Лунный камень мадам Ленорман

– Стаська у нас со злом борется, – заметила Грета, присаживаясь во главе стола. – Ей повсюду призраки мерещатся.

– А тебе лишь бы посмеяться, – Стася была настроена миролюбиво.

И выглядела она… обыкновенно. Пожалуй, слишком обыкновенно для такого места. Среднего роста, не полная, но и не худая, она носила серое платьице, в котором походила на старшеклассницу. Светлые волосы Стася собирала в куцый хвостик, и на лице ее застыло выражение неловкое, словно бы извиняющееся. Голос и то у нее был тихим, невыразительным.

– Ну, если есть над чем, – ответила Грета, разглядывая свое отражение в серебряной ложке. – А это, значит, очередная репетиторша? Интересно, милочка, сколько вы у нас продержитесь? Мне кажется, что недолго!

– В этом случае, – раздался знакомый недовольный голос, – Гришенька будет заниматься по учебникам. И самостоятельно.

– Феденька…

Феденька… Мефодий. Все-таки странное имя, несовременное!

– Я уже тридцать шесть лет как Феденька, – сказал он. – И повторять не собираюсь. Или твой поганец берется за ум, или вместо Британии отправится на языковую практику в село Козюлькино.

Грета вновь рассмеялась. Стася вздохнула, а Григорий, вместо того чтобы смутиться, ответил дяде прямым вызывающим взглядом:

– Дядя Федя, – он это произнес так, что стало ясно – нарочно злит. Наверняка Мефодию не слишком нравилось, что имя коверкают. – Вы опять к обеду опоздали. И в таком виде…

Снова джинсы. Майка. И пиджак с мятыми рукавами.

– Мой вид – не твое собачье дело. – Мефодий сел и похлопал по соседнему стулу, приказав: – Машка, сюда иди.

Она что, собака? Получается, почти собака. Нельзя перечить хозяину, еще выгонит… нет, Машка и сама не против убраться с острова подальше, но тогда денежный вопрос останется открытым. И прочие проблемы не исчезнут. Подавив возмущенную отповедь, она подошла и присела.

– Милое платьице, – сказал Мефодий.

– Очаровательное просто. – Грета поставила локти на стол и, подперев сцепленными пальцами подбородок, уставилась на Машку. – Шанель с китайского рынка, не иначе!

Машка поежилась. И за что эта холеная дамочка успела ее возненавидеть? Хотя… кажется, причина сидела рядом, разглядывала пустую тарелку с отрешенным видом.

– Не обращай внимания, – бросил он, – у Греты избыток стервозности с возрастом образовался. Бывает.

Ох, меньше всего Машке хотелось оказаться втянутой во внутрисемейные дрязги. К счастью, подали обед, и на некоторое время в столовой воцарилась тишина. Подавала, к слову, немолодая женщина с седыми волосами, собранными в узел, и некрасивым тяжелым лицом.

– Давно пора нанять нормальную прислугу, – сказала Грета, проводив женщину взглядом. – А то эти… в дом приличных людей пригласить стыдно.

– Не приглашай, – охотно отозвался Мефодий.

– Кирочка очень ценил Наталью. – Софья сидела на самом краю стола и ревниво поглядывала на Машку. Не получилось ли так, что Машка, сама того не ведая, заняла ее место?

– Она стара и дерзит. А кухарка… мясо опять пережарено. И сколько раз повторять, что я не ем жирного!

– Не ешь, – Мефодий был на редкость миролюбив.

И Грета насупилась.

Молчание, впрочем, долго не продлилось. На сей раз заговорила Стася. Она аккуратно отпиливала от стейка крохотные кусочки, которые отправляла в рот и долго, тщательно пережевывала.

– Знаете, – она отложила и вилку, и нож. – А я сегодня видела ее! Женщину в белом.

Последние слова она добавила шепотом.

– Где? – встрепенулась Софья.

Эта ножом не пользовалась, она подцепила стейк на вилку и попросту откусывала куски, наклоняясь к самой тарелке. И Грета, видя подобные манеры, кривилась.

– Я сидела у окна, – Стася мечтательно зажмурилась. – Ждала грозу… знаете, в воздухе с утра витало предчувствие грозы… а буйство стихий всегда дает такую энергетику…

– Поближе к делу, – попросила Грета.

– Я сидела у окна. И дождь начался. Тогда я решила окно открыть.

– Дура, – пробормотал Мефодий, но, кажется, кроме Машки, его никто не услышал.

– И вот, я выглянула, желая насладиться ароматом грозы… – Стася прижала ладошки к груди. А в голосе ее прорезались зловещие ноты. – И тут в серой пелене мелькнула белая тень…

– Примерещилось, – буркнул Мефодий.

– Но присмотревшись, я увидела ее! Она стояла на стене, на той стене, где Кирилл любил отдыхать. И словно бы парила в воздухе. Поверьте, я видела ее столь же ясно, как вижу вас.

Машка не поверила бы, когда б не утренняя встреча.

– И вот она повернулась… так медленно… она посмотрела на меня, и я клянусь, что в глазах ее была печаль. А потом она взмахнула руками, словно птица, и исчезла.

– Как печально. – Грета отодвинула тарелку и встала из-за стола. – Сумасшедший дом какой-то…

Скомкав салфетку, она швырнула ее на пол. И почему так разозлилась? Не из-за рассказа же Стаси?

– Просто стерва, – Мефодий отправил в рот кусок мяса и надолго замолчал. А Стася, вздохнув, склонилась над тарелкой. Кажется, она чувствовала себя виноватой.

Этой ночью сон не шел. То ли Мефодий уже привык бодрствовать, то ли нервы сдавать начали, но он ворочался в постели, не способный найти удобное положение. То рука затекала, то спину совершенно по-старчески начинало ломить, то вдруг в голове зарождался горячий тугой шар боли.

И свет раздражал.

Вроде бы шторы плотно сомкнуты, но пробивается сквозь них серебристая лунная дорожка. Ложится она на паркет, ползет к кровати. И паркет поскрипывает, словно бы кто-то идет по этой дорожке, вот-вот доберется до Мефодия.

Проклятье!

Уже на пустом месте мерещится! Мефодий вскочил. Надо успокоиться. В конце концов, он мужик или гимназистка с трепетной душой?

Достали.

Нарочно доводят? Нет, сговориться не могли бы. В этом доме все друг друга ненавидят, и только Кирилл, наивная душа, не замечал этой ненависти.

Но призрак… дама в белом… кто додумался?

И девчонку в свои игры втянули. Она ведь и вправду что-то видела этакое, иначе не рвалась бы к обрыву, требуя немедленно «Скорую» вызвать. И спасателей. И полицию. И вообще сделать хоть что-то. Верить ему не хотела, и, взяв за руку, она рискнула заглянуть за стену, но от своего не отступилась. Насилу убедил, что никто на ее глазах не самоубился.