На руинах пирамид

– Нет, есть какое-то специальное слово. Мне Лена говорила, но я не запомнил.

– Аппетайзеры, – подсказала подошедшая официантка.

– Точно! – обрадовался Францев. – Вы пирожки с лисичками по рецепту моей жены делаете?

Краснова кивнула.

– Ну тогда прикажи, чтобы принесли тарелочку с пирожками. И нам с товарищем по рюмочке «Биттера».

– Чего? – не понял Егоров. – Вы что, издеваетесь надо мной? Словечки у вас…

– «Биттер» – горькая настойка, которую пьют перед едой для возбуждения аппетита, – произнес Кудеяров, поднимаясь, – пойду поговорю с Аленой.

Павел подошел к барной стойке, где его уже поджидала буфетчица.

– Тебе Санек позвонил и все рассказал? – спросил он.

– Позвонил, сказал только, что Эдика убили. И все: вы же сами знаете, что из него слова и клещами не вытащить. Я уж сама позвонила диспетчеру, думала, что там Лиза, а ответила жена одного водителя, она и рассказала что знала. С утра в офис приехали полицейские и начали всех опрашивать… Но никто ничего не знал, разумеется.

– А на самом деле?

– Я тоже не знаю. Но Санек сказал как-то, что приезжали какие-то люди и с Эдиком вопросы решали. И он слышал, что ему угрожали. Мой-то предложил, если надо, Эдика охранять, но Дробышев сказал, что не надо.

– Когда приходили эти люди?

Алена пожала плечами, но тут же сказала, что, может быть, месяца два назад.

– Лиза уже работала в фирме?

– Не помню, то есть я даже не знаю. Вы ведь мужа моего знаете, он молчит всегда… сказал как-то, что теперь у них работает девушка Дробышева. Я с вопросами: что за девушка, как выглядит, интересно ведь, одну его любимую убили, а тут новая. Конечно, хотелось все разузнать, а он повернулся и пошел куда-то, будто я не к нему обращаюсь.

– Ну что-то ты про нее знаешь?

– Ничего, – дернула плечом буфетчица, – видела Эдика с ней. К нам в ресторан они приходили раза два, в магазине их встречала как-то. На вид она скромная вроде, хорошо одета. Но это Эдик о ней заботился… Саша сказал, что она к ним вообще в кроссовках пришла, а ведь уже зима была, а она холодная в этом году.

– Так, выходит, муж все-таки что-то рассказывал по нее. Кроме кроссовок, что еще вспоминал?

– А что он мог вспомнить? Саша в офисе появлялся в лучшем случае раз в день, да и то в самом конце, чтобы наличку в бухгалтерию сдать. Но наличными сейчас мало кто рассчитывается. Он может и не заезжать, если в офисе никаких других дел нет.

– А бензин как он оплачивал?

– Эдик всем водителям дает талоны на бензин. В понедельник с утра он проверяет пройденный за неделю километраж… То есть проверял.

– Саша не говорил, кто теперь будет вместо Дробышева фирмой руководить?

– Не говорил, но и без него все знают. Лиза будет директором, потому что сейчас она заместитель генерального. Мне-то все равно: она мне ничего плохого не сделала, и Сашке моему тоже… Пусть, лишь бы фирма не развалилась.

– Лиза говорила, что она сидела на приеме заказов и собиралась перейти в бухгалтерию.

– Не знаю, куда она хотела. Заказы принимала – это правда, но командует теперь как второй директор.

– Много твой Саша сейчас зарабатывает?

Сорокина задумалась, очевидно боясь сказать правду, но потом нашла выход:

– Нам хватает. Раза в три больше, чем раньше. Теперь можно даже дочке учебу в колледже оплачивать. Она ведь школу окончит в этом году. Учиться в школе дальше не собирается, да и нам это не надо, а теперь она говорит, что хочет стать дизайнером одежды. Поступить туда на бюджет не получится у нее, а на платное берут всех. Ну чего уж – пусть идет на платное, сейчас мы с Сашей потянем.

Кудеяров вернулся за стол, за которым уже не было Францева. Зато стояло блюдо с пирожками и пустые ликерные рюмочки.

– Участковому позвонили и вызвали, – объяснил следователь, дожевывая пирожок с лисичками. – На местном рынке кто-то с кем-то что-то не поделил. Николай побежал туда, сказал, что он в городке не только страж порядка, но и третейский судья: решает – кто прав, а кто виноват.

– Правильно считает.

Подошла официантка с подносом, начала выставлять заказанные блюда.

– Вы, Павел Сергеевич, не обижайтесь, конечно, – продолжил Егоров. – Участковый ваш приятель, можно сказать, даже друг. И он, пользуясь этим, все время ставит меня в неловкую ситуацию: то с латинскими афоризмами, то с этими аперитивами и ликерами. А я ж не просто так здесь, я на работе. Мне сорок четыре года, но я в хорошей физической форме. Еще когда учился в Академии прокуратуры, все преподаватели отмечали мои способности к интерпретации, а также умение оперативно применять новую информацию к ситуации. У меня самая лучшая отчетность в нашем отделе. Сейчас я исполняющий обязанности заместителя начальника отдела. Временно исполняющий, но я и эту должность давно уже перерос… Я бы мог столько пользы принести…

– Погоди, Борис Ильич, – не дал ему договорить Кудеяров, – я не понял, чего ты все-таки хочешь сейчас от меня: или на Колю Францева с жалобой подкатил, или о своей пользе поговорить решил… Если просишь моего содействия в продвижении по службе, то я никак помочь не могу. Я тебя не знаю пока. А сам я начинал в этом городке участковым, причем сюда меня отправил мой дядя – генерал МВД, которого мне припоминают часто, будто он помог в карьере. Но он меня не взял к себе в управление, а отправил в Ветрогорск, чтобы я с самых низов начал, на земле поработал. Здесь я и пулю поймал, и двойное убийство в одиночку раскрыл, когда тут большая группа специалистов пахала. После чего меня перетащили в следственный комитет. Дядя, кстати, был против моего перехода… Я – молодой лейтенантик – передавал дела пришедшему меня сменить списанному из оперов майору Францеву – здоровяку с потухшим взором, лишенному всяких перспектив… Сейчас посмотри на него – светится весь…

– Да я просто… – начал объяснять Егоров, – за дело болею. Не понял только: мы вроде все расследованием занимаемся, убийцу хотим вычислить, а у вас методы, мне непривычные… Вместо того чтобы опрашивать возможных свидетелей, мы сейчас в ресторане. Получается как во французском кино – детективы сидят в кафе… в смысле в бистро, разговаривают, а потом раз-раз – и все уже ясно.

– Начнем с того, что никто нас не уполномочивал заниматься расследованием убийства Дробышева, которое, кстати, произошло на другой территории, и здесь вряд ли можно найти свидетелей. И друг мой Коля просто помогает нам. Он, так же как и я, даже лучше меня, знает городок и почти всех в нем живущих, в курсе, кто на что способен… И теперь оба мы убеждены, что никто из жителей к убийству Дробышева не причастен.

– Я согласен с вашими выводами, – поспешил заверить начальство Егоров, – могу сказать, что я думал об этом с самого начала, как только пришло сообщение об убийстве предпринимателя Дробышева. То есть не с самого начала, а с тех пор, как я начал анализировать, а как только прибыл сюда, мое предположение превратилось в уверенность… Я увидел местного участкового, который проводит большую, просто огромную профилактическую работу, пользуется уважением у местного населения…

– Находясь на посту участкового, он раскрыл три особо опасных преступления, – напомнил Кудеяров, – не считая множества мелких, а предотвратил еще большее количество. На этом заканчиваем разговор. Мой совет вам, подполковник юстиции Егоров: назначение вас на новую должность в компетенции только вашего руководства, которое лучше меня знает ваши возможности и представляет, где их можно лучше всего применить. Не сомневаюсь, что раскрытие особо тяжкого преступления окажет влияние на принятое вашим руководством решение.

– А сейчас что мне делать?

– Заниматься расследованием убийства Дробышева: опыт у тебя большой, и ты и без меня знаешь свои действия. От меня только один совет: свяжись с участковым по месту регистрации и проживания Елизаветы Романовой. Узнай, как ее соседи характеризуют и вообще, что у нее за окружение, с кем она общается, встречается, как ведет себя в быту. То есть вела, потому что последние месяцы она, как я понимаю, проживает здесь.

– Обязательно свяжусь. А вообще спасибо вам.

– За что?

– За совет, за справедливый выговор.

– Какой еще выговор? Выговор в учетную карточку заносят. А я просто побеседовал по старой дружбе. Мы с тобой уже пять лет знакомы, забыл разве? Я еще тогда был начальником районного управления.

– Как я мог забыть! Помню, конечно. Мы общались с вами, когда предпринимателя Лушникова вымогатели незаконно удерживали на чужой даче, я приезжал к вам…

– Тогда-то мы на «ты» были, – напомнил Павел, – что же ты теперь так подобострастно? Я же такой же, как и прежде… И давай-ка закончим сейчас о делах, – Кудеяров показал на супницу с рыбной солянкой и на салаты, – оценим местную кухню.

В ресторан вернулся Францев, быстро подошел к столу, снял куртку и уложил ее на диванчик.

– Что там случилось на рынке? – обратился к нему Кудеяров.

– Да ничего особенного – обычное дело. Один гражданин привез на рынок домашние консервы из утиного мяса. Начал продавать по пятьсот рублей за банку. И тут увидел, что местная дама продает такой же товар по триста пятьдесят рубликов. Начал громко возмущаться, мол, это публичный демпинг. Конкурентка неправильно поняла слово «демпинг», а может, обиделась на «публичный», после чего мужик огреб по полной, вернее мог огрести, если бы я вовремя не подоспел, а так еле удержали даму.