Целитель нервно сглотнул и закивал, натянув верноподданническую улыбку на губы:
– Всенепременно, ваше высочество. Не извольте беспокоиться. Сделаем все, что в наших силах.
Мужчина проводил поклонами сбежавшего по лестнице принца. Выдохнул. Промокнул выступивший пот на лбу, потом развернулся и заорал вглубь коридора:
– Талька! Где ты там? Несносная девчонка! Живо готовь все для операции. Голову его сиятельству править будем.
И уже тише, исключительно для успокоения себя:
– Руки бы поотрывал тому мастеру. Самоучка какой-то. Хотя о чем это я? Самоучек целителей не бывает. Просто бездарь и лодырь. Но хорошо, хоть такой князю попался, а то с его высочества станется все трущобы под пламя пустить в отместку за гибель друга.
Этим утром направились в другую часть леса: старуха сочла, что в ближайшей округе мы все выгребли. Она даже еду собрала с собой, видимо, идти было действительно далеко.
Детвора чуток оттаяла: пироги действовали не хуже лекарства. У меня, правда, так и не получилось услышать их смех, но попыток рассмешить не прекращала. Вчера дошла до того, что попыталась изобразить старуху, в ее отсутствие, конечно. Грозно хмурила брови, надувала щеки и грозила пальцем, а еще маршировала – дурь несусветная, но чем еще заняться под мостом? Показалось, что в глазках-пуговках мелькнул смешок, но детские губы не дрогнули. Братцы, если, конечно, они были братьями, напоминали мне оживших восковых кукол из фильмов ужасов – с непривычки испугаться можно. Только «куклы» сами всего боялись и обычно вели себя тише воды ниже травы. Сейчас они бодро топали по тропинке, размахивая веточками. Со спины – обычные дети. С глазами стариков, ага.
Местность начала повышаться, раздаваться вширь и ввысь. Стали встречаться деревья-богатыри, аж шею сводит, если смотреть на их крону. Воздух здесь был пряным, острым из-за большого количества хвойников. Мох – преимущественно белым, пружинил под ногами и пушился мелкими цветочками, отчего казалось, что идем мы по заснеженному лесу.
Потыкала пальцем в попадающиеся грибы – весьма занятные, с шляпками завитком, точно стриженые кудри рыжей ведьмы, разбросанные по мху, но старуха отчаянно замотала головой и художественно изобразила процесс издыхания. Надо сказать, ее навыки пантомимы за эти дни существенно улучшились. Даже лицо стало подвижнее. Еще немного – и можно на сцене выступать. В стенд-ап. А что? Внешность примечательная, увидишь – не забудешь. Зыркает, словно стреляет. Ну и голос – мишка спросонья.
Через пару часов мы вышли на косогор. Вид отсюда открылся… Я искренне пожалела, что у меня больше нет мобильника. Руки чесались снять такое чудо.
Из дома мы выдвинулись на рассвете, а сейчас поднявшееся над лесом солнце подсвечивало сонную, заполненную туманом лощину. Рыжие и зеленые макушки деревьев пробивали его ватное одеяло, где-то в туманном разрыве блеснула синяя лента реки. Дальше зеленым частоколом вставал густой лес, обрамляя собой противоположный берег реки. Было тихо и спокойно, пока тишину не разорвал истошный крик какой-то птицы. Ну, я понадеялась, что это птица. Старуха неодобрительно забормотала, рисуя пальцем в воздухе какой-то знак. Видимо, отгоняющий этих самых птиц. И что-то мне расхотелось стоять на самом виду…
Далее мы двигались по белому мху чуть в стороне от косогора, обходя толстые – не обхватишь – стволы деревьев, уносящих свои кроны к небу. Детворе этот пейзаж был неинтересен, бабуля видела его не раз, а меня постоянно тянуло к просвету. Уж больно завораживающий оттуда был вид: простор, небо, с тонкими дымчатыми облаками, точно кистью кто размазал. И солнце.
Жителю города такое в диковинку. Да и обитателю подмостовья тоже.
Постепенно мы разбрелись в поисках лавайхи. Потеряться не боялись: лес редкий, холмов нет – на косогоре все видны.
Внезапно взгляд зацепился за каменную верхушку какого-то строения. Надо же… Здесь даже цивилизация есть.
Подошла, оценила. Когда-то цивилизация здесь и была, но сейчас полуразрушенная каменная башня с пристройками, очень похожая на храм, сплошь заросла плющом. Нелепым таким, с темно-синим перекрученным в три пальца толщиной стволом и редкими пожухлыми голубоватыми листочками.
Я не утерпела. Ступила на каменные ступени, ведущие вниз, на небольшую площадку. Все же туриста во мне не изжить даже опасностью неизведанных мест. Перила на краю обвалились – туда подходить я не стала. Остановилась в центре, оценивая потрескавшуюся чашу а-ля фонтан, какие-то небольшие пристройки, статую, едва видимую из-за буйно разросшегося плюща – что-то мужское, военное, – и открывающийся отсюда вид: даже сизые горы на горизонте проявились.
Вот он, чужой мир. Чужая культура. «А статуи есть даже у них», – мелькнула в голове мысль и пропала, потому как зашуршало вокруг, загудело, точно пылесос включили. Меня окатило холодом от страха, ноги примерзли к плитам, лопатки свело, а в желудок точно кусок льда запихнули. Выдохнула, выругалась и прикусила губу – резкая боль вернула тело под контроль. Обернулась: часть стены башни словно растворилась в воздухе, открывая нишу, полную какого-то барахла. Солидного такого: доспехи, мечи и даже кубки. Шелест тем временем все нарастал, я в панике заозиралась, воображение рисовало полчища змей, ползущих по мою душу, покусившуюся на святое. И доказывай потом, что ничего из открывшейся сокровищницы не брала. Как тут, кстати, с проклятиями?
Так что к лешему чужие сокровища, которые наверняка под охраной, раз до них еще никто не добрался. Проще ретироваться. Бочком-бочком, от греха подальше. Вон до той лестницы и наверх.
Запнулась на первой же ступени, потому как правая нога отказывалась идти дальше. Глянула в недоумении вниз и зашипела от злости: синяя лоза нагло оплела мой сапог. Ей явно было неудобно на гладкой резине, и потому она постоянно соскальзывала, но продолжала судорожно цепляться, упорно стремясь удержать меня на месте.
Потрясла ногой – лоза удвоила усилия.
– Эй! Это мой сапог, – указала на очевидное.
Бесполезно. Кто-то явно сходит с ума по резиновым изделиям. Хм, а что? Редкий здесь товар, между прочим, уникальный.
Абсурдность ситуации – я, сапог и синяя лоза – помогла успокоиться и обдумать ситуацию. Сапог отдать я не могу. Другой обуви у меня нет. Значит, буду договариваться или драться.
Драться, ха! Скорее драпать.
Некоторое время мы с лозой тянули сапог в разные стороны. Я трясла ногой, шипела, ругалась, аж взмокла.
– И что тебе надо? – сдалась, усаживаясь на ступеньку.
Лоза только этого и ждала. Шорох ударил по ушам со всех сторон, пыль взметнулась столбом. Я закашлялась, прикрывая глаза ладонью. Когда отплевалась, обнаружила, что около меня крутится вихрь из плюща. Старого такого, синего цвета, местами выгоревшего на солнце, с жухлыми листьями, поистрепавшимися ветками. Плющ явно знавал лучшие времена. А внутри, загораживая солнце, темнело что-то… А! Просто темнело, и все.
Я вскочила, попятилась, ожидаемо запнулась о ступень и отбила себе зад, плюхнувшись на нее.
Меня подняли за шиворот, придержали за плечи. Прямо галантный кавалер, а не плющ.
У меня даже ругательства закончились.
Они, конечно, снова появились, когда меня поставили перед нишей. За шиворот же, точно котенка перетащили.
Вы когда-нибудь спорили с плющом? С крутящимися перед глазами с тихим гулом плетями? Искренне не советую. Бесполезно.
– Повторяю, я не вор. И не собираюсь ничего отсюда брать! У меня прадед до Берлина дошел, понял?
Не знаю, с чего я прадеда вспомнила, который действительно до Берлина на танке дошел. У отца сыновей не было, только дочь, так что весь гонор и упрямство мужской линии достались мне. По крайней мере, мама так любила говорить.
– И вообще, с чего ты ко мне привязался? Не местная я. Другую дуру поищи.
Гудение стало недовольно-угрожающим, точно я в осиное гнездо влезла.
И тут луч солнца заглянул в нишу, подсветив мою цель. Осталось только надпись добавить: «Приз», ну или loot*, ага.
Камень был небольшим, с мизинец, но устроен по-царски на алой бархатной подушке. Фиолетовый на алом. Еще и кисточки у подушки золотые, чтоб уж точно никто не ошибся в выборе самого ценного здесь барахла.
Вот только у меня при виде камушка дурные предчувствия зашевелились. А нет, это плющ придвинулся ближе и шевелит волосы у меня на затылке. Еще и пылью обсыпает, рухлядь вертлявая!
С таким надсмотрщиком хочется руки за спину убрать.
Но мне не дали. В спину подтолкнули так, что я в нишу головой влетела. Замерла носом к камню, скрипнула зубами. Нет у меня, похоже, шансов уйти с пустыми руками.
Ладно. Двумя пальцами подхватила камень, стиснула в кулаке, выпрямилась, но спросить, довольно ли пылейшество, не удалось. Башня судорожно затряслась, точно у нее приступ колик случился. Пол под ногами пустился в пляс, вниз с обрыва с грохотом посыпались камни, и я явственно представила, как лечу в их компании… Но испугаться не успела. Меня за шиворот вздернули вверх, время замедлилось, точно в каком-то экшене, я пролетела мимо обрушивающейся башни, о сапог стукнулся камушек. Миг – и я с визгом стою, зажмурившись, на косогоре. А внизу все грохочет и грохочет…
Выдохнула, прижимая ладонь к груди и успокаивая зашедшееся сердце. Опустилась на колени, ноги не держали. Привалилась к теплому стволу дерева. Тело сделалось ватным, точно кисель, а руки продолжали мелко дрожать. Вот это прогулялась. Посмотрела, твою же, достопримечательность.
Боковым взглядом я уловила движение – ко мне на всех парах неслась бабуля. Я испугалась, что сейчас мне предъявят за уничтожение культурных ценностей. И ведь не докажешь, что часовню не я.
Камень от дурных вопросов сунула в самое безопасное место, к сердцу ближе, и подпрыгнула от скользнувшего по запястью чего-то живого. Задрала рукав, глянула недоверчиво на новое украшение. Прищурилась – то есть оно на мне еще и ехать собирается?! Решительно начала сдирать, но запястье предупреждающе сдавили. Стиснула зубы, выругалась в который раз, смиряясь с навязанной компанией. Значит, из-под присмотра меня выпускать не собираются. Ну и черт с ним, пусть болтается. К вечернему платью, правда, не подойдет, вид у браслета был точно его с десяток хиппи уже оттаскали, но на мне сейчас и не платье.
Бабуля меня удивила. Плюхнулась рядом, затараторила что-то, обеспокоенно ощупывая мои руки, ноги, голову. Я вяло отбрыкивалась. В сторону провала она даже не посмотрела.
Детвора появилась чуть позже, выждав, не съедят ли странную тетю. Прошаренные.
Тыгдлар решила меня одну больше не отпускать, и дальше мы двинулись дружной компанией. Я все еще переживала пережитое: впечатлений хватило, чтобы поседеть. Но мысли о смерти почему-то не пугали. Наверное, подмостовье воспринималось уже эдаким дном, после которого и смерть не страшна. Так что я помандражировала, покрутила нервно браслет на запястье и успокоилась, сосредоточившись на поисках цветочков. Пироги сами себя не купят.