя осмотрел. Взял анализы.

Я взглянула ему в лицо и увидела, что он тоже напряженно кусает губы.

– Он попытается установить, какой дрянью тебя накачали.

Я подняла рукава халата и увидела, что вены на обеих руках у меня исколоты не хуже, чем у наркоманки. Что они там мне кололи? Я мало что понимала во всяких психотропных веществах и прочих наркотиках, но не сомневалась, что именно из-за них мне было сейчас так хреново. Наверное, абстинентный синдром.

Я глубоко вдохнула, шумно выдохнула и замерла, боясь, как бы он опять не сказал что-нибудь такое, что мне снова пришлось бы выныривать из его рук. Почему, почему, чтобы он меня обнимал и вот так прижимал к себе, должно обязательно происходить что-то страшное и мерзкое?

Потому что я под следствием, напомнила я себе.