Миллионы не моего отца

Вадим затаился, неделю-другую решил не беспокоить Анну, но вскоре стал обнаруживать следы ее присутствия в своем доме.

Лиза замыслила писать свой портрет. Ей и самой эта идея казалась эксцентричной, когда сообщила об этом Вадиму за завтраком. «В общем, дворянство я недобитое, – шутила она. – Но получиться должно неплохо: у Ани хорошая академическая школа, и рисовать она может не только летающие члены». Своей студии у бедняжки не было, поэтому предлагалось писать картину здесь, у Лизы в гостиной.

Вадим сидел за столом с лицом игрока в покер, он боялся выдать себя и не знал, как реагировать. Если начать возражать, Лиза может заподозрить что-то, а если согласиться – Вадим просто не мог представить Анну и Лизу вместе – это было слишком смелой сексуальной фантазией.

Впрочем, у него никто и не спрашивал – Лиза все уже решила, и вскоре дом наполнился запахом масляной краски, но Вадим замечал только кисловато-пряный бергамотовый запах Аниных духов, который превратился для него в навязчивость. Самой Анны в доме он не заставал – она являлась после полудня, когда Вадим трудился над своим стартапом в лофтах офиса или разъезжал по городу по встречам. Первое время Вадим избегал заглядывать домой в эти часы, но потом осмелел и попытался подловить Анну – безрезультатно. Анна как нарочно все время ускользала от него: раз она отменила сеанс из-за необходимости быть у дантиста, в другой не смогла уже Лиза, которая в своем университете делала доклад на конференции.

Вадим только наблюдал, как громоздкое полотно на мольберте день ото дня обрастало красками: яркие мазки постепенно облепляли робкий карандашный рисунок, словно лепестки хризантем. Лицо Лизы приобретало неестественную желтизну, которая была утоплена в мраке траурного платья. Волосы блестели медью проволоки, скованные ободом из синей ленты. За спиной разливалась абсентная зелень, этой же хмельной, нездоровой зеленью блестели глаза. Умные, как всегда, но совсем недобрые, совсем чужие, – как показалось Вадиму.

Вадим сразу не полюбил этот портрет. И дело было не в художественных недостатках – как портретист Анна и правда оказалась хороша. Но она не рисовала – она присваивала человека на своих картинах. Она рождала демонов, посмотрев на которые нельзя было оставаться уверенным, что запечатленный на портрете не изменился и в реальной жизни. Он менялся в твоей голове, – вот в чем дело, эта живопись сбивала прицел.

Нет, это не фото в инстаграме, о котором ты можешь быть уверен, что оно ретушь, фильтры и самолюбование. Слащавая, безобидная ложь. Живопись претендовала на правду. Она творила правду, которую никто не знал, – и узнавать, должно быть, страшно. Особенно тому, с кого писан портрет.

Как и в прошлый раз, Анна никого не стеснялась, а Лиза – Лиза, кажется, была в восторге от новой себя.

– По мне, так жутковатая картинка, – говорил Вадим жене, с недоверием глядя на нее на портрете, – хотя и добротно нарисовано.

– Она не плоха – просто слишком откровенна, – задумчиво отвечала Лиза, и непонятно было, это она о картине, о себе на картине или о той, что нарисовала портрет.

– Откровенна? Ты же на ней в черном платье, как монашка. Если бы хоть какое-то декольте, а лучше – нарисовала б тебя обнаженной.

– Я здесь более чем обнажена.

– Да ладно. Ты здесь на себя не похожа.

– Я не знаю, что такое быть похожей на себя.

«Что-то она темнит: а уж не рассказала ли ей Анна о поцелуе в баре? О чем они тут днем за чаем девочки могут болтать?», – озадачился Вадим. Он не мог спросить об этом ни у Лизы, ни у Анны – последней он теперь просто опасался. Нужно было как-то аккуратно навести мосты, и Вадим написал в мессенджер:

– Ань, видел, закончила портрет – ты здорово рисуешь!!!

– Спасибо!!! И ни одного члена на картинке – заметь! – веселый смайл.

Вадим тоже не поскупился на смайлы.

– Как твой ноутбук – работает? – спросил.

– Ага, пашет машина.

– Ну, вот видишь, плохого не посоветую. Если что – обращайся.

– ОК, – милый стикер аниме-девочка.

И Вадим понял, что все обошлось. А может быть и больше – может, это он струхнул и с самого начала неправильно понял ее? Может, она была и не против?

Последняя мысль была так приятна, так хороша, что Вадим поселил ее у себя в голове. Он стал чаще думать об Анне, ее представлять. То, что он представлял, казалось достижимым и в реальной жизни – ведь ожидалось, что Анна свободнее, раскрепощеннее и смелее жены. Это было словно смотреть видеоролики.

Пару из них, излюбленных, он прокручивал в своей голове, сидя с закрытыми глазами в кресле бизнес-класса, когда самолет тяжело шел на взлет. Вадим летел на международный форум инноваторов в Казань – слушать спикеров и ловить инвесторов. Последних – чисто ради спортивного интереса, потому что денег тестя хватало более чем. Вадим торжествовал, он был на высоте, десять тысяч метров, – сообщал пилот, – Вадим имел все, что хотел – пускай Анну пока и в фантазиях.

Форум блестел глянцем стендов, молодыми глазами и почтенными лысинами, – оптимизм вручали на входе вместе с бэйджем, надежду находили на фуршетах в бокалах шампанского. Что это был театр, не скупившийся на декорации, – кажется, понимали все, кроме немногих студентов, – но куксились только плохие артисты. Вадим был хорошим и чувствовал себя превосходно.

Как жалко было покидать Казань, спешно нестись в аэропорт на второй день форума, когда все еще в самом разгаре, – после звонка администратора его новенького офиса на Чистых прудах с известием о том, что в конторе этажом выше прорвало трубу и теперь вода льет с потолка дождем.

Прямо из Домодедово в офис – озирать разрушения. И хотя капель уже прекратилась, вода под ногами хлюпает. «Ну какие инновации могут быть в этой стране?!», – воскликнул Вадим, наблюдая, как под громыхание его мата растворяется мираж казанского форума. «Делать здесь уже нечего, промочил ноги», – и Вадим поехал домой.

Жену о возвращении он не предупреждал, и когда зашел в квартиру, застал их обеих: Лизу и Анну. Они не были заняты портретом, как ожидалось: он был водружен на стену в пустой гостиной. Под сверлящим взглядом взирающих сверху зеленых глаз утомленный Вадим проследовал в спальню. И, открыв дверь, застал их. Нет, они не пили чай – они занимались любовью.

* * *

– Извини, друг, просто она тебя интересней, – говорила Анна, натягивая джинсы на маленькие изящные бедра. Вадим, наконец, увидел ее обнаженной, но ему было от этого не радостно.

Анна никого не стеснялась, но поспешила выскользнуть из квартиры с проворностью магазинного воришки, которому уходить не впервой.

– Ну и как это понимать?! – криком обратился Вадим к Лизе.

А Лиза – Лиза, оборачивая тело в шелковый халат, посмотрела на него как на идиота, с пристальной наглостью зеленоглазой кошки, и, перекинув один за другой концы пояса с кистями, отправилась на кухню, – не исключено, что пить чай.

Вадим было рванул за нею, но остановился.

Жена не умела устраивать скандалов.

На кухне были ножи. Не то чтобы Вадим думал, что в порыве гнева может поранить Лизу, – он бы на такое не решился. Это бы значило поставить крест на всем.

Все, что Вадим мог себе позволить, это вскрыть вены на ее глазах, – но на это он был не готов. Слишком было б ей жирно.

«Но почему?», «Что это – месть? Анька ей рассказала о моих приставаниях?», «Какого черта они лесбиянки?», – проблема в том, что Вадим не знал, как все произошедшее трактовать. – «Когда с женщиной, это измена или что вообще?»

Дилемма не решалась так просто. – Вадим не мог ее решить при помощи тех формул, что имелись в его голове.

Если бы можно было пойти на кухню и вытрясти из Лизы всю душу, – тогда бы он нашел ответ. Но что потом сделает Смирнов?

На кухне Лиза и ножи.

Если бы Вадим не был увлечен Анной, если бы не хотел ее для себя, – возможно, было б не так обидно. А здесь – будто бы Лиза съела его кусок.

И сделала это нарочно. Облизываясь и не подавившись.

Ушлые кошки.

Лиза и ножи.

В действительности Вадим боялся не Смирнова и не себя, окажись у него в руке нож.

Странно, но он боялся Лизы.

Лиза была непонятна. Вадим никогда ее не понимал.

Не понимал, но было какое-то животное чувство, звериное чутье, которое останавливало его идти на кухню сейчас.