Не согреши

Не согреши

1

Последним, что запомнил Келвин, стало уставшее, но приятное лицо пожилого хирурга, склонившегося над ним. С ходу сложно сказать, что за человек этот хирург, потому что Келвин с ним не встречался и не общался до операции, но чувствовал, что зла ему не причинят. Объяснить предчувствие не смог бы, если бы спросили. Он просто знал. И так было всю его долгую и скучную жизнь.

Серые глаза хирурга встретились с карими Келвина. Мужчине, лежащему на холодном операционном столе, лишённому одежды, стало не по себе от внимательного взгляда врача, но он быстро успокоился.

он же просто проверяет как я себя чувствую приди в себя ты старый кусок дерьма не разваливайся тебе предстоит прожить так много лет

Он, конечно, не знал, что часы тикают без продыху, отмеряя последние минуты его жизни, сыплется песок из верхней чаши в нижнюю, каждая песчинка по-своему прекрасна, только посмотрите на нее, как она сверкает в ярком свете больничных ламп, таком бездушном мертвенном свете, лишающем последних надежд. И каждая песчинка когда-то была частью единого целого, огромного камня, может быть, даже горы, дремлющей под благодатным солнечным светом, омываемой дождями. А потом раскрошился камень, стал песком, раскидало его по всему свету. Так было в начале мира, так будет всегда.

Часы тикали, но Келвин не слышал (да и мог бы?) их похоронный звон. Всё, что его волновало, заключалось в серых глазах хирурга, которого звали Сэн. Келвин не знал этого, он старался найти в глубине узких зрачков ответ на единственный вопрос,

а выживу ли я

потому что его много лет мучили ужасные боли в животе, заставляющие сгибаться в три погибели,

доктор скажите что все будет хорошо

потому что он наконец-то обратился к врачам, решив, что таблетки не помогают (вырывать нужно корни, а не свежие побеги, растущие на стволе).

Но хирург молчал. Может быть, он улыбался в голубую тканевую маску, на которой вскоре появятся чудесные алые розы (с отвратительным запахом железа), а может быть, губы его кривились от сострадания (хотя известно, что нет большего циника, чем врач). Так или иначе Сэн молчал, склонившись над Келвином, и хотя прошло всего несколько секунд, они растянулись на целую вечность.

Келвин успел бы заказать пиццу и расплатиться с курьером, а доктор всё стоял бы, превратившись в вопросительный знак.

Келвин успел бы пожертвовать немного денег детскому дому, а доктор всё смотрел бы, смотрел бы и не моргал.

О, как хотелось Келвину разбить эти очки с тонкой серебряной оправой, растоптать каблуком, а потом сдёрнуть маску с лица хирурга и закричать

да не молчи скажи ты дерьма кусок что я выживу я ещё не успел заработать себе пропуск в Нойвен!

Но Келвин подавил греховные мысли. Он же поклялся жить правильно, справедливо, но в мыслях его проскальзывали гадкие образы. Они затмевали прекрасный белый свет, заливающий собой все пространство, играющий на зеркальных боках небоскрёбов, превращающий обычные лужи в волшебные озерца.

Келвин приходил в город каждый день перед сном. Закрывая глаза, он воображал себя в огромном мегаполисе, вымершем и пустынном, принадлежащем только ему, о да, скажите это еще раз, только ему одному, только Келвину Дорному, потому что он этот город, забери его Грастрах, заслужил! В мегалополисе, пока безымянном, шумно так же, как в том, где он живет сейчас. Но машины застыли, припаркованные на асфальте и в воздухе, закрыты кофейни и магазины, в ресторанах не готовят сочные котлеты, в школах не учат детей. Он один, весь город только его.

И он идет по главной улице идеального Аадберга (а зачем придумывать новое имя городу-близнецу, если старое так удобно сидит на нем?), напевает песню, возможно, это «Дом, милый дом» или «Дом рассветного Солнца», насвистывает сладкую мелодию, греется под лучами звезды, и никакого чертового шума, никаких чертовых людей, только город и он, только он и город.

И так будет всегда, отныне и во веки веков, я обещаю тебе, разве можешь усомниться в моих словах?

Келвин верит, что в Нойвене, месте, у которого так много имен и воплощений (где-то это Рай, где-то седьмые небеса, где-то Нарния) ему позволят создать такой город. А почему нет? Он живет благочестиво, не грешит, переводит женщин через дорогу, жертвует детским домам и приютам для животных, не завидует, не крадет, не предает.

Но и не молится.

Как молиться богу, запретившему это? Ни одной иконы, ни одного храма нет во всем мире. Правда, Келвин слышал легенды про древний, затерянный во времени и пространстве храм, стоящий где-то на краю мира. Якобы в нем сохранилась первая и единственная икона, на которой изображен Веярд во всей красе. Но храм этот так далеко, что не добраться на машине, на эноконде не долететь, а телепорты слишком сложны. И Келвину иногда снится полуразрушенный храм, пронизанный лучами света, падающими из отверстия в куполе, а внизу висит картина, на которой огромный величественный белый орел раскинул крылья. Славься, Веярд, ибо ты сущее, ибо ты часть создателя нашего Сааха.

Гадкие образы врываются в жизнь и чистые мысли Келвина, белое становится грязно-желтым, молоко сворачивается хлопьями, листья высыхают и ломаются, кожа покрывается кровоточащими язвочками. Келвин хочет согрешить, ему снится, как он убивает и насилует, предает друзей и наслаждается всеми плодами греха. Он кричит и просыпается, а пальцы помнят холод и тяжесть оружия, тепло девичьей груди, сжатой с озверением. Он помнит клочки светлых волос на молотке, вымазанном кровью, помнит, как провалился череп безымянной девицы под его сильным ударом. Но это сон, разумеется, разве мог Келвин совершить такое?

И сны уходят, забываются. Однако остается ощущение гадливости, словно вымазался в грязи, а отмыться не можешь. И Келвин старается искупить это добрыми делами.

Вот и сейчас он лежит под простыней, его обступили медсестры, хирург смотрит в глаза (что он там ищет?), а на душе тяжело и мерзко. Он не помнит последний сон (и это хорошо, скажу я вам), перестрелка стерлась из памяти, исчезла, притаилась в глубинах разума. Он, конечно, вышел победителем из нее, а те куски дерьма никогда нигде не победят больше, старина Келвин уложил их всех, так-то. Но это сон, просто сон, а кому из нас не снятся порой странные реалистичные сны?

Наконец хирург поправляет нелепую квадратную шапочку (непонятно, зачем он нацепил ее, ведь под ней лысина) и говорит:

– Господин Дорном, вы знаете, почему оказались здесь?

конечно я знаю кусок ты дерьма

Чуть не срывается с губ Келвина, но он контролирует себя и отвечает, растянув тонкие губы в подобии улыбки:

– Да, господин хирург. Врач сказал мне, что у меня небольшая опухоль.

– Верно, господин Дорном. Дело, в общем, пустяковое…

конечно не у тебя же опухоль в желудке

– …но есть определенные риски.

– Какие еще «риски»?

– Рядом с опухолью много крупных сосудов. Работа предстоит кропотливая, хотя повторюсь, риски минимальные.

– Скажите уже как есть и режьте, – буркнул Келвин. Хирург – Келвин в этом мог поклясться – усмехнулся под маской.

– В общем, есть риск задеть один из крупных сосудов. Уверяю вас, ничего серьёзного, но операция тогда продлится дольше.

– Мне без разницы, времени у меня достаточно. Спасибо за предупреждение, господин хирург.

«Какой же он заноза в заднице, – подумал Сэн, но улыбнулся, словно пациент мог видеть улыбку, – не скажешь даже, что частенько благотворительностью занимается».

Подошла медсестра с какой-то блестящей штукой в руке, похожей на тюбик помады.

– Господин Дорном, сейчас я сделаю укол. Это наркоз. Вы почувствуете сонливость, возможно, слабое головокружение, это пройдет. Во время операции вы будете крепко спать.

Келвин кивнул. Медсестра протерла ватой, смоченной в дезинфицирующей жидкости, будущее место укола и поднесла инструмент к вене. Прислонив к коже один торец цилиндра, нажала на противоположный, игла впилась в вену и нырнула обратно. Медсестра, все так же улыбаясь, убрала инструмент, протерла ваткой место укола и повернулась к Келвину.

– Вот и все, господин Дорном. Скоро мы приступим.

Его не попросили посчитать до десяти, но это не понадобилось: Келвин даже не слышал последних слов медсестры.

2

Келвина тошнило. Он с трудом разлепил глаза, сощурился от яркого света. Первая мысль, промелькнувшая в его одурманенной голове, была

как прекрасно я жив несмотря на все риски о которых говорил этот хирург непохоже что он вообще компетентный специалист

Глаза более-менее привыкли к свету, и Келвин увидел над собой кругляши ламп. Живот не болел. Келвин порадовался, что после операции чувствует себя нормально, даже хорошо, но потом поймал себя на мысли, что

да я вообще ни хрена не чувствую неужели наркоз еще действует?

Объяснение логичное. Он отвел взгляд от ламп, чтобы осмотреться, раз уж глаза привыкли к этому мертвенно-белому больничному свету. Стандартная палата: выкрашенные в светло-бежевый стены, мультимедийный экран, встроенный в одну из них, какие-то черно-белые фотографии в рамках, прозрачный стол, вероятно, сделанный из крепкого стекла, такой же стул рядом, на столе красная офисная папка, книжка в коричневой обложке, у которой отваливается корешок, недоеденный шоколадный кекс на желтой картонной тарелке.

Взгляд Келвина задержался на кексе. Он не помнил, чтобы ел что-то подобное перед операцией. Черт, он вообще не ел сладкое с тех пор, как его желудок превратился в скрученный комок боли. Жесткие диеты – вот, что он соблюдал на протяжении последних семи лет. Он мог написать солидный кулинарный том об одних только кашах: овсяной, пшенной, манной, гречневой, гороховой, рисовой, полбяной. Он знал десять способов приготовления каши из кускуса, но шоколадный кекс? Возможно, его оставила медсестра или сиделка, потому что Келвин кто угодно, но не самоубийца. Нет, самоубийцам прямая дорога в Хед, да не куда-нибудь на верхний уровень, где прохлаждаются предатели, а в нижний, чтобы страдать вечность. Нет, Келвину дорога только в Нойвен, он жил, соблюдая все условные заповеди. Четких правил религия не устанавливала, вот и приходилось изгаляться, придумывая собственные пути очищения.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.