Все включено. Выбираешь ты

– С ума сошла. Чтобы выжить, всем теплокровным на этой планете неоходимо одно и то же, Нилюфер: тепло и свет, а не секс. Когда внутри тебя нежно светит фонарик, мужчины слетаются на него, как мотыльки. Чем он ярче, тем больше поклонников он способен собрать, – ласково, но твердо сжав ее ладонь, Сульгюн намеренно задела кровоточащую тему. – Если же фонарик потушен, ты сама становишься жадным до света, требующим мотылем. Звонишь мужчине сто раз в день, сама, не обращая внимания на пощечины его пренебрежения. Вновь и вновь стремишься туда, где тебе уже не рады. Быть мотылем для девушки равно самоуничтожению, Нилюфер. Неужели мама родила тебя для этого, скажи?

– Я бабочка, а не мотыль, деревенская. Это ты с косматой может и мотыль или вообще навозный жук, а я уже оформившаяся красотка с перламутровыми крыльями. Запомни это, и чтобы больше ерунды от тебя я не слышала.

Не желая портить вечер спорами, Сульгюн спрятала протест меж бусин звезд, изобильно усыпавших небо. Появившаяся за соседним столиком компания, бухнув пивные бокалы на стол, разразилась хохотом. Вытирая выступившие слезы, перебивая друг друга, они принялись шумно комментировать только что осмеянное.

– Сразу видно – туристы. Ни грамма приличия, – Нилюфер изумленно приподняла брови и уже открыла рот, чтобы сообщить бесстыдникам о кузькиной матери, но распахнувшаяся дверь подсобного помещения перечеркнула ее планы. Из подсобки появились два гориллоподобных турка. Стильные рубашки, вытертые джинсы, модная бородка. Слегка навеселе, закурили, переговариваясь с барменом, от безделья протирающим барную стойку.

– Любимый! – подскочила Нилюфер.

Услышав ее, один из турков тут же затушил сигарету. Махнул небрежно в знак приветствия.

– Привет, не знал, что ты здесь. Жаль, что не сможем поговорить, мне нужно срочно уехать по делам, – нервно прохлопал карманы узких джинс в поисках ключей от машины. – Подождешь пару часов, малыш? Вернусь – пообщаемся. Договорились? – сухо бросил он и, не дожидаясь ответа, запрыгнул в припаркованный напротив входа в кафе мерседес.

Не подошел. Не обнял. Не спросил, как дела.

До чего это здорово – отыскать свою половинку.

Вот и он, снайпер для розовых очков. Один выстрел – мириады осколков.

Образовавшаяся между журчащими из динамиков мелодиями пауза втиснулась в минутную тишину девичьего мира.

«Мы рядом с тобой, Нилюфер».

Тот же официант в патриотичной футболке разлил по кружкам не к месту игриво пенящийся Efes[29 - Марка турецкого пива.]. Поставил перед каждой из подруг тарелку с донером.

– Что это? – Сульгюн в ужасе глядела на принесенное блюдо, по размерам и форме напоминавшее отрезок водопроводной трубы.

– Это вкусно, – подбодрила Лиза. – Это как роллы, только вместо водорослей – лаваш, а вместо риса и лосося – зелень, помидоры и особым образом приготовленное куриное филе. Откусывай смелее.

Донер удался на славу. Сочный, с точно отмеренной порцией соуса, с обжаренным до хрустящей корочки лавашом, он источал букет тончайших ароматов. Сульгюн ела как кошка, мурча от удовольствия и время от времени облизывая пальцы.

Затянутая тиной сочувствия, Лиза не замечала вкуса любимого блюда. Страшно разочаровываться в тех, на ком был сконцентрирован твой мир, о ком пело сердце и чирикали мечты. Какие слова способны поддержать Нилюфер? Чем уменьшить ее боль?

Вопреки обыкновению, Нилюфер не ворчала на пере- или недожаренность курицы, недостаточную свежесть помидор и добавленную в лаваш чрезмерную или мелковатую порцию соуса. Просто ела, выковыривая из донера длинными ногтями крошку петрушки.

– Хорош он все-таки, правда, девочки? – не выдержав тишины, нарушила молчание она.

– Кто?! Обезьянообразный?

– Дура ты, рыжая! Тебе, небось, сладкие мальчики нравятся, да? Такие, чтоб сироп в каждом взгляде? Тьфу. Я поклонник дерзкой красоты. Чтоб на контрасте. Чтобы безбашенность в чаще брови, чтобы вызов в носогубной складке. Вот только… почему он так со мной? Я же для него на все готова. Душу перед ним наизнанку вытряхнула…

– Есть люди, которые не пускают тебя в свое сердце, как ни старайся, – умиротворением голоса Сульгюн вмиг погасила запылавший было в подруге костер гнева. – Ты думаешь, что нужно лишь подстроиться под него – и он откроет для тебя сокровищницу своей души. Но нет. Происходит обратное. С такими сама становишься поверхностной. Чужой себе. Смеешься, не задумываясь об истинных эмоциях, которые испытываешь в этот момент. Теряешь радость жизни. Это страшные люди, от которых нужно бежать без оглядки, пока они не затащили тебя на дно своего болота. Я слишком хорошо знаю, о чем говорю, Ниля.

– Отстань, деревеская. Ты, тепличное растение, не представляешь, каково мне сейчас. Я потеряла всех самых близких. Еще одной утраты мне не пережить.

– Ты думаешь, нас троих объединяет работа в одном отеле? Как бы ни так. Потеря – плата каждой из нас за то, что мы здесь. Именно поэтому мы нуждаемся друг в друге. Я потеряла возможность быть с детьми, обнимать их. На родине осталась вся моя жизнь. Лиза потеряла семью, друзей, привычную любимую жизнь. Любая потеря – это глубокая душевная рана, Нилюфер. Ее не заткнуть, не зашить, не заклеить. Можно только быть с ней рядом и смотреть на нее с любовью. Дать ей время. Научиться жить с ней и научиться быть при этом счастливой.

Пряча взгляд, Нилюфер быстро доела донер, залпом допила пиво, кинула салфетку на стол.

– Пора домой, кулемы. Завтра рано вставать. Снова исполнять желания тех, кто сам не знает, чего хочет. Хоть бы раз пришел кто-нибудь и исполнил мое желание…

На обратном пути она ни разу не отругала Лизу за медлительность. Просто ехала с ней рядом, пряча за пеленой дождя в глазах пустоту.

Усталость и тоска – отличное снотворное. Сбыв с рук электромобили, девушки поспешили домой, мечтая об уютных объятиях одеяла. Пустынные улочки встречали их дремлющими цикадами, убаюканными акациями и тутовыми деревьями. Только остроносый месяц, вечный защитник одиноких путников, освещал дорогу безусловной любовью.

– Спокойной ночи, – у ложмана прошептала Лиза, отодвигая назойливо цепляющие юбку колючки репейника. Попрощавшись в ответ, ее подруги потрусили к себе, но замерли, остановленные грозным окриком с балкона дома, где жила Лиза.

– Стоять! Явились дЕвицы красные, хорошо хоть затемно. Живо все в дом, объясняться будете.

– Мы попали, кулемы, – в глазах Нилюфер мелькнул ужас. – Всем уже не спастись, но ты, Лиза, можешь взять удар на себя. Твое же начальство, пусть на тебя и кричит.

– Что ты как нашкодивший гусенок, Ниля? Саша – наш общий брат. Учись отвечать за свои поступки. Легче с мужем уживешься.

В полутемной гостиной, под приглушенный храп Ахмета, доносящийся из его комнаты на первом этаже, подруги выстроились в линейку, как на допросе. Изучали доски пола так внимательно, будто от этого зависела их судьба.

– Опять, скажете, на море были? – вышагивавший перед разномастной шеренгой Саша с подозрением оглядел подруг и, конечно, заметил синяки на ногах Лизы. – На море, значит?? Это оно тебя так приласкало??

– Это я с электромобиля упала, на курицу с цыплятами засмотрелась, директруня, – Лиза умела успокаивать разбушевавшегося патрона: взгляд кота из «Шрека» в сочетании с ее виноватой улыбкой шлейфом прикрывал агрессию собеседника. – Синяки – не страшно, заживут. Мои коленки еще и не к такому привыкли. Я же в детстве с мальчишками в футбол играла.

– Узнаю, что с мужчинами шляетесь – неделю сидеть не сможете, – пробурчал утихомирившийся Саша. – Обещаю. Сейчас марш спать. Чтоб завтра как огурчики были. Только попробуйте не сделать кассу в пять тысяч долларов каждая.

Подруги метнулись врассыпную. Покачав головой, Саша погасил свет и, тяжело ступая, по скрипучей лестнице поднялся в свою комнату, сопровождаемый коктейлем из гортензий, солнечных фруктов и морской свежести. Немыслимым букетом, судящим ему новые тревоги.

Глава 4

Проникновенный зов имама, кукареканье, рассерженный лай, нервное мяуканье. На первый взгляд, обычное утро. Но, не успев открыть глаза, Лиза поняла: особое. Похоже, пришла расплата за полуторамесячную занятость и 4-5 часовой сон. Тело взбунтовалось. Руки, ноги, голова и остальные части отказывались соединяться в общий организм. Оптимизм присоединился к революции, оставив на посту своего зама – равнодушие. Что же, бывает у каждого. Когда не замечаешь еще вчера любимое. Когда нет дела до чужих проблем, как, впрочем, и радостей. Но это нормально. Это пройдет. Нужно лишь переждать. Душе, как и телу, нужен отдых.

Холодная вода передала девушке часть своей бодрости, примостив руки и ноги к телу. Уже лучше. Горячий кофе в отеле довершит процедуру объединения.

Как там Нилюфер?

Нога, накануне принявшая на себя тяжесть электромобиля, была похожа на вражескую территорию после налета захватчиков. Печальное зрелище, невыносимое слабонервными. Ничего, одеждой спасем их хрупкую психику.

Что принесет этот день?

После чашки кофе – только чудесное.

И для Нилюфер?

Дожди наконец-то раскланялись до октября, уступив небосклон для соло солнца. Оно старалось вовсю, стремясь оправдать ожидания туристов, и уже в 9 утра воздух прогрелся градусов до 25.

Наверняка Нилюфер не замечает прелести нынешнего утра.

В Бутиковом раю скучающий персонал вяло перебрасывался впечатлениями о прошедшем вечере, словно не было всего в нескольких десятков метров от них манящей лазури моря, брызг, масок для подводного плавания и надувных матрасов, обжигающих досок пирса и запотевших бокалов колы со льдом.

Наскоро расставив перед магазином семью манекенов в пижамах, Лиза приготовила две чашки кофе и метнулась в сувенирный. Там – знакомая картина: подруга и Ахмет, уставившись в экраны телефонов, вели жизнь шпионов, изучая новости и сплетни. Нилюфер – звезд, Ахмет – своих многочисленных подружек с разных континентов. Ашкымов.

– Я удалила его номер, – подняла на нее опухшие глаза Нилюфер. – И все сообщения.