Глаз бури

– А на вас, Михаил Михайлович, двойная заслуга, потому как вы дела свои из совершенно невозможного положения начали, а вона чего достигли. По тому и аттестация происходить будет, и присяга на вечную службу…

– Это что же за присяга-то? Страшный суд, что ли? – рассмеялся Туманов.

– Не без этого, не без этого, – Мартынов важно погладил окладистую бороду. – Все в воле Божьей…

– Ну Бог с тобой, – Туманов устал от разговора.

Швейцар проводил его уважительным взглядом и довольно вздохнул. У него осталось приятное впечатление разговора «об умном», и о совершенном согласии между собеседниками.

– Редко такого человека встретишь, – пробормотал он себе под нос. – Чтоб и дистанцию понимал, и вникал так… Даже среди полковников не каждый… Да…

Поднявшись к себе, Туманов присел на софу, окинул взглядом убранство комнат (выстроенных анфиладой). Оно ему не нравилось, хотя он точно не мог бы сказать, чем. Советчики были грамотные, вещи все дорогие, вроде бы подлинные. Все вместе же… «То-то Софья нос воротила, – вспомнил Туманов. – А другие что ж? Другие, надо думать, развлекались, как в ярмарочном балагане. Экзотическое блюдо – ярмарочный медведь Мишка Туманов… – странно, но такие мысли пришли впервые. – Старею, наверное, – решил Туманов, привычно потянулся к бутылке, стоящей на столике вместе с чистым стаканом, но остановил себя. – Дела есть…» – С раздражением взглянул на розовый, надушенный конверт, кинул в сторону. Вскрыл другой, переданный Мартыновым. Написано было по-английски, уверенным, почти мужским подчерком. Водя пальцем по строчкам, Туманов прочел:

«Михаэль, вокруг меня творятся странные дела. Может, глупо, но чего-то опасаюсь. Надобно срочно повидаться. Слыхала, ты был «болен». Не угомонился еще? Если хочешь, приеду к тебе. Можешь – приезжай сам.

Твоя Саджун.»

Отложив письмо, Туманов решительно поднялся и вышел на галерею.

– Федька! – крикнул он. – Скажи, чтоб коляску подали. Уезжаю.

– А кушать, Михаил Михалыч? – осведомился Федор, как обычно, появляясь неизвестно откуда. – Кушать готово подать, как велели. Мосье Жак в обиде будут, если пропадет.

– К чертям собачьим мосье Жака и его обиды! – рявкнул Туманов. – Дела у меня!

– Так и передать-с? – с едва уловимой насмешкой осведомился Федор.

– Будешь хамить, башку проломлю, – пригрозил Туманов, угрожающе приподняв трость. – Скажи там Жаку что-нибудь политесное, да не сам, Иннокентия пошли. Есть он?

– Нету Иннокентия Порфирьевича. С утра насчет подряда уехал, сказал, что вы знаете…

– Знал, да забыл… Ну, в общем, реши там с Жаком. А мне коляску – не слыхал, что ли?! Дармоеды!

На улице сквозь желтые листья падали крупные ленивые хлопья первого снега. Ребятишки восторженно визжали и, крутясь, ловили их жадными ртами. Кудлатая собачонка чуяла что-то и, не в силах понять, заливалась истерическим лаем. Воробьи, нахохлясь, блестели черными бусинами глаз и ждали плохого.

Дом, второй от угла Ново-Петергофского и Троицкого проспектов, снаружи ничем особым не выделялся. На сером фасаде горело в стеклах заходящее солнце. Козырек над крыльцом поддерживали неясные фигуры с облупившимися носами. Внутри все было устроено как бы по контрасту с наружностью. Лестница, устланная пушистым ковром, светильники в восточном стиле, зеркала в бронзовых рамах. В передней на стуле, почти теряющемся под его обширными телесами, сидел малый пудов в шесть весом и задумчиво ковырял в зубе длинным ногтем.

Увидев посетителя, малый вскочил и заученно изобразил на рябой физиономии радость лицезрения. Узнав Туманова, подбавил в улыбку теплоты и какого-то заговорщицкого изюму: мол, мы-то с вами знаем…

– Михаилу Михайловичу Туманову наше почтение, – сказал парень, принимая от Туманова пальто, трость и шляпу. – Мадам-то ждет-с вас. С нетерпением-с.

– И тебе здравствуй, Савва, – ответил Туманов. – Как живешь? Не женился еще?

– Не… И-га-и-га-га-и! – по-кобыльи заржал Савва, словно Туманов сказал что-то нестерпимо смешное. – Мне пока без надобности. В этаком-то цветнике…

– И то верно, – согласился Туманов. – Где ж хозяйка-то?

– Настя проводит, – Савва кивнул на появившуюся на лестнице девушку в кружевной наколке, по виду горничную.

Туманов двинулся наверх, Савва проводил его задумчивым взглядом, поудобнее угнездился на стуле, снова ощутил беспокойство в зубе и привычно сунул палец в рот.

– Анна Сергеевна ванну принимают, – объяснила Настя Туманову. – Вас велели провести не медля. Когда бы ни пожаловали.

– Я бы и подождал,… – начал Туманов. – А впрочем… веди… – Он вспомнил, что Саджун не придает значения подобным вещам и решил последовать ее примеру.

Над огромной ванной на львиных лапах поднимался ароматный пар, пахнущий льняным маслом, сосной и еще чем-то, чего Туманов определить не сумел. Девушка, помогавшая мадам, оглядела Туманова блестящими, как леденцы, глазами, быстро положила полотенце, простынь и накидку на край обширной софы, и вместе с клубами пара вышла неслышными шагами.

– Они у тебя как призраки озерные, – усмехнулся Туманов.

– Хорошая служанка и должна быть призраком, – Анна Сергеевна пожала смуглыми плечами. – И материализоваться только по приказу господина. Ты не согласен?

– Не знаю, не думал об этом, – Туманов присел на край банкетки, обитой синим бархатом, возле одной из двух жаровен с углями.

– Подать чего?

– Нет, сперва разговор. Я из дома, как твое послание получил, от обеда убежал. Чего теперь-то?

– Хорошо. Дай полотенце.

– Сиди там. Мне не мешает, – чуть торопливо проговорил Туманов.

– Не хочешь смотреть? – усмехнулась Анна Сергеевна. – Понимаю. Я сама не хочу. От зеркала отворачиваюсь. Особенно, если прошлое вспомнить. Но что ж поделаешь? Старость…

– Да брось ты, Саджун! Какая старость! Я чуть моложе тебя, но стариком себя не чувствую… Просто знаю, как ты всегда осенью мерзнешь, потому…

– Не оправдывайся, Михаэль. У мужчин возраст другой, и линия жизни другая… Да не о том мы… Хочешь, выйди, пока я вытрусь-оденусь.

– Отчего же… Если хочешь…Ты служанку отпустила, я сам тебе помогу, – Туманов поднялся с банкетки.

– Спасибо, Михаэль, – Анна Сергеевна улыбнулась. Улыбка делала ее лицо старше, но необъяснимым образом добавляла привлекательности. – Ты добрый, хотя всю жизнь это скрываешь. Правильно, никто не должен знать. А я – знаю, – лукаво добавила она.

– Тебе – можно, – усмехнулся Туманов, осторожно обертывая полную фигуру женщины в подогретую над жаровней простынь, и ласково целуя ее шею и плечи. – Ты – мой единственный друг.

Спустя время пили чай в диванной. Анна Сергеевна в синем шлафроке, с накидкой на неприбранных волосах казалась встревоженной. Тревога молодила ее. Туманов с удовольствием глядел в блестящие, чуть раскосые глаза женщины, которую назвал другом. Приподнялся, смачно поцеловал глянцевый, почти без седины локон, выбившийся из-под накидки.

– Кокетничаешь, Анна Сергеевна! Старость! – усмехнулся он. – К тебе сейчас, сию минуту сколько хочешь кобелей сбежится. Свистни только!

– Фи, Михаэль! Ты никогда не станешь джентльменом! Твои комплименты отдают привозом… Впрочем, за это я тебя и люблю… – видно было, что она польщена и растроганна.

К чаю Настя подала светлые колобки, сделанные словно из скомканной бумаги. Туманов по-купечески налил чай на блюдце, шумно отхлебнул, захрустел колобком и поднял на хозяйку вопросительный взгляд.

– Позатот день ко мне приходил помощник пристава. Пил чай, вино, ел, говорил вроде бы про перепись, жаловался на трудную жизнь, выпрашивал подношение, хватал девочек за талию, все как всегда… Однако… – Туманов усилил знак вопроса за счет поднятых бровей. – Вдруг в разговоре, ни к селу ни к городу вспомнил давнюю историю в доме Мещерских. Потом, еще время спустя, также невместно заговорил о нашей с тобой дружбе. Потом поинтересовался, где мы с тобой познакомились, и, наконец, пользуешься ли ты услугами моего заведения. На последний вопрос я, как ты понимаешь, ответила утвердительно. Иначе трудно было бы объяснить…

– Все правильно, Анна Сергеевна, все правильно, – пробормотал Туманов. – Моей репутации уж ничто не повредит. Но чего ж он хотел – как ты думаешь? Проверял что-то?

– Не знаю. Если говорить правду, Михаэль, то я просто растерялась. Я думала, все уж давно забыто. Столько лет прошло… Кому понадобилось это ворошить? Причем тут помощник пристава?

– Может, случайность?