Сод

– В тот момент – не допускала. Уже потом, когда вы… ну, когда мы как-то объяснились… – было видно, что Эри трудно подбирать слова, – то есть я поняла, что мой поступок противоречит самой моей теории. И что я едва не сделала очень большую глупость.

– Ну, глупость-то ты сделала, – подсказал Скрипач, отбирая у Ита один из аппаратов. – Нет, ититская сила, так не пойдет.

– Сам вижу. Модуль оставим, только слегка переучим.

– Ну так переучивай, чего ты его выковыриваешь-то?.. А что за теория, Эри?

Она замялась.

– Ну… Рыжий, я очень плохо объясняю.

– А ты попробуй.

– Мы все – как осколки голограммы, – ответила Эри. – Кусочки. Какой-то больше, какой-то меньше. И я такой осколок, и вы. Но в любом осколке же будет голограмма, а не что-то другое, вне зависимости от его размера, и от того, куда он улетел, когда голограмму разбили?[2 - Эри ошибается, потому что ничего не знает про искажения.]

– Не совсем так, но в общих чертах понятно, – кивнул Ит. – То есть ты хочешь сказать, что ты встречалась с другим осколком голограммы, который… который как мы? Верно?

– Да, примерно так, – согласилась она. – А вы… ваша жена, она ведь тоже, получается…

– У нас на этот счет была другая теория, – осторожно начал Ит. – Зеркала, отражения. Про голограммы мы тоже думали, но в несколько ином ключе. Неважно. В общем, ты для себя поняла, что это мы, но при этом – не мы?

– Не они, – поправила Эри. – Вы в любом случае будете – вы. Я… не знаю. Наверное, тоже. Просто я очень плохой осколок. Даже не осколок, а так, осколочек. Есть и другие.

Ит снова ощутил между лопаток неприятный холодок.

– Кто – другие? – поинтересовался он.

– Осколки, которые еще меньше, – объяснила Эри. – Например, я помню вас… ну или их… неважно… а другие не помнят, или просто ощущают, или помнят, но совсем мало. Я встречала таких людей. Мы все с ними немножко похожи чем-то.

– Тем, что понимаете, что ваше знание – правда?

– Ага. Только ни мне, ни им никогда не верят те, кто… ну, кто не осколки. Ит, а почему кто-то помнит, а кто-то нет? – спросила она.

– Если брать за основу твоей теории именно голограмму, то учти – изначальную голограмму нельзя дробить до бесконечности. В совсем маленьких кусочках изображения не будет. Я тебе потом покажу на примере, как это выглядит.

– Ага, – она покивала. – Но ведь кусочек всё равно часть голограммы, так? Верно?

– Верно, – согласился Ит. – Но изображение…

– Изображение пропадет, я поняла. Но часть всё равно останется частью.

– Конечно, останется, – проворчал Скрипач. – Куда она денется.

– Эри, а люди, которые такие же, как ты – кого-нибудь еще можешь показать? – с интересом спросил Ит.

– Уже не могу.

– Почему? – нахмурился Скрипач.

– Потому что вся эта система… ну, весь наш мир… он, кажется, задумал нас, вот таких, уничтожить. Простите, я путано говорю, наверное, – Эри, кажется, покраснела. – Уже несколько лет прошло с тех пор, как умер последний человек, который мне верил. Да их и было немного, около десятка. По крайней мере, тех, кого я сумела разыскать. Может быть, где-то есть еще. Я не знаю.

Холодок всё никак не проходил. Ит передернул плечами.

– Осколки, значит, – пробормотал он. – Ты осколок, мы осколки… угу… А что же случилось с самой голограммой, в таком случае? Что произошло, почему появились осколки?

– Не знаю, – Эри пожала плечами. – Что-то случилось, наверное. Но голограмма теперь разбита. И каждый что-то помнит, как я. Каждый, кто был раньше частью этой голограммы.

– Это надо подумать, – Ит кивнул. – Это слишком серьезно, чтобы решить вот так, с налету, за один вечер.

– Сейчас доделаем телефоны, и спать, – пообещал Скрипач. – Я лично с ног валюсь.

3. Реалии

Утро началось творчески – проснулся Скрипач от громкого и требовательного стука в соседскую дверь. Кажется, стучали ногами. И параллельно звонили в звонок. И что-то кричали. Скрипач прислушался.

– Арина, открывай! – требовал мужской голос. – Негоже меня держать на пороге!

– Открой отцу святому, родимая, – запричитал второй голос, на этот раз женский. – Не бери грех на душу! Мы тебе подарочки принесли, всем приходом собирали. Смотри, какая корзинка!.. Открывай, Ариночка, слышишь?

– Что там происходит? – недовольно спросил сонный Ит.

– Спи, я сам, – отмахнулся Скрипач, которого разбирало любопытство.

– Не выеживайся только, ради бога.

– И не думал даже, – Скрипач накинул халат. – А ну-ка…

Через глазок на лестничной клетке можно было разглядеть следующую картину. У двери топтался крупный, дородный священник, толстый, отдышливый, в теплой куртке, накинутой поверх длинной рясы. Рядом с ним толклись две бабки, которых Скрипач тут же определил ДЭП-ницами с хорошим стажем и богатой практикой. В руках одной из бабок была корзинка, явно не новая, сувенирная, с несуразно длинной ручкой, перемотанной синей изолентой.

– Открывай, Арина, нам надобно квартиру посмотреть, – требовали бабки. – Чего молчишь, бесстыжая? У людей дети малые плачут, а ты расселась в двух комнатах, сычиха! Совсем совести нет?

– Арина, откройте, – басил священник. – Какой вы пример подаете молодым? Во грехе упорствуете? Мы же по-хорошему просим! Не перечьте батюшке!

Мысленно обругав себя последними словами за то, что Эри разрешили ночевать дома, Скрипач прошел в комнату, быстро оделся, перехватил волосы резинкой, и снова пошел в прихожую.

В коридоре бубнили всё так же.

Скрипач демонстративно громко щелкнул замком, привлекая внимание, и вышел в коридор.

– Что тут происходит? – ласково поинтересовался он, хотя, конечно, уже сообразил – что. – Вы кто такие?

– Мы с прихода! – загомонили бабки. – Это вы кто такой?

– Что в имени тебе моем? – риторически провозгласил Скрипач. – И зачем вы долбите в дверь? Спать мешаете!

– Девятый час утра, кто ж в такое время спит? – удивились бабки. Священник пока что молчал, он буравил Скрипача недовольным взглядом – видно было, что публике батюшка совсем не рад. Их программа должна была идти исключительно соло, а тут на тебе. Еще один зритель появился.

– Мы спим, – пожал плечами Скрипач. – Может, мы ночью работали? Чего вы шумите? И что вам надо от этой женщины?