К счастью, ко мне они оба относились довольно хорошо. Только один раз Андрей заявил:
– Я тут в туалете перстень оставил, дорогой, с бриллиантом, не видела?
Я помертвела, вспомнила Пашу с его манерой не платить зарплату.
– Нет, не видела, – тихо ответила я, предчувствуя, что сейчас он, в компенсацию за мифический перстень, потребует мою любовно завернутую в платочек пачку долларов.
Но он только заржал как конь, увидев мою реакцию:
– Испугалась? Не ссы! Разыграл я тебя!
В другой раз он пришел поздно и грубо распахнул дверь ко мне в комнату. Я сжалась в комок от страха.
Оглядев обстановку, он схватил пирожок, отложенный мной на поздний ужин, в момент схряпал его и ушел, обидчиво бормоча: «Две бабы в доме, а жрать нечего».
Но к Новому, 1996-му, году ситуация стала накаляться. Супруги все чаще и громче ругались и стали много пить. Дошло до того, что Сюзанна бродила по дому совершенно голая и невменяемая.
У Владочки заканчивалась еда. Ей требовались продукты для супчика и кашек, так как она переросла питание из банок. Обычно я просила Валеру привезти каких-то овощей и круп. Но в последнее время Сюзанка заказывала еду в ресторане, и она решительно не подходила рациону годовалого ребенка.
Я позвонила Марине и Валере. Но Валера боялся хозяина до нервного припадка и не смел приехать без команды.
Андрей мутно смотрел на меня непонимающими глазами. Я почувствовала, что настал момент звонить Веронике Анатольевне. «Моя девочка голодает?! – взревела та по телефону. – Немедленно вылетаю!»
И не обманула, приехала в тот же день.
Картина была душераздирающая: плачущая Владочка и абсолютно безумные родители.
– Я забираю мою дочечку, – засюсюкала бабушка. – Пусть идут нахер. – И, схватив внучку и минимальный набор вещей, умчалась в аэропорт на том же такси.
– Да ты предательница! – с этими словами Андрей вышел из ступора. – Сейчас я буду тебя убивать.
Я сразу вспомнила водителя Валеру и его шрам на ноге.
«А ведь пулька, хотя и маленькая, может попасть не в ногу, а, например, в голову», – промелькнула жуткая мысль.
Я на автомате схватила свой пакет с деньгами и опрометью бросилась бежать куда глаза глядят, прямо в тапочках.
К счастью, Андрей был сильно пьян и не смог бы догнать меня при всем желании. Да и четверку по физкультуре зря не поставят.
***
Был вечер 30 декабря. Машин на шоссе было не много. Я стала голосовать.
В свете фар вид у меня был довольно дикий. Редкие машины проносились прочь.
Я была в полнейшем отчаянии. Наконец послышался долгожданный звук тормозов.
Я спешно открыла заднюю дверь и плюхнулась на сиденье. Автомобиль тронулся. С минуту мы с водителем молчали, разглядывая друг друга. У мужчины были короткие рыжие волосы, лицо казалось добрым. К моему удивлению, он оказался иностранцем, с трудом говорящим по-русски. Он начал говорить о Боге.
Из разговора выяснилось, что он адепт секты Преподобного Муна. И если мне интересно, то он отвезет меня в братство, где я смогу больше узнать о мунистах и их учении.
К своему стыду, вероятно, на фоне перенесенного стресса, в этой машине я испытала настоящий религиозный экстаз. Мне показалось, что мое спасение произошло не без божьего промысла, и я заранее прониклась к неизвестному Муну огромной благодарностью.
Брат Макс отвез меня на Кутузовский проспект, в общину мунистов, которая и стала моим домом на несколько месяцев.
Дети преподобного Муна
Общиной оказалась простая квартира – просторная, в четыре комнаты, но аскетичная. Ничего лишнего, полы застланы коврами в строгих землисто-коричневых тонах. Единственная и, похоже, главная ценность – рамка с большой фотографией Преподобного Муна, основателя Церкви Объединения, и его жены.
Моими соседями стали восемь человек разных национальностей. На их лицах, вроде бы непохожих друг на друга, явно проступала единая печать экстатической, даже маниакальной радости. Или благости – в тот момент мне было не до оценок. Да и вряд ли я, вдохновленная своим чудесным «спасением», чем-то от них отличалась.
Я села на пол рядом с двумя японками и с облегчением подумала: «Жива!»
Так я стала
кандидатом на посвящение в братство.
Наутро я узнала распорядок дня: подъем, молитва, завтрак – естественно, духовно-вегетарианский. После завтрака двое дежурных остаются дома на хозяйстве, а остальные едут в центр города продавать самодельные открытки, вербуя новых адептов. Вечером сдача выручки, ужин и обязательная лекция на тему того, что такое Церковь Объединения.
Весь центр города был поделен на отрезки: каждый мунист работал на своем участке, не смея заходить на чужую территорию. И я, выходя из дома, невольно ощущала себя дитем лейтенанта Шмидта…
Мне достался участок на Тверской – в самой гуще толпы из кришнаитов, буддистов, проституток, цыган, эзотериков, торговцев «Камасутрой» и прочих просветленных людей.
Это сейчас работа на Тверской – повод не то для радости, не то для зависти. А тогда главная улица столицы была и главной пугалкой нерадивых девчонок: «Не будешь учиться – пойдешь на Тверскую!» (подразумевалось – телом торговать). Кто ж знал, что в девяностые от Тверской не спасет даже среднее медицинское – благо, торговать мне пришлось тем, что ныне солидно именуется «хендмейд».
В день я должна была продать двадцать чудесных открыток, которые креативили не покладая рук тихие японки из нашей коммуны. Цена устанавливалась на уровне «кто сколько даст».
У коллег работа шла неплохо, а вот я в первые же пятнадцать минут поняла: навязывать людям покупки, даже мелкие, – это не мое. Нет, я честно пыталась, но стоило мне собраться с духом и открыть рот, чтобы обратиться к очередному прохожему, как в горле тут же предательски вставал ком. И пока я с ним боролась, потенциальный клиент благополучно уходил.
Рядом со мной был участок буддистов. Они, облаченные в яркие рыжие балахоны, самозабвенно стучали в этнические барабаны. Ритм, мелодия – дело десятое, главное – создать побольше шума. Жители и гости столицы старались побыстрее обойти этот праздник жизни. И пробегали мимо скромных открыток мунистов.
К концу первого рабочего дня пришлось схитрить. И я решительно полезла в свой пакетик с деньгами, который сумела припрятать от лидеров и членов общины. В конце концов, это ведь взнос на наше же благо… на еду.
Вечером победоносно выложила перед куратором сто долларов:
– За сегодня.
Тот ошалело посмотрел на купюру – это было раза в три больше, чем приносили все «кутузовцы», вместе взятые. Но промолчал.
Еще через три дня успешных «продаж» я получила негласный статус одного из самых верных последователей Муна.
***
Понимая, что торговать я не хочу, не могу и не буду, вечерами я усердно откупалась от куратора собственными деньгами. А в рабочее время слонялась по Тверской без дела, постепенно заводя знакомства с ее завсегдатаями.
Однажды ко мне подошел парнишка из какой-то иудейской секты. Заговорщически понизил голос, словно наркоторговец из анекдотов, и с легким еврейским акцентом доверительно произнес:
– Вам непременно надо ехать в Израиль. Вы же понимаете, как только все евреи соберутся на святой земле, врата Иерусалима отворятся, и в них ступит Мессия!