Как Данила Лёню спасал

– Сейчас не страшно. Вот когда трамваи ездят, могут и пломбы из зубов повылетать.

– Даже не знаю, что меня пугает больше: эта лестница или ваш оптимизм, – пробормотала в ответ она, но Данила уже заходил в квартиру: дверь оказалась незаперта.

– Сули! – крикнул он с порога.

Лада, хватаясь за перила, неуверенно прошла по лестнице и ступила в квартиру следом за ним. Балкон оказался одновременно и прихожей, и кухней, было светло. В углу угрожающе рычал холодильник советского производства. Имелся тут и небольшой столик, покрытый потрёпанной клеёнкой в цветочек, пара табуреток, полная пепельница, инсталляция пустых бутылок из-под кошерного алкоголя и множество прочего мелкого барахла. Из-за арочного проёма выглянул невысокий молодой человек, он держал в зубах перепачканную красками кисть. Его тёмные, местами зелёные от краски волосы торчали во все стороны, а лицо поросло негустой щетиной с теми же оттенками зелёного.

– А, Левитан, – отозвался он без особого энтузиазма и вынул кисть изо рта. – Морда ты жидовская. Рад меня видеть, только когда нужно что-то даром сляпать.

– Я, между прочим, с Джимом, но могу и уйти обиженно.

– С Джимом? – в голосе тут же прибавилось энтузиазма.

– Ладе нужен Айвазовский.

– Хм, Айвазовский… – Молодой человек, он же Сули, задумчиво пошкрёб щетину зелёными пальцами. – Даже не знаю, получится ли с бурбоном, надо было лучше водки взять. Но можно попробовать, проходите.

Сразу началась суета, Данила скинул ботинки и нашёл две пары каких-то потрёпанных тапочек, Сули взялся за гостинец, порезал лимон и сыр, достал бокалы. Лада оторопело застыла на месте: подобная слаженность ввела её в недоумение. Ни этот странноватый еврей (вернее, два еврея), ни это жилище не внушали ей доверия, что уж говорить о тапочках. Не снимая туфель, она всё-таки прошла в квартиру. За арочным проёмом был тесный проход, дверь в туалет, а дальше – всего одна крошечная комната со страшенной люстрой, сервантом с немытыми дверцами и грудой полотен разных размеров. У окна стоял мольберт с неразборчивой зелёной мазнёй.

– Это что всё тоже?.. – спросила Лада, окидывая взглядом пространство.

– За кого вы меня принимаете? – отозвался Сули. – Я, знаете ли, и для души рисую.

Он быстро расставил на раскопанном Данилой журнальном столике посуду. Внезапно из-под хлама появился и продавленный диван.

– Извините, Данила, но вы же не собираетесь надраться бурбона?

Он развалился на диване и растянул губы в улыбке. Вообще-то, Данила был человеком интеллигентным, преподавал в университете и не имел привычки «надираться». Но продавать подделки ему тоже было неприлично, хотя именно с его подачи Сули этим некогда и занялся.

Познакомились они ещё во время студенчества. Сули тогда рисовал открытки и уменьшенные копии с картин, зарабатывая так на жизнь. Данила предложил в шутку развести какого-нибудь богача на пару тысяч долларов. Даже нашёл подходящего, воспользовавшись своим умением обаять. Думали, догадается, а дело странным образом выгорело. Не расстраивать же человека. С тех пор старались не злоупотреблять, конечно, но мало ли какие бывали случаи.

Сули ответил вместо Данилы, озвучив его мысли.

– Ну почему сразу «надраться», милая? Культурно откушать. Я же вам не алкоголик, чтобы в одиночку пить. А для Айвазовского, извините, нужна особая кондиция. Что рисовать-то будем?

Лада вздохнула. Она с опаской опустилась на диван и достала из сумки планшет, открыла фотографию. Сули притащил старое кресло и сел с другой стороны стола. Он внимательно изучил фотографию, что-то прикинул в уме и кивнул Даниле, чтобы наливал. Тот молча повиновался и первый бокал отдал Ладе. Она вздохнула снова и подцепила с тарелки кусочек сыра.

– Я, кажется, схожу с ума, – сказала самой себе и сделала первый глоток.

Наутро она проснулась на плече у Сули, придавленная к нему Данилой, а посреди комнатки уже стояла идеально написанная подделка Айвазовского.

2. О том, как Данила встретил Лёню (и ужаснулся)

Когда Данила зашёл в аудиторию, он первым делом увидел этого студентика: тощего, лохматого и походившего на невротика. Тот торчал посреди аудитории и, вероятно, что-то спрашивал. Данила его сразу узнал, он был из тех студентов, кого запомнишь, даже если не очень хочется: любителей задавать неуместные вопросы. Звали его Константином, и он теперь вытаращился на Данилу так же, как и все остальные. В аудитории установилась странная давящая тишина, будто он появился в неподобающем виде. Данила, впрочем, – ну это же Данила – был весь в бессовестно светлом и без галстука, будто не в аудиторию ввалился на чужую лекцию, а на пляже пришёл посидеть, разве что не хватало шляпы.

Он несколько удивлённо обозрел всех и остановил взгляд на преподавателе, который во всём этом наполненном воздухом пространстве не бросался в глаза и замечался только самым последним. Хотя он вроде бы и был нормального размера, всё же почему-то казался каким-то маленьким, точно какой-нибудь гоголевский Акакий Акакиевич. Выглядел несколько неуклюже: сутулый, бородатый, отросшие курчавые волосы были небрежно заправлены за уши и топорщились. Дать ему можно было лет тридцать пять, хотя пару из них явно списывались на бороду. Он тоже смотрел на Данилу, но даже не удивлённо, а как будто устало. Что он преподавал? Странно, но Данила не мог вспомнить ни этого, ни его имени, ни даже голоса, только лицо и было знакомым.

– Эм… Извините, – сказал он после нелепой паузы. – Я у вас тут посижу? Обещаю не мешаться.

Он улыбнулся и, конечно, не дожидаясь ответа, уселся на ближайшее ко входу место, заставив потесниться студентку, которая восприняла это с неприличным энтузиазмом и даже начала что-то щебетать подружкам с соседней парты, но Данила шикнул на неё, приложив палец к губам.

Тут он услышал голос преподавателя и обернулся, ожидая реплики в свою сторону. Но её не последовало, только размеренное, какое-то песочное вещание. Данила прислушался, пытаясь сообразить, ответ ли это на вопрос Константина, но, кажется, просто продолжилась лекция на тему «большого террора». История, значит. Историю Данила считал предметом чрезвычайно интересным, но требующим завлекающей подачи. Его коллега, судя по всему, имел мнение другое и лекцию читал отстранёно, словно школьный учитель.

Стоит, наверное, пояснить, чего Данила вообще явился на чужую лекцию. Никакой особенной причины за этим не крылось: просто его вызвали в деканат по какому-то делу, но когда он смог прийти, декана на месте не оказалось, а секретарь, улыбаясь всем своим естеством, пропела, что Даниил Миронович может подождать прямо здесь и предложила угоститься леденцами. Даниил Миронович от леденцов предпочитал отказываться, чтобы потом не выяснилось, что он съел их все, поэтому он поспешил выйти из деканата и хотел вернуться на кафедру, но по пути встретил Ренату. Рената, как и Константин, была из тех студентов, кому лучше не позволять открывать рот, но прежде чем Данила успел перебить, она уже это сделала, и из неё полез поток бесконтрольной информации о книге, которую она только что закончила читать. До кафедры путь был не близкий, и Данила опасался, что успеет выслушать весь сюжет, поэтому он совершенно бесцеремонно покинул общество Ренаты, нырнув в первую попавшуюся аудиторию, уверенный в том, что она не заметит его отсутствия ещё, как минимум, минуты две.

Впрочем, радоваться ещё было рано. Её теперь заменил Константин, который, конечно, снова прервал лекцию. Даниле показалось, что он не только услышал вздох лектора, но и буквально почувствовал тяжесть этого вздоха на своих плечах. Звали его, значит, Леонидом Борисовичем. Вспомнить фамилию мешал, мать его, Костя. Он, так и продолжая стоять, начал нести банальщину, будто вычитанную из Википедии, мол, а как же десять миллионов невинно убиенных и прочее.

Тут Данила вздохнул и сам. Откинувшись на спинку стула, он задумчиво смотрел на Леонида Борисовича, ожидая, что тот ответит. И как-то ему становилось жутко. Нет, вопросы, конечно, всякие бывают, но Леонид Борисович выглядел так, будто для него любые вопросы были всё равно что зубная боль. Он просто хотел скучно почитать свою скучную лекцию и скучно уйти.

– Цифры сильно преувеличены, – скупо ответил он.

– Но ведь вы не станете отрицать, что имела место неоправданная жестокость!

– Безобразные черты некоторых исторических процессов – многих процессов в нашей стране, прошу заметить… тем не менее, не отменяют их значимости в эволюции политического режима и самого хода истории.

– Простите, но…

– Ради бога, Костя! – не сдержавшись, встрял Данила, вновь обратив на себя всеобщее внимание. – Вы ещё у меня на лекции про современное искусство скажите, что так может нарисовать любой ребёнок, и я вас заставлю выучить все картины Малевича. Сядьте уже, стыдно слушать.

Студентка рядом с ним хихикнула.

– Скажите спасибо, что мы отучили его делать это в конце лекции.

– И действительно спасибо.

Константин пристыженно сел. Леонид Борисович продолжил лекцию. Ни тебе улыбки, ни реплики какой-нибудь не по стандарту, Данила в лёгком ужасе примял щёку ладонью. Он, хотя и преподавал не так долго, мог себе представить, как задолбаешься иногда читать одно и то же. Но тут было что-то другое. Леонид Борисович, казалось, не любил историю вообще. С ним было что-то не так. Данила не то чтобы имел обыкновение лезть в чужие дела, но из-за необходимости часто оставаться дома за старшего он с детства привык оказывать помощь всем и вся, порой не замечая, что его об этом не просили. Сразу после лекции он подошёл поздороваться и протянул руку.

– Данила Левитан, читаю историю искусства.

– Леонид, в смысле Лёня, Весёлов. – Ответ прозвучал не очень уверено. – Спасибо, что помог с этими вопросами…

Данила пару секунд, сжав челюсти, заторможено молчал: не отреагировать на такую фамилию ему было очень непросто. В самом деле? Весёлов? Наконец, он ответил:

– А, да без проблем. Знаю я таких зануд, это надо сразу пресекать, чтобы потом не мучиться. Слушай, я тут подумал… У тебя есть планы на сегодня?

– Ну мне надо в магазин, сосисок купить на завтрак…

Данила снова оторопел. Какие, простигосподи, сосиски.

– Ну допустим. Одно другому не мешает, всё равно в магазин заходить, – решил он. – Я неплохо готовлю отбивную. Хочу тебя угостить. А то уже почти год вместе работаем, а так и не познакомились, как-то странно.

Лёня неуверенно улыбнулся. Отказать он не решился. Да и никто тут, вообще-то, не спрашивал.

– Хорошо, только я, если что… предпочитаю не выпивать.

Он почесал свою стриженную бороду.

– Без проблем, я тоже, – не поведя и бровью, заверил Данила.