Словно подпевая его тоске, ночь откликнулась протяжным, безотрадным, сиротливым воем. Пламя в камине метнулось от холодного ветра, ворвавшегося в распахнувшуюся внезапно дверь. Все застыли, словно увидев нежданного гостя, шагнувшего к ним из холодной ледяной пустыни. Тени скользнули по мордам прибитых к стенам волчьих чучел. Показалось, те вытянулись вперёд, словно принюхиваясь к тому, кто вторгнулся в жилище, кому-то холодному, мертвено-ледяному, к гостю с того света, где не бывает солнца и тепла.
Василий кинулся к двери, чтобы закрыть её. Невдалеке заметил он краем глаза ту самую фигуру.
«А разве она должна стоять тут, почти у порога?» – мелькнуло в голове его.
Он быстро захлопнул дверь и вернулся к камину.
– Кстати, – как ни в чём не бывало продолжил Валерка. – Масленица – время, когда мёртвые ходят посреди живых, всю неделю. Граница между мирами, по поверью, истончается и переход оттуда туда и обратно становится более чем возможен.
– Что-то ты рассказываешь, и это очень сильно отличается от той весёлой и радостной масленицы, к которой мы все привыкли. А как же блины и гулянья? – серьёзно заметил Лешка.
– Ну, за что купил, за то и продаю.
Алкоголь заканчивался, беседа стихала, место веселья занимали усталость и дрёма. Потихоньку зевота покорила всех и развела по комнатам. На улице ближе к утру разошёлся ветер. Начало поддувать в оконные рамы, огонь в камине почти догорел.
В окнах плясали тени. Василий старался не думать о том, откуда они там взялись, это было страшно, тем более, деревьев вблизи дома не было. Вдруг что-то неясное, белое, круглое как блин, словно прилипло к окну. Василий вгляделся. Он узнал те самые весёлые блестящие глаза и страшную улыбку мёртвого кукольного лица. Василий вскочил, включил свет, заходил по комнате. В окне ничего не было. Вьюжила неизвестно откуда поднявшаяся метель, кидая в стекло комья мокрого снега, словно злясь, что её не пускают в дом.
Василий выключил свет и снова улёгся на кровать. То и дело он поглядывал в окно. Сон не шёл. Отвлечься не на что. В такой глуши ни телевизора, ни интернета. Только сам человек, один на один со своими страхами.
– Просто снег. Просто метель. Выпил. Давно не выпивал. Устал. Весь день на ногах, потом за рулём, – успокаивал себя Василий. – Пятно привиделось, просто большие хлопья снега… Да какие могут быть лица! Я на втором этаже! Даже если представить, что это то самое чучело, но ведь оно не было настолько высоким! Максимум, даже если бы она ожила, она могла бы заглянуть только в окно первого этажа, но не сюда!
Василий говорил сам с собой вслух, стараясь заглушить навязчивый, настойчивый, сверлящий как бормашина голос страха. Успокоиться не получалось.
В дверь постучали.
– Прекрасно! – почти выкрикнул Василий и метнулся к двери.
Кто-то ещё не спал вместе с ним. Вдвоём легче.
Он распахнул дверь. На пороге не было никого. Абсолютно никого. Темнота. Сплошная чёрная тревожная темнота, не видно было даже соседних комнат, в которых спали товарищи. Василий захлопнул дверь и навалился на неё всем телом, словно защищаясь от того, кто пришёл и принёс с собой мрак и тьму. Он слышал дыхание его, того, кто стоял за дверью. Василий чувствовал, как зашевелились волоски на его руках, как по телу побежали мурашки, как похолодели руки. Развернувшись спиной к двери, упёрся ногами в кровать, и тут же увидел за окном то самое лицо…
Она улыбалась ему, смотрела только на него, ошибиться было невозможно, она звала его. Он не слышал голоса мёртвых губ, но прекрасно понимал, что она обращается именно к нему. Её белые волосы, занесенные снегом, хлестали посиневшее лицо, а глаза светились звёздами, далёкие, холодные, мёртвые.
Послышался вой. Тот самый, пронзительный, безжалостный, горестный вой. Василий спохватился, нашарил в темноте ключи от машины, сбежал вниз по ступеням. Куда угодно, только вон отсюда.
Внизу всё ещё теплился огонёк в камине. Угли светились красным огнём, отражаясь в кукольных мёртвых глазах волчьей стаи, окружившей Василия в гостиной. С криком он метнулся к двери. Рванул её. И на пороге увидел её.
Вся в белом, она парила в воздухе, длинные волосы свивались в снежные клубы, красные губы влажно блестели, изумруды и бриллианты сверкали в глазах, в ушах, на тонких голубоватых пальцах, отражаясь в оторочке длинной белой сорочки, под которой угадывался хрупкий, как льдинка, стан.
– Впусти меня, – выдохнула она холодом на Василия. – Спаси меня от погибели.
Василий сделал шаг назад, приглашая гостью войти. Гостья шагнула к нему, обнимая и сковывая морозом.
– А где же сваты наши? – встрепенулась она.
Волки по стенам, кажется, тоже встрепенулись вслед за хозяйкой. Последний уголёк в камине зашипел и погас.
Снова раздался мрачный похоронный вой. Василия закружило, растанцевало, расплясало холодным ветром, обкидало колючим снегом, обожгло студёным северным ветром, а сам он не мог оторваться от той, что жадно целовала его мёртвыми ледяными губами, увлекая за собою в непроглядную воющую тьму.
***
Василия утром нашли у машины. Он сжимал чучело Масленицы посиневшими руками. Зачем ему понадобилось в такую метель, в такую вьюжную ночь куда-то идти, никто не знал. Да, хорошо ещё, что не женат был, горевать по нему некому. А то бы пришлось ребятам плохие вести в город везти…