Падение Империи Гутенберга
– Знаешь, не припомню я такой книжки. Может, она из новых? Давай я поспрашиваю на обеде у девчонок из других отделов. Может, книга у них засветилась?
– Да… – еле слышно прохрипел Макс, – если тебе не трудно, конечно.
– Совсем нет. А пока… Иди домой. Ты промок весь под дождем, смотри, простудишься.
Как и всегда, когда это происходило, она его одновременно и жалела и ненавидела. Изо всех сил стараясь вести себя как обычно при этих его… провалах, Эмилия делала ещё хуже, она чувствовала это.
– Долгова!
Даже не оборачиваясь, она знала, кто это. Зам директора Сергей Сергеевич Бочкин, которого за глаза все подчинённые звали Затычка. Это был высокий, седой уже мужчина с козлиной бородкой и цепкими маленькими глазками. Надо сказать, кличку свою он вполне заслужил. Где бы ни появлялся Бочкин, он непременно вставлял в разговор, который его не касался, какую-нибудь никчемную ремарку, портя собой и своими замечаниями любую беседу и любое общество. Зная его крутой нрав по части обнаружения консультантов, слоняющихся по магазину без дела, Эмилия схватила с ближайшей полки первую попавшуюся книгу, сунула её под нос Максу и, едва успев прочитать название на обложке, громким голосом проговорила:
– Возьмите вот эту. Как раз то, что вы ищете. Чисто мужское чтение, много натуралистичных сцен, никаких отвлечённых рассуждений.
Про себя Эмилия порадовалась, что именно эту книгу она читала. Причём целых два раза. Если Бочкин потом пристанет – а он иногда любил проверять так консультантов – она сможет рассказать сюжет.
Макс растерянно взял толстую книгу в руки, но быстро сообразив, в чём дело, стал листать её, как будто в самом деле знакомился с содержимым. Картинок в книге не было. Только на обложке был изображен лежащий на боку корабль, вмёрзший в лед. Эмилия повернулась к Бочкину и, твёрдо глядя ему в глаза, спросила:
– Да, Сергей Сергеевич?
– Там книги пришли, – несколько разочарованно сказал он, переводя взгляд с неё на Макса и обратно. Тот продолжал листать книгу и даже не удостоил начальника своей сестры вниманием.
– Уже иду, – предупредительно бросив взгляд на брата, Эмилия протиснулась между Бочкиным и стеллажом и устремилась к служебному выходу, откуда уже показались грузчики, сноровисто подтаскивавшие пластмассовые ящики, набитые новыми книгами и ставившими их один на другой.
– Девчонки! – заигрывающе бросил один из рабочих. – Гляньте, чего мы притащили! Эмка! Глянь! Про вампи-и-иров! Смотри, какие мальчики-зайчики!
– Ой, ступай ты на свой склад, – осадила его Карачарова из отдела иностранной литературы, – что ты всем свою глупость показываешь?!
Парень в долгу не остался:
– А тебе, Надюша, я и ещё чего-нибудь показать могу!
– Иди-иди.
Работник хохотнул и, умудрившись шепнуть что-то Карачаровой на ухо, скрылся за дверью служебного входа. Та с притворным смущением вдогонку велела ему убираться.
Приступая к выгрузке книг из ящика, Эмилия поняла, что боится. Боится так, что руки трясутся. И словоохотливый грузчик к этому отношения никакого не имел. Когда Макс так вот застывал и потом бормотал странные вещи, они потом… сбывались.
Обратно Макс снова пошёл пешком, ёжась от холодного не по сезону дождя и засунув руки в карманы так глубоко, как только мог. Можно было подъехать. Например, на автобусе. Но у него совсем не было денег. В карманах окоченевшие пальцы могли нащупать только фантики от жевательных конфет (их любили его племянники) и ключи от квартиры.
Мимо спешили люди. Макс всегда удивлялся скорости, с какой жители города перемещались по улицам. Они постоянно натыкались на гостей города – те с такой скоростью не перемещались. А спроси любого из них, он скажет, что вовсе никуда не опаздывает и не спешит. Скажет и помчится дальше.
Отойдя от магазина метров на сто, Макс оглянулся, трясясь. Любой, кто посмотрел бы на него сейчас, сказал бы, что Макс дрожит от холода. Если бы его самого спросили об этом, он бы сказал, что трясётся от страха.
«Я паникую, – мрачно подумал Макс, всматриваясь сквозь пелену дождя в очертания фасада «Империи Гутенберга», – мне страшно. Мне невозможно страшно. От этого места несет скорой бедой…какой-то неизбежностью… катастрофой… сплошной трагедией… Почему я ничего не помню?..»
Внезапно его сильно толкнули.
– Куда прёшь?! Глаза разуй! – странно высоким голосом крикнул ему размашисто прошагавший мимо здоровенный мужчина. На вытянутой руке он держал большой кожаный портфель, углом которого и ударил зазевавшегося Макса. Про себя тот подумал, что мужик имеет удивительное сходство с боровом. Пока Макс смотрел ему вслед, его толкнули ещё пару раз. Рассердившись, он обратил, наконец, внимание на окружавших его людей и стал лавировать между ними с ловкостью, говорившей о большой практике и о том, что Макс – местный житель. Это было, наверное, единственное, чем он гордился. Что он – местный. Он причастен ко всему этому городу. Здесь он родился, здесь ходил в пять разных школ, с трудом доучившись до девятого класса, когда мать решила, что с учением пора завязывать, здесь жил вместе с сестрой и двумя племянниками. Здесь был его дом.
Макс шёл по улице, наблюдая за обычной утренней сутолокой. Повторялось это ежедневно, кроме, пожалуй, воскресений, когда большая часть многочисленных офисов в этой части города была закрыта. Тут всегда были жесточайшие пробки из-за старых узких улочек, заставленных машинами. Днём проехать куда-нибудь было равносильно подвигу даже летом, а уж зимой из-за снега езда по городу в этом районе и вовсе напоминала пытку, медленную и изощрённую. На тротуарах царила вечная суета, как и на проезжих частях: огромные толпы народа без конца сновали в клубах вечной пыли, скрипевшей на зубах, или в невозможно жирной чёрной грязи, если приходила зима и выпадал снег. Или в потоках воды, как в этот день. При этом жизнь здесь никогда не замирала, напоминая о себе постоянно. Ругань, драки, термоядерные взрывы музыки в ночных клубах, вопли сигнализаций на машинах в неурочное время… Макс шёл по городу, и всё это успокаивало его, настраивало на более мирный лад, обуздывало панику.
Пройдя примерно пол-дороги, Макс стал думать, как поступить. Он чувствовал, что должен что-то сделать.
У него нечасто были такие состояния. Один-два раза в год. Не чаще. За исключением последнего месяца. И каждый раз он понимал, что именно всё это означало, слишком поздно. Когда уже было совсем невозможно что-либо изменить. Если бы кто-нибудь слушал то, что он говорил тогда, и записывал бы… Но никого такого не было. Дети были маленькие, он и так иногда подумывал, что стоило бы ограничить с ними контакты. А то вдруг это заразно. А перед Эмилией ему и так было стыдно. Она тянула одна всю семью. На её месте любая другая давно бы выгнала такого бесполезного родственника, а Эмилия ещё кормила его, одевала, никуда не гнала. Хотя если бы она стала его выгонять, он бы ушёл. Без вопросов. Так, наверное, в самом деле, было бы лучше. Друзей у Макса не было, да и кто с таким дружить станет. И получалось, что никто не мог помочь ему разобраться с тем, что к нему… приходило. Оно приходило ненадолго, он знал это. Минут на десять, не больше. А после того, как все заканчивалось, он не мог вспомнить ничего. Только какие-то осколки, фрагменты. И таким неузнанным всё и оставалось до тех пор, пока событие не происходило. Тогда этот набор, ворох каких-то информативных обрывков складывался в совершено логичную картину. Естественно, слишком поздно. Макс буквально третировал себя, заставляя снова и снова вспоминать…
Вдруг его кто-то тронул за рукав.
– Мужчина, вам плохо? – перед ним стояла дворничиха с метлой и совком. Чего она там метет в такой дождь?.. Он с таким удивлением смотрел на неё, как будто она только что прилетела на летающей тарелке. Неужели это снова случилось, и он опять отключился прямо посередине улицы? Второй раз за день…
– Простите.
– Может, скорую вызвать?
– Нет. Спасибо. Я тут близко живу.
– Идите присядьте на скамейку, – женщина махнула рукой в сторону автобусной остановки. Скамейка там была под навесом, автобус только что ушел, так что свободное место пока ещё было. Макс послушался, прошёл к скамейке и неожиданно тяжело опустился на нее. Остановка была без стенок, только с крышей, и ничуть не защищала от ветра, а тем более от холода. Зато теперь дождь попадал на него, только если под навес внезапно задувал ветер. Пока он сидел, к остановке подошло несколько человек. Несмотря на жесточайшую пробку, из-за непогоды пешком идти никто не хотел. Минут через пятнадцать подъехал автобус. Все загрузились в него, и Макс остался на остановке один, продолжая наблюдать за окружающими. У скамейки бродил голубь, подергивая маленькой головой в такт каждому своему шагу. Мимо пробежала девушка без зонтика, зябко кутаясь в кожаную курточку. Прошли двое молодых людей в спортивных костюмах, лузгавшие семечки и плевавшие шелуху прямо себе по ноги. У обочины, едва не окатив его водой из лужи, разлившейся у самого тротуара, остановилась машина. Отодвигая ноги от бурой волны, мигом залившей тротуар, Макс вяло задался вопросом, почему это самые большие и глубокие лужи располагаются исключительно рядом с остановками общественного транспорта. Из салона автомобиля доносились громкие звуки радио. Передавали новости.
– Переходим к местным новостям! – голос ведущего излучал оптимизм и бодрость. – На улице Пушкина из-за дождя подтопило подземный переход, в мусорном баке на юге города женщина нашла целый миллион мелкими купюрами, они были завернуты в пакет…
Из машины вылез толстый мужчина с чемоданом и, с силой хлопнув дверью, пошёл куда-то по улице. Автомобиль, взвизгнув тормозами, отвалил от остановки, опять подняв водяную волну.
Наблюдая, как дворничиха убирает мусор с заплеванного тротуара, Макс силился вспомнить… Обложка книги с человеком в старинном костюме… Чёрные листья, мечущиеся на невидимом ветру на оранжевом фоне… Большое старинное здание, зияющее пустыми окнами… Оно пустое сверху донизу, ни перекрытий, ни стекол в окнах, а вниз, ниже уровня земли, уходила пасть подвала… Солнце, в густом тумане почти невидимое…
К нему подбежала собака. Небольшой задорный пёсик с курчавой рыжей шерсткой, лопоухий, весь мокрый. Он поднялся на задние лапы, встав передними на колени Макса, оставляя на них грязные следы. Обнюхав его, собака фыркнула. Сопли и слюни полетели прямо Максу в лицо. Очнувшись от раздумий, он посмотрел на пса.
– Макс! Ко мне! – к остановке широким шагом подходил молодой парень в модных джинсах на низком поясе, цветастой майке и ветровке. От его окрика Макса передёрнуло. Собачку как будто сдуло – так быстро она рванулась с места, едва не порвав ему штаны когтями. Наблюдая, как песик радостно скачет и крутит хвостом, дожидаясь, пока хозяин застёгивал карабин поводка у него на ошейнике, Макс подумал, что сам похож на такую вот собаку. Макс, ко мне… Макс, сидеть… Макс, охраняй дом… И больше ничего и не требуют. С другой стороны, чего ещё можно требовать от собаки?
Да. Собака. Причём бесполезная. Даже не комнатная, которая хотя бы радует своим видом. И не овчарка, которая ловит преступников. И не лабрадор, помогающий плохо видящим. И не сенбернар, спасающий людей из-под снежной лавины… Макс вспомнил фильм, который смотрел в детстве. Про сенбернара Барри, спасшего в горах сорок человек. Он спас сорок человек, а сорок первый убил его… Эмилия тогда так плакала, что мать отругала Макса за то, что он позволил ей вообще смотреть это кино.
Но нет. Он даже не может претендовать на лавры собак. Он всего лишь камень на шее у младшей сестры, отпугивавший от неё своим видом нормальных мужчин.
Посидев на лавке ещё минут десять и продрогнув окончательно, Макс заставил себя встать и двигаться к дому дальше. Идти, в принципе, было недалеко, всего три автобусные остановки, но сегодня ему казалось, что конца этому путешествию не будет. Похолодало, дождь пошел сильнее. Свернув во дворы – так было быстрее – Макс побрёл по раскисшим детским площадкам, пустым в такую погоду, по растрескавшемуся асфальту вдоль стареньких облупившихся пятиэтажек. Людей не было, только редкие собачники, ёжась от холода, семенили за своими питомцами, перепрыгивая лужи. Макс уже не перепрыгивал. Кроссовки давно уже были мокрые насквозь и противно чавкали при каждом его шаге. Последнюю пару сотен метров он мог думать только о горячем чае и сухих носках. Перебежав в неположенном месте последнюю дорогу, он тигриным прыжком перемахнул через лужу у своего подъезда и, не снижая темпа, буквально влетел в открытую дверь.
Замок на двери был сломан уже недели две. В подъезде было темно. Лампочки здесь били с удивительным постоянством. Сам Макс думал, что это не хулиганы вовсе, а психованная тётка с первого этажа. Её, кажется, даже воры и грабители боялись. Двери в её квартиру не было – она самолично года два назад, повинуясь каким-то только ей ведомым импульсам, сняла дверь с петель и оттащила на помойку. Делала она это удивительно энергично, ругаясь на весь подъезд и в три часа ночи. Теперь каждый желающий мог заглянуть в её жилище, но таких тут не было. Насколько Макс знал, все родители в доме пугали ею своих отпрысков, и те боялись её, как чумы. Во всяком случае, Коля и Веня всегда пробегали мимо квартиры этой чудной на очень большой скорости. В этот дождливый день, судя по шуму, доносящемуся из-за заскорузлой занавески, закрывавшей вход в её квартиру, злобная карга осталась дома. «Слишком разумный поступок для неё, – подумалось Максу, – даже странно». Едва она услышала его шаги, как тут же разразилась таким потоком брани, что захотелось заткнуть уши. Несмотря на ругань, Макс не пошёл сразу наверх, а сначала проверил почтовый ящик. Ничего. То ли в самом деле почты нет, то ли Эмилия по дороге на работу всё забрала с собой. По лестнице Макс поднимался не спеша, раздумывая, стоит ли идти сразу домой или зайти за мальчишками к тёте Тане. Добрая женщина наверняка накормит его и чаем напоит. И уютно у неё, не то что у них… Остановившись между третьим и четвертым этажом, он сел на ступеньку давно немытой лестницы, чтобы отдышаться. Макс обычно всегда делал тут остановку. Даже в семнадцать он не мог за раз пройти наверх пять этажей. Мать ругалась на него за слабость и хилость, но Макс всё равно не мог одолеть все пять этажей одним махом. Отдыхая, он, как обычно, рассматривал стены подъезда. Все сплошь разрисованные. Названия рок-групп, лидеры которых уже давно нянчили внуков, если только еще не спились; подростковые признания в любви, написанные теми людьми, которые, наверное, уже раза два женились и разводились; номера телефонов, которые давно уже невозможно набрать с современных телефонов. Ремонт тут не делали лет сорок. Как и в их квартире. Иногда ему хотелось, пока Эмилия на работе, отодрать и вынести оттуда всё, что возможно. Обстановка просто душила его. Едва входя в квартиру, он сразу вспоминал мать, постоянно пилившую его за то, что вместо сына у неё родилась неведомая зверушка… Но ремонт был просто мечтой. Макс вообще не зарабатывал, Эмилия получала ровно столько, чтобы они вчетвером ноги не протянули, а больше им денег неоткуда было брать.
Встав, он дошёл до четвёртого этажа и позвонил в дверь тёти Тани. Дверь ему открыл Веня.
– Привет, Макс! Тётя Таня испекла пирог с лимоном! Мы как раз собираемся пить чай! Будешь чай? – племянник взял его холодную руку своими липкими от сладкого пальцами и потащил в кухню.
– Буду, – как и всегда, когда он приходил сюда, Макс сразу успокоился и даже заулыбался, когда к нему вышла раскрасневшаяся от жара плиты пухлая соседка и пригласила к столу.
Наблюдая за тем, как Макс мыл руки, а потом шёл в кухню, оставляя мокрые следы на линолеуме, Татьяна Павловна Куропаткина, как всегда, очень его жалела. И за что мужику такое? Мало того, что сам, как глист, худой, похож на паука, так еще и с головой не очень… Максик был умным мальчиком. Татьяна Павловна помнила его, ещё когда он в школу ходил. Очень начитанный, любознательный, пытливый. Но в школе сплошные проблемы. Сколько раз она, смотря в окно или сидя на скамейке у подъезда и разговаривая с подругами, наблюдала, как парень возвращался из школы. Весь битый так, что живого места нет, часто в порванной, грязной одежде. Ещё в начальной школе ему выбили то ли три, то ли четыре зуба – Татьяна Павловна помнила еще, как ругалась его мать, что надо идти к зубному. Тяжело ей было осилить поход к стоматологу, даже работая на двух работах. Макс никогда не вылезал из двоек, писал как курица лапой и с ошибками, а уроки физкультуры для него были бесконечной пыткой. Тем не менее, он был одним из самых умных людей, которых она знала в своей жизни. И при этом с головой у него порой было совсем плохо. Сама Татьяна Павловна считала, что его вечно пьяный папаша побил как-то раз своего сына слишком сильно, от чего Макс был теперь иногда какой-то чудной.
Они собрались вокруг стола, и Татьяна Павловна стала разливать всем чай по чашкам и раскладывать по блюдечкам лимонный торт. Она любила печь сладкое. Проблема была только в том, что все рецепты у неё были на довольно большие порции, и одна она их съесть не могла. Еще поэтому Куропаткиной так нравилось, когда приходили гости.
Братья только сделали по паре глотков чая и съели по ложке торта, а Макс уже сидел перед пустой посудой, облизываясь и с надеждой поглядывая на кухонный стол, где под салфеткой лежало еще несколько кусков.
– Давай еще положу, Максик? – вот уж лишнего куска торта ей точно было не жалко.
– Да нет, не надо, тёть Тань…
Он всегда отказывался. А она его не слушала, подкладывая добавку, так как видно было, что Макс на самом деле голоден. Эмилия не морила его голодом, но только когда сама готовила, а потом кормила всех. Если же Макс оставался один с детьми, он не ел ничего. Может быть, считал, что объедает их. Но теперь-то она его хотя бы покормит. Братья смеялись и паясничали за столом, пока Коля не перевернул чашку с чаем, расплескав его по всей скатерти. Татьяна Павловна услала их в комнату смотреть мультфильмы, а сама стала вытирать лужу. Макс все это время молча ел, а Куропаткина радовалась. Ей не нравилось одиночество. Хорошо, когда кто-то приходил.
Макс и Эмилия гостили у неё с тех пор, как сами были детьми. Их мать работала на двух работах все дни недели, иногда даже и по ночам, и двое детей иногда буквально жили у тети Тани по нескольку дней. Она к ним привыкла. С Эмилией проблем не было. Она играла в куклы, рисовала или читала. А потом, когда пошла в школу, дисциплинировано делала уроки или гуляла во дворе с такими же дисциплинированными подружками.
А вот её брат был гораздо более непоседливым. Во-первых, он постоянно задавал вопросы. Не то, чтобы Татьяну Павловну это раздражало, но на детские вопросы отвечать не просто, для этого постоянно надо думать, а её это утомляло. Он вечно рылся в её книгах, спрашивая про содержимое. Книги достались ей ещё от отца с матерью, которые, как и многие представители их поколения, очень любили читать. Сама Куропаткина после того, как закончила школу много лет назад, их особо не открывала. Она вообще не особо любила читать книги, предпочитая им журналы с кроссвордами и рассказами о знаменитостях с фотографиями. Это было гораздо менее депрессивно и угнетающе, чем содержимое большинства книг. Обычно Макс быстро сдавался, переставал к ней приставать, выбирал себе подходящий том и уходил в какой-нибудь угол читать.
С детьми Эмилии было еще проще, чем с ней самой. Новое поколение. Вполне достаточно было включить телевизор и найти там какие-нибудь мультфильмы. Оба мальчика сразу выпадали из действительности на неограниченное количество времени.
Макс наелся быстро. Дети в комнате всё смотрели какой-то фильм. Тетя Таня была обладательницей довольно большого пакета каналов, за который исправно платила, и среди них были и семь каналов для детей, где постоянно крутили мультики и детские фильмы. Эмилия и Макс довольствовались коллективной антенной, и таких каналов у них не было. Теперь Колю и Веню невозможно было оторвать от семейного фильма то ли про касатку, то ли про дельфина, и он решил просто подождать, пока кино кончится, и не устраивать произвол. Сложив посуду в раковину и будучи изгнанным в комнату в ответ на предложение помыть посуду, Макс вышел из кухни и прошествовал на диван, стоявший в комнате у окна. На этом стареньком диванчике он провёл немало часов с очередной книжкой из стоявшего тут же рядом шкафа. Хлопнувшись на пыльное сидение, он устало посмотрел на зеркальные дверцы, за которыми рядами стояли книги. Пахло пылью и пирогом. От выпитого горячего чая его разморило, холод больше не донимал, и Макс позволил себе просто лениво рассматривать книги, как делал до этого много-много раз. Жюль Верн… Как он всегда завидовал его дружным между собой отважным героям! Джек Лондон. Тургенев. Гоголь… Он неизменно трясся в детстве от его «Вечеров…». Достоевский… Макс вспомнил, как лет в одиннадцать достал один из его томов, прочитал название на нём и тут же потащил его к тете Тане, смотревшей в другом углу комнаты какой-то слезливый дневной сериал.
– Тёть Тань.
– Чего, Максик? – голос был участливый, а глаза её по-прежнему крайне внимательно следили за тем, что происходило на экране.
– Это про кого? Книга про кого? Название чудное… «Идиот». Ругательное какое-то.
Она оторвалась наконец от телевизора и как-то странно посмотрела на него.
– Это про одного человека. Который был такой добрый, что другие не могли в это поверить и называли его идиотом.
Насколько он потом помнил нудные школьные разборы этого произведения, её описание было самым точным и ёмким.
Тот самый том по-прежнему стоял на прежнем месте. Он смотрел на него и вспоминал выражение лица тёти Тани, когда он спросил её:
– Это про кого?
Она говорила ему другое, но глаза её ответили:
– Это про тебя.
На следующий день дождь прекратился. Как отрезало. Люди щурились с утра на яркое солнце, уверенно встававшее на совершенно чистом от облаков небосклоне. И больше дождя не было. Ни разу за несколько следующих недель. В первый же день солнечной ясной погоды температура поползла вверх. Поначалу теплу даже радовались, но недолго. Ласковые солнечные лучи с каждым днем становились все злее и злее. Казалось, весь город с окрестностями поместили в какую-то гигантскую духовку и включили нагрев до максимальной температуры. Сначала первые несколько дней напоминало это всем парник. Была очень высокая влажность после бесконечного дождя, а в сочетании с жарким солнцем духотища получалась убийственная. Достаточно было выйти на лицу из-под кондиционера, как одежда намокала от пота в течении минуты, не больше. Потом стало ещё хуже. Вся влага испарилась, а жар продолжал накатывать на город волна за волной, и с каждым днем температура только повышалась. За почти четыре недели она поднялась с пятнадцати до тридцати девяти градусов в тени.
О презентации сообщили в середине июля.
Эмилия с убитым видом рассматривала целую башню из ящиков с книгами. Придется, наверное, до обеда возиться, чтобы разложить это все по полкам. Рядом с ней стояли Нинка Карачарова из иностранных языков и Лариса Пронина из отдела экономики и финансов.
– Обалдеть! – высказалась Карачарова – эффектная блондинка с почти прокрашенными корнями волос и круглым улыбающимся лицом. – Одних этих Мерфи притащили целую коробку! Я что, двужильная, что ли?!
– Девочки! – из-за стеллажа с книгами на немецком языке вывернулся Бочкин и злорадно заявил: – С книгами необходимо покончить как можно скорее. Клиенты не должны спотыкаться о коробки. А после смены в десять жду вас всех на собрании. Быть всем, Пронина! Не отпущу ни под каким видом! Собрание важное! Долгова! Почему у тебя на полках книги раскиданы?! Как ты собираешься клиентам товар предлагать, если он в таком виде? Штрафов давно не получала?!
Глядя вслед удаляющемуся начальнику, Карачарова оскалилась:
– Козел.
– Могла бы этого и не говорить, – устало проговорила Эмилия, – это констатация факта. Я бы ещё и не так его охарактеризовала. Язык поганить не хочу.
– На собрании он будет про эту идиотскую презентацию рассказывать, – сказала Лариса, с усилием снимая с горы верхний ящик – она была маленькая и субтильная, хотя при этом могла на удивление много поднять, из-за чего имела сходство с муравьем.
– Какая такая презентация? – насторожилась Нина, снимая за ней следующий, забитый большими рабочими тетрадями по испанскому языку. Их толстая мелованная бумага делала ящик просто неподъёмным.
– А такая, – Пронина, казалось, была счастлива осознанием того, что даже Карачарова, знавшая все сплетни магазина без исключения, не обладала информацией о грядущей презентации.
– Я тоже ничего не слышала, – присоединилась к ним Эмилия, выбирая из ящиков книжки для своей секции.
– Я вчера заходила к ним с заявлением на отпуск и слышала, – стала рассказывать Лариса, – в начале следующего месяца в ночь с пятницы на субботу в магазине состоится закрытая презентация новой книги.