Когда на Льва посыпались пустые угрозы и обзывательства, то он тут же вспомнил, кого ему напоминало странное поведение Стишы. Грубость и подначки были идентичны тем, которыми его колола девчонка на берегу. Голос той тоже был поначалу мягким и нежным, она была приторно мила, много беспричинно смеялась и называла Льва глупеньким. А стоило ему её чуть задеть, так та резко сменила голос на надорванный и визгливый, точно, как Стиша сейчас. Залитые кровью безумные глаза девушки, слюни, брызжущие изо рта, когти, впивающиеся в кожу и оставляющие незатягивающиеся ранки, а ещё шрам в виде кружка в квадрате на лбу – все эти симптомы и факторы твердили о том, что эта девушка была больна той же болезнью, что и девочка на берегу. Или обе несчастные находилась во власти одного проклятья.
–Держи крепче! – крикнула Цецилия и достала из набедренной сумки длинную верёвку.
Влерастиша верещала, дёргалась, кусалась и царапалась всё то время, пока её пытались связать. Пара извергов превосходила силой непокорною бунтовщицу, поэтому, в конечном счёте, им удалось связать строптивую девицу. Рот ей заткнули импровизированным кляпом из куска ткани.
–Что теперь? – выдохнув, спросил Лев.
–Ты поможешь мне донести её до лагеря, а там, поступай, как знаешь. Можешь уйти сразу, можешь поесть и переночевать, а после уже уйти, – Цецилия отковырнула жука, въевшегося в лоб Влерастиши.
–Понесли.
Цецилия помогла взгромоздить уже немного подуставшую бороться Влерастишу на здоровое правое плечо Льва. В первые минуты путибойкая больная ещё пыталась шипеть и дёргаться, но вскоре успокоилась и вроде даже уснула.
–Цецилия, теперь ты можешь ответить на вопросы. Ведь больше никого отлавливать не надо? – спросил Лев.
–Не твоего ума де…
–..ло. Да-да, не моего, конечно. Но, может, хоть чуть-чуть приоткроешь занавесу этой тайны, просто всемирного масштаба? – улыбался Лев.
–Твоя правда, большелобый чудаковатый воин. Ты имеешь право узнать, кто мы такие, – уголки губ девушки чуть приподнялись. – Моё полное имя Цецилия Парнитайе, дочь Джургиса, сына воздуха и земли.
–Неслабо. Моё полное имя Петербургский Леонес Павлович.
–Ужасно странное имя, ты явно не из этих земель.
–Ага, это у меня странное…
–Тебе стоит называться по-другому. Никто не любит чужаков.
–Есть какие-нибудь предложения?
–Это не я должна решать. Имя отражает то, каким ты сам себя видишь и то, каким тебя видят остальные.
–Ну, допустим, я знаю, кем себя считаю. А что насчёт других? Каким я тебе представился?
–Слегка заносчивым, придурковатым, чрезмерно болтливым угодником, хитрым, но смелым, вечно ждущим какой-то награды… похвалы?
–Ладно-ладно, понял я. Сам подберу что-нибудь, закатил глаза Лев. – Что насчёт неё? Сестра? Вы немного похожи – огонек в глазах.
–Влерастиша моя мать.
–Крутой поворот, – сконфуженным голосом чуть слышно произнёс Лев. Тебе то тогда сколько лет получается?
–Мне четыре, ей шесть.
–Лет? Или я чего-то недопонял. Хотя, вы, наверняка же, считаете не по годам.
–Вот и правда из диковинного ты места прибыл к нам. Конечно, как вообще можно считать по годам? Мне четыре риплы со дня моего рождения. Одна рипла – это пять лет. Ну, если годом считать время, за которое лето сменяет осень, а за ней идёт зима, а после весна, а потом опять лето.
–Да.. значит тебе двадцать, а маме твоей три… – Лев поморщил лоб. – …дцать.
–Математик.
Неудобная пауза.
–А что с ней? Это какая-то болезнь или что-то в этом роде? Я уже встречал человека с таким же шрамом на лбу.
–Это истичизм.
–Ещё разок, исти, истичмимз? – невнятно произнёс Лев.
–Истичизм. Болезнь такая, на самом деле настоящее проклятье, и даже не для заражённых, а для их окружения. При ней человек ведёт себя, как ребёнок. Дурачится, ничего не воспринимает всерьёз, попусту смеётся, дразнит других. Но стоит его задеть словом, сказать что-то не то, слишком сильно прикоснуться, так просыпается монстр. Меняется голос, глаза краснеют, у некоторых идёт кровь из носа. Они начинают браниться, пытаются покусать, подрать кожу, иногда (всегда) переходят черту. Известны случаи, когда исчитцы убивали в приступе гнева. А на их лбах специально выжигают такой символ, в виде кружка в квадрате. Круг – это зараза, а квадрат – это как бы клетка. Знак, что исчитцов нельзя выпускать к людям. В твое общество… Это, конечно, пережитки прошлого, когда больных отбирали у родственников и помещали в отдельные отдалённые деревни, где они, в силу своей инфантильности не были в состоянии позаботиться о себе. Хех, ну или же они убивали друг друга, – Цецилия произнесла последнюю фразу с иронией в голосе.
–Спасибо за краткий ввод в историю ис-ти-чиз-ма, – у Льва наконец-то получилось выговорить это слова, но только по слогам.
–Да, поблагодарить стоит. Я тебе за две минуты рассказала всё, что необходимо знать об этой болезни. Ты избежал прочтение пятисот страничного справочника по истичизму и его симптомам. Лекарей заставляют зазубривать, – засмеялась Цецилия. – Ну, вот, мы на месте.
Слово за слово, и Лев не заметил, как изменилась местность. Тёмный лес уже давно кончился, сейчас они шли по нечто сходному с лесотундрой. Ноги терялись во мху, кусты с ягодками были в изобилии, а вдалеке виднелись огни. Подойдя ещё ближе, Лев приоткрыл рот, застопорился и чуть не уронил ценный груз. Какой там лагерь, такое называется передвижным цирком – шапито. Именно этот – «Крестьянка и королева». Вместо обычных походных палаток, там раскинулись красочные, пятнистые и радужные, красные и жёлтые, треугольные и квадратные. По периметру, каждые несколько метров, в землю были вбиты брёвна, а между ними туго натянут канат в несколько слоёв на разной высоте. На каждом углу стояли фонари со свечами, так что лагерь в буквальном смысле светился как образцовая звезда. Высокие, складные, расписные и цветастые доски с прорезями вместо ручек, служили главным входом. Через него то Лев с Влерастишей, ведомые Цецилией попали внутрь. Они шли по хорошо протоптанной, утрамбованной разноколиберными сапожками дорожке, а вокруг них выстраивались люди (не только люди).
–Нашли, всё-таки нашли пропажу! – наигранно пыталась достать ладонью до лба женщина с обычным телом, но с десятисантиметровыми руками и ногами.
–Шиня, держись стойко! – столь же эмоционально поддерживал её мужчина с двумя носами, похожими на носорожьи.
Людей в лагере насчитывалось на полноправное войско. Однако каждый солдат не поддавался копирке, обладал какой-то изюминкой, отличием, особенностью. У жонглёра не было рук, у канатоходца – ног, у трёх абсолютно одинаковых внешне мужчин, отличавшихся лишь по цвету волос на голове, были вставлены гвозди в разные части тела, как украшения. У высокой женщины в шляпке выпячивала из-под шелковой блузочки бурная растительность на животе, спине, груди, да даже на ладонях и стопах, и при этом волосинки она выкрасила в ярко-розовый. Льву даже почудилось, что среди всех них, он видел двух тигриц. Но чуть лучше присмотревшись, он понял, что его воображение дорисовало двум девушкам в костюмах и масках в полоску звериные атрибуты… а вот хвосты настоящие. Цирк, собравший самых уродов из цирков уродов.
Лев нёс Стишу, шагая следом за Цецилией как прислуга. Она брякала подкованными сапогами вдоль жилых палаток к самой большой, возвышавшейся в центре лагеря. Народ пристально смотрел на свиту, провожая каждый их шаг недобрым взглядом, может, нехорошим словом. Собрав чуть ли не весь лагерь, Лев с Цецилией в конце концов добрались до входа в шатёр и вошли внутрь, напоследок демонстративно захлопнув шторки.
–Вы циркачи? – это было первым, что спросил Лев после исчезновения с публики.
–Ох, сейчас тебя понесёт на вопросы. Но ты молодец, что молчал, пока шёл под прицельными оценивающими взглядами моих работников.
–Твоих? Так, значит, ты тут главная?
–Да, можно и так сказать. Но давай уже до конца дойдём.
Под куполом палатки висели длинные льняные шторы. Они разделяли шатерное пространство на зоны для сна, приёма пищи, репетиций, выступлений. В самом главном шатре жила верхушка, руководители цирка: Цецилия, её мать Влерастиша, ораторы, рекламировавшие «Крестьянку и королеву» на площадях больших городов, счетовод и два его помощника. Идя по длинным коридорам меж штор, Лев поразился тому, насколько здесь было тихо, по сравнению с уличной частью лагеря.
–Почему тут так, ну, нешумно? – спросил вполголоса он.
–Ночь же, – поморщила лоб Цецилия, – спят все.
–Та уличная толпа так не считает.
–Да кого там только нет! Попадаются экземпляры жуткие, которым не то, что спать не нужно, они могут месяцами не есть, не пить, и продолжать каким-то образом существовать, – говорила Цецилия о циркачах с явным отвращением.
–То есть, те люди…
–Какие же это люди! Отвратительные выродки. Ошибки природы. Большинство вообще не осознают, кто они или что, – с каждым словом Цецилия заводилась ещё больше, снижая шансы остаться не услышанной.