Не дружи с этой девочкой

– Четвёрки, – мать с лёгким неудовольствием вплыла в комнату и замерла над письменным столом, а Катька вся сжалась, ожидая пощёчины, и открыла страницу с оценками. Хотя троек сегодня не было – она тоже перепроверила – рефлексы никуда не засунешь. Про двойки думать было страшно, но за все прошлые годы ещё не влепили ни разу, хотя иногда Катька заслуживала на все сто. Наверное, догадывались, что тогда ей не жить.

Боковым зрением Катька уловила стремительное движение и зажмурилась, ожидая удара, но мать лишь протянула руку и взяла с полки фотографию в рамке, где они с Томой в обнимку смеялись до упаду, и нараспев проговорила:

– Тома много занимается. Её хвалят учителя.

– Она очень умная, – Катька вжала голову в плечи, – у неё здорово получается.

– Ты тоже не дура. Просто стараешься недостаточно.

Отец в прихожей деликатно кашлянул и зашумел пакетами уже на кухне.

– Мам, я правда стараюсь. Честно.

– С такими оценками ты никуда не поступишь! – мать начинала закипать.

– Я нормально написала пробники, – Катька выложила свой единственный козырь, дальше – кранты.

– Хочешь сказать, это ты не у Томы списала?

– Конечно, нет! Нам не разрешают списывать на пробниках, ты чего? Там всё строго.

– Угу, – мать поскребла ногтем рамку и поставила на место. Набрала полную грудь воздуха и с выдохом прошелестела, – строго. Сейчас ужинать будем, ты уроки сделала?

– Да, – Катька с облегчением предъявила исписанные убористым почерком тетрадки – гроза миновала. Всё-таки троек нет. Обошлось.

– Девочки, идите сюда! – радостно крикнул из кухни отец. – Оль, куда это класть? В морозилку или холодильник?

Гена отлично считывал малейшие перепады Олиного настроения и жутко переживал, когда она выходила из берегов, не в силах удержать клокочущую внутри ярость за поломанную судьбу сына. Столько лет прошло, а Оля так и не смирилась, не простила себе и ему. В сыне она души не чаяла, буквально боготворила мальчишку, а вот дочь… Кате досталась нервная и болезненная копия той роскошной Оли, в которую он когда-то влюбился. Красавицей она никогда не была, но живость и чувство юмора компенсировали некоторую неровность характера, превратившуюся теперь в семейное бедствие – ураган по имени Ольга.

Оля спохватилась и поспешила на кухню, а Катька прикрыла веки и расслабилась.

Голова кружилась от привкуса манящей свободы – она мысленно перелетела туда, в парк, где завтра её будет ждать самый удивительный на свете парень. Оценивший её, Катьки, скрытые достоинства. Она проехалась на кресле к зеркалу и уставилась на своё простецкое лицо, потом встала в полный рост и повертелась и так и эдак, пытаясь представить себя Никитиными глазами. Выходила серая мышка, но он-то увидел! Всё разглядел!

На пороге возникла тень и Катька испуганно замерла, но это был всего лишь папа. Он сочувственно улыбнулся ей и мягко проговорил, не повышая голоса:

– Можно?

– Да, пап, – она стыдливо уселась обратно в кресло и отъехала к письменному столу.

– Поговорим? – Гена прислушался к бравурным звукам телевизора. Вряд ли Оля что-то услышит.

– Конечно, – Катька напряглась, но виду не показала. Она знала, что папа винит себя в маминых вспышках гнева и сто раз слышала его оправдания. Ничего нового.

– Мама очень устала сегодня. На работе нервотрёпка.

Катька вежливо помолчала, а потом на всякий случай кивнула.

– Я понимаю, пап. Всё нормально.

– Да, то есть нет. Ничего страшного, но ты постарайся понять… И не раскачивать лодку. Будь к ней снисходительнее, ладно? Маме трудно приходится. Она старается, но не всегда получается.

– Я постараюсь исправить оценки. Честно.

– Дело даже не в оценках… – он присел на край кровати, поближе к дочери, – мама прекрасно знает, что ты не он. Но знаешь что? – в его глазах мелькнул шальной огонёк. – Я считаю, что ты очень особенная. Именно ты.

Катька удивлённо моргнула.

– Я? Ты о чём?

– Мама была уверена, что в нём есть нечто необыкновенное… оно и было, да, но по-настоящему необыкновенный ребёнок у нас – ты, – он начал говорить торопливее и тише, озираясь на приоткрытую дверь, – я это ясно вижу теперь, Катюша. В тебе есть способности видеть большее. Ты понимаешь, о чём я сейчас?

– Э-э-э… Не совсем, – Катька вспомнила, как мать впадала в ступор или, что гораздо страшнее, в безобразную истерику, когда она шестилетняя делилась свежими новостями про Костю-призрака. Например, как он наблюдает с балкона за младшей сестрой перед сном.

– Ты же видишь его?

– Кого? – глупо брякнула Катька, но она немного растерялась. Делиться этой тайной? Ну уж нет.

– Ты знаешь. Говорила раньше. Мы не верили… Но я верю.

– Почему же раньше не верил? – скептически протянула Катька и принялась грызть колпачок ручки.

– Трудно объяснить. Давай договоримся считать, что я ошибся. Недооценил тебя.

На такое она не купится. После стольких паршивых лет запел про её исключительность? Ха-ха, держи карман шире. Катька изобразила оскорблённую невинность, оттолкнулась ногами от кровати и чуть отъехала к балкону, а для пущего эффекта скрестила руки.

– Пап, спасибо, конечно, но я давно ничего такого… Да и тогда просто показалось. Глюки! Я скучала по брату… Вот и всё.

Мужчина тяжело и виновато вздохнул.

– Ты не хочешь говорить правду, понимаю, но мне ты можешь довериться! А кому же ещё, Катюша?

Ага, как же! Да хоть той же Томе – она всегда воспринимала её проблемы исключительно серьёзно, а ведь Катька даже ей не призналась. И единственный человек, кому теоретически, только теоретически могла и хотела бы – Никита. Необъяснимо и странно, но она вызвал у Катьки безоговорочное доверие. На уровне инстинктов.

– Пап, лучше скажи, почему вдруг вспомнил про Костю?

От имени старшего сына по его лицу пробежала мучительная судорога – по негласному, но свято соблюдаемому правилу в семье старались не называть его вслух, а если и вспоминали о Косте, то говорили иносказательно. И раз Катька так откровенно шарахнула отца красной тряпкой – задел он её за живое. Какие же они всё-таки несмышлёные дети в семнадцать лет! И всё-то они знают, и всё-то понимают куда глубже, чем отжившие своё динозавры.

Гена привстал с кровати и взял ту же фотографию, что и Оля несколько минут назад, и с преувеличенным вниманием поднёс к пятну яркого света от настольной лампы.

– Это когда снято?

– Мы на даче были. У бабушки.

– А, точно. Вспомнил. Он ещё хотел научить тебя прыгать через канаву. Хороший кадр получился.

– Ага. Жалко, что дачу продали. Там было здорово.

– А кто бы там жил всё лето? Дача – это не квартира. Нельзя приехать раз в год и ожидать, что всё так, как при бабуле.