Миллионы не моего отца

Копии документов от банка, полученных у нотариуса, я прилагаю к этому письму, чтобы не быть голословным.

Вы можете убедиться, что это не афера и не авантюра, изучив эти документы, посоветовавшись с вашими юристами, а также обратившись к нотариусу Синицыну. Не торопитесь, изучите все тщательно, в спокойной обстановке, – я подожду. Но я прошу вас откликнуться на это письмо.

Я надеюсь, что мы с вами встретимся и поговорим, или хотя бы созвонимся.

Я бы хотел пообщаться с вами, узнать вас получше. Вы ведь были знакомы с Мещерским и могли бы мне рассказать о нем.

Я пишу, что хотел бы узнать вас получше, потому что в некотором смысле уже с вами знаком. Дело в том, что случайным образом ко мне в руки попала синяя тетрадь – ваш рукописный дневник. Я нашел его среди бумаг в вашей квартире, когда мы с вашим мужем искали что-нибудь, что могло бы указать дорогу к вам. Ваш муж хотел выбросить эту тетрадь, но я ее сохранил.

Каюсь, что читал ваш дневник без разрешения, но с удовольствием. У вас крайне интересные мысли, и они мне очень близки.

В наше время такая редкость встретить интересного человека, но кажется, мне повезло. Я очень рад даже заочному знакомству с вами.

Мне понравилось, как вы написали про отражение в зеркале, и еще несколько мест. Не знаю, вспомните ли вы их, ведь дневник писался давно. Я обязательно верну вам этот дневник при встрече.

Он представляет ценность, но только вам решать, как с ним быть. Вадим, как бы ни был обижен на вас, не имел права на него покушаться.

Я познакомился с вашим мужем только вчера, и он не понравился мне. Я должен вас предупредить, что он сейчас в плохом состоянии, к тому же задолжал большую сумму денег. Он будет искать встречи с вами, вполне вероятно.

Но, каковы бы ни были ваши отношения с ним, я понимаю, что это не мое дело, и я не буду в него влезать.

Я просто хочу, чтобы вы не расстраивались. Достаточно уже и того, что вы потеряли отца недавно. Моя скорбь едва ли может сравниться с вашей, ведь я своего отца не знал, но даже я, узнав об этой трагической гибели, почувствовал внутри себя пустоту.

Земля пухом Георгию Смирнову и Виктору Мещерскому.

И я надеюсь, когда мы встретимся с вами, будет солнечный день. Сейчас, в марте, солнце только начинает к нам в Москве пробиваться.

Я с нетерпением ожидаю встречи с вами и с ним.

Михаил (Мещерский) Старостин

Михаил сначала попробовал написать свою фамилию на дворянский манер, через дефис, но получилось нелепо и тяжеловесно, так что пришлось пририсовать скобки.

Он отправил письмо по электронной почте и к своему удивлению уже через пару дней получил ответ.

Билет в Баден-Баден

– Не знаю даже, что посоветовать тебе, но никаких прав у тебя на это наследство нет, – розовощекий, с вальяжно расстегнутым воротом франтоватой сиреневой рубашки, чуть вспотевший, с бежавшим на спинку кресла синим пиджаком, адвокат лихо накручивал спагетти на вилку, и видно было, что еда рождала у него больше энтузиазма, чем вопрос, которым побеспокоил его Вадим.

Вадим, с многонедельной бледностью лица и взглядом тусклым и алчущим одновременно, кажется, лишался последних надежд:

– Но послушай, мы же с ней в официальном браке и, потом, долги…

– Долги, о которых ты говоришь, большей частью оформлены на твою фирму – жена не обязана оплачивать их.

– А Смирнов, – не унимался Вадим, – это же он финансировал предприятие, как насчет его обязательств?

– Проблема в том, что вы не заключили никакого договора на предмет регулярных инвестиций.

– Но мы же родственники…

– Вот и решай все с женой полюбовно – уговори ее погасить долги. Развод сейчас невыгоден тебе: вы слишком мало пробыли в браке, ничего не нажили – ты ничего не получишь. Что до наследства тестя, то по закону оно целиком отходит к твоей жене.

– Черт, черт бы побрал всех этих Смирновых! – елозил в кресле Вадим и даже разгневанным выглядел не впечатляюще. Официанты совсем позабыли о нем и не несли заказ.

– Это, кстати, был бы выход, – хихикнул жующий адвокат. – В смысле, случись что с твоей женой, других наследников, кроме тебя, у нее нет.

Вадим устало зевнул: «Мечтать не вредно».

– Ну хоть что-то реальное ты мне можешь посоветовать? Там же действительно большие деньги.

– Боюсь, только нереальное: алименты по инвалидности – будь ты инвалид; ограничение дееспособности в случае, если она пила или ширялась; признание недееспособной психически больной…

– Стоп! Она же болела, не знаю, правда, чем, но в клинике лежала – клинике неврозов.

– Ну, это не то же самое, что психиатрическая. Нужно серьезное заболевание, шизофрения там, маниакальный психоз, а не это: «Доктор, у меня детские травмы».

– А как вообще это установить?

– При подозрениях назначается судебная экспертиза, больного помещают в стационар. Если подозрения подтвердятся, суд признает гражданина недееспособным и назначает опекуна. Как правило, это близкий родственник, например, супруг. Далее опекун получает право управлять имуществом подопечного. В основном схема работает для родственников пожилых людей с деменцией, чтобы те не разбазарили будущее наследство.

Вадим, чья голова гудела, кажется, еще больше после чашки выпитого кофе, попытался обдумать услышанное. Мысль задребезжала как школьный звонок, запрыгала в висках, сделала голову на пуд тяжелее. Вадиму стоило бы обеспокоиться своим душевным здоровьем, но вместо этого он задался вопросом, а была ли безумна его жена? Все свидетельствовало об обратном, и даже маленькая интрижка с Анной не говорила ни о чем. Лиза со всей ее выдержкой и рациональностью, порой доходящей до цинизма, была последней, о ком можно было такое подумать. И тем не менее Вадим подумал.

На миг Вадима охватила жгучая, бурлящая раскаленным маслом уверенность, что жена его абсолютно безумна. Казалось, безумие это проявляло себя с первых дней их знакомства, скрываясь за отрешенностью, задумчивой тишиной, а после показало себя в хладной решительности ухода из дома. Да весь этот брак для нее был безумием, если подумать. А Вадим был дурной, невнимательный муж, которого если бы не сумасшествие, полюбить было б невозможно.

Но Вадим не знал, любила ли она его. Кажется, ему это никогда не было важно. Кажется, ее безумие вполне устраивало Вадима, пока не обратилось против него. И ему, не имевшему ни безумия, ни любви, а только нараставшую головную боль, крыть было нечем.

Вадим почувствовал страх, поняв, что придется схлестнуться с женой из-за ее наследства. Это был особый, предупреждающий страх несмелого человека, доводящий до тошноты при мысли о предстоящей схватке.

* * *

– Ну что, задрот столичный, как будешь бабло отдавать? – осененное недоброй курносостью лицо Бавыкина лыбилось, обнажая ряд ровных зубов, серо-желтых от кариеса и табака. Дмитрий уже разбил Вадиму губу, прошелся по ребрам и сейчас размышлял, подбить ему глаз или сразу сломать нос. Последнее хотя и было б Бавыкину приятно, но могло поставить крест на дальнейших истязаниях.

Бавыкин любил ставить людей на место. Место человека он определял по собственному внутреннему убеждению. Вадим, по его убеждению, на свое место еще не отлетел.

Бавыкин снова был у Вадима дома. В прошлый раз, воспользовавшись невнимательностью Вадима и царившим в квартире беспорядком, он утянул с коридорной тумбочки связку ключей, так что звонить в дверь ему не пришлось.

Сегодня истек срок, который был щедро предоставлен Вадиму провинциальными кредиторами, поэтому Бавыкин был снова здесь. Так как Бавыкин еще раньше разузнал адрес квартиры родителей, Вадим больше не видел смысла там скрываться. Да и родителей он подставлять не хотел.

Вернувшись в квартиру на Большой Декабрьской, Вадим рассчитывал, что в случае визита Бавыкина просто ему не откроет. Шум Бавыкин устраивать не будет, потому что дом не из бедных – соседи тотчас вызовут полицию, а Бавыкин вряд ли хотел здесь видеть своих коллег.

Но все-таки опасения были, и чтобы их заглушить, Вадим попросту напился. Таким, погруженным в нетрезвый сон, Бавыкин и застал его и тотчас пристегнул его руку к ножке дивана.

Нависая над сидящим на полу Вадимом, Бавыкин понимал, что денег сегодня он едва ли получит, и стремился получить хотя бы моральное удовлетворение. Проблема была в том, что Вадим не понимал, что такое Бавыкин. Этот изнеженный молодой москвич, кажется, никогда не лишался денег на школьные завтраки, не скрывался от хулиганов по подворотням, не стоял под ударами отца-алкаша или армейских старослужащих. Он также не попадал к ментам, за исключением одной короткой поездки в автозаке с либерального митинга, заснятой на видео и трехминутным роликом выложенной в инстаграм. У Вадима не было опыта столкновения с насилием, потому сейчас на Бавыкина он смотрел растерянно и изумленно, как на стихийное бедствие или фонарный столб, в который влетел его автомобиль. «Совсем страх потеряли», – негодовал Бавыкин. С Вадимом ему было сложно.

– Ты думаешь, я сейчас вышибу тебе пару зубов и успокоюсь, но нет, – говорил Бавыкин, хватая Вадима за плечо и пытаясь растрясти в нем страх, – через пару часов сюда подъедет бригада оперов, которым уже проплатили за тебя, они хорошо поищут и совершенно случайно найдут у тебя в доме наркоту. И ты сядешь, поверь мне, зять Манукяна из прокуратуры позаботится об этом.

Вадим вспомнил об остатках марихуаны, спрятанной в пианино, и подумал, что и подкидывать не придется. То ли от алкоголя, то ли от ощутимых ударов Бавыкина по голове, Вадим сейчас находился в состоянии звенящей тупости и как отвратить от себя Бавыкина сообразить не мог. Он просто смотрел на него влажными пустыми глазами вместо ответа, чем еще больше выводил Бавыкина из себя.