Блуждающий огонек

Пришла беда в деревню – враги у порога. По одному-двое приходили люди, да все разными тропами. Искали спасения, верили болотным духам. Кто запомнил путь к далёкому черничнику, кто за морошкой ходил, кто клюкву по заморозку собирал. Много потайных полян знали местные – никто чужой не найдет, если свой не расскажет.

Всех проводила Блудичка, никого не оставила. Тропы сторожила, легкими путями вела, чистые ключи показывала. Сунется враг – огонек замигает, уйдут деревенские вглубь. Без ее помощи не найти секретных троп. Закружит, заворожит чужаков, уведет обратно. Будут ходить, пока не надоест. А как надоест, пускай домой идут.

Враги не пришли. Мальчишки ходили тайком посмотреть, докладывали: «Заняли дома, расположились. Хозяйничают. Готовят захват соседнего городка. Дядь-Егора не видели».

– Там он, там… – бормотала Машка. – Живой. Выведу, выкраду… Сюда приведу.

Деревенские не спорили. Сторонились, но не бросали – общее горе, один дом. Кормили, поили, накидывали покрывало-ляпочиху на плечи в прохладные вечера. Благо теплые дни стояли – канун Ивана Купала.

– Слышали, что дядь-Егора убили? – шептались мальчишки. Старшой уже знал, просил не говорить никому, да разве в силах такую тайну удержать мальцы. И сумерки опускались – самое подходящее время секретничать.

«Дядь-Егора убили? Убили? Нет-нет. Сказали, жив он. Там он, там. Живой. Выведу, выкраду…» – Машка встала и пошатываясь пошла с поляны. Никто не спохватился: мало ли пить захотела, или ещё чего.

Блудичка удивилась. Кто? Куда? Там же враги. Кружила перед лицом, толкала назад, да отмахивались от нее, как от надоедливой мухи. Значит быть тому – надо помочь выйти. В тумане легко оступиться.

– Там он, там. Живой. Выведу-выкраду. С собой заберу, – Маша брела вперед, не разбирая дороги. Давно уж провалилась бы, да огонек помогал.

– Там он, там. Выведу-выкраду… Выведу-выкраду… А коли не смогу? – Маша остановилась. Шаталась из стороны в сторону, бормотала сама себе. – Обменяю. Смогу! Всех погублю, одного сберегу. Там он, там. Живой.

Блудичка всполошилась. Свои знали тайные тропы. А ну как, безумная, приведет врагов к тайному лагерю? Нет! Она же местная, всю жизнь бок о бок жили.

– Там он, там. Выведу-выкраду. Всех сгублю, одного сберегу. Там он…

Блудичка заметалась, закружилась вокруг женщины. Стой! Вернись! Откажись от замысла. Встала на пути, полыхнула алым. Маша подняла глаза, посмотрела прямо на огонек, в саму суть, где у человека была бы душа.

– Помоги, ты же добрая! Люблю его! Всех сгублю, одного сберегу! – голос ее звенел решимостью и отчаянием безумного человека. Блудичка поняла: не остановить, не вернуть, Маша пойдет до конца, сдаст деревенских ради погибшего мужа.

Алый всполох, и Блудичка двинулась вперед к деревне. Шаг за шагом по тропе шла Маша, и выбор не мучил ее.

Вечерний туман рассеялся, болото обняла ночь. Примолкли птицы, лишь где-то далеко ухнула сова. И в этой тишине еще яснее слышалось безумное бормотание.

– Там он, там… Выведу… Выкраду… Всех сгублю, одного сберегу.

Вот и последний на пути к деревне глубокий бочаг, а Блудичка так и не приняла решения.

– Всех сгублю… Всех сгублю… – три шага ещё и будет поздно. Приведет Машка врагов, те перережут деревенских. – Там он, там… – первый шаг. Станет болото не по сезону красным. – Выведу-выкраду… – второй шаг. И смолкнут навсегда голоса людские. – Всех сгублю…

Блудичка вдруг прыгнула к лицу женщины. Полыхнула, заставляя отступить. С криком упала Маша в воду и ушла туда с головой.

«Одну сгублю, всех сберегу. Так надо. Прости».

Холод обрушился резко. Сжал в объятья, выдавил воздух – бульканьем, пузырями ушел тот наверх. Вверх! Вверх! Вдох.

Маша вынырнула. Или то была Златоцвета? Забила руками, в панике отталкивая воду. Вдохнула едва. Вновь скрылась в омуте.

Вода в носу, в горле. Жжет. Болит. Прочь! Прочь! Вверх! Дышать. Режет глаза, давит в ушах.

«Прости, прости, прости,» – твердит Блудичка. Или подруга Даринка? Кто отталкивает тонущую от спасительной тверди? Кто простирает руки, плачет навзрыд. Кто? Говорит, что не может спасти, сама запретила…

Вновь показалась макушка, искаженное лицо. Открытый рот. Темные Машины (или светлые Златоцветины?) пряди закрыли глаза. Короткий вдох. Еще всплеск. И только волны разошлись кругами.

«Спаси! Спаси меня! Хочу жить!»

Блудичка очнулась, полыхнула голубым непривычным цветом, вместо своего теплого. Холодная решимость разливалась внутри, переворачивала все с ног на голову – жизнь многих ценнее, нужна была жертва. Она вспомнила: никто не убивал ее, сама вызвалась. Страшно умирать. Передумала. Да не дала подруга сойти с пути избранного, и возненавидела людей Златоцвета. Разделилась душа надвое: протест и злость в последнем выдохе остался на болотах, смирение с судьбой разлилось в отражении.

Папоротник

Летел над ночным болотом алый огонек. Проверял тропы, укрывал людей, отводил беду.

Мчался в отражении голубой огонек. Путал следы, заводил чужаков в трясину.

Искры. Как звезды, но прямо тут на земле, на болоте. Желтые, яркие, теплые. Голубые, резкие, холодные. Разлетелись веером. Манили, сияли. Сколько лет жила на болоте Блудичка, а такого не видела. Расцвел цветок папоротника в ночь на Ивана Купала.

Блудичка приблизилась. Цветок горел, но не обжигал. Тронула лепестки: сверху алый, снизу синенький. Вспыхнул папоротник, слились миры, сомкнулась душа Златоцветы-Блудички. В ярких искрах унеслась ввысь, в небеса. Очистилась. Освободилась.

А на небе с тех пор появилась блуждающая звезда: кто чист сердцем, тому дорогу к дому кажет, а кто зло таит – тому погибель несет. А как посмотришь в небо на Ивана Купала, так желание загадывай – сбудется.