Кошмарный развод.
Катя попала в больницу, почти три месяца пролежала в психиатрии в первой ПКБ на Загородном шоссе.
Меня не хотела видеть категорически, а когда я все равно приехал, несмотря на запреты, Миша, старший брат Кати сломал мне нос с первого удара. Второго, впрочем, не было – мне хватило.
А вот родить Люба не смогла. Врачи сказали что, нервы здесь ни при чем, но Люба никогда не говорит на эту тему – семейное табу…»
Идущий впереди «Мерседес» с номером 314 резко затормозил, и Олег, притормаживая рывками, как учили, успел остановить машину, едва не съехав в кювет.
«Первым делом колеса поменяю, – заключил он, – а сейчас, пожалуй, шестьдесят и в правый ряд».
«Не судьба, видать пока, – продолжил размышлять он.
Люба предложила после свадьбы снова в Германию, где так все весело начиналось у нас.
Но дважды в одну реку войти ни у кого не получается. На этот раз ничего веселого в Германии не было. Пропала её жизнерадостность, и пропала навсегда.
Вернувшись, смогли вот купить квартиру в Пушкино. В общем-то, неудачная покупка, дом старый, да цена была на самом пике – теперь она и половины тех денег не стоит.
А дальше… как и не живем вовсе
Катя из головы в последнее время вообще не выходит, да и сон этот странный…
Нет, надо уезжать отсюда, убежать от себя. Выплачу квартиру, продам её и переедем в Латвию, купим дом в Энгуре, на берегу моря.
Стоит не больше пятидесяти тысяч, часть дома можно сдавать и за сезон зарабатывать семь восемь тысяч, что хватит на тихую размеренную жизнь. К тому же мы с Любой были хорошими инженерами, может и работу найдем…»
7.
Звонок мобильного отвлек его от мыслей.
– Олеженька, ты сможешь пораньше приехать сегодня? – голос Любы слегка дрожал.
– Да, я уже в городе, а что случилось?
– Ничего, совсем ничего, – всхлипнула она, – просто приезжай скорее.
Олег знал, что снять тревожное состояние жены проще всего коньяком, или другим крепким алкоголем. Захватив из гаража бутылку Прасковейского коньяка, и быстро закрыв ворота гаража, через пустырь побежал домой.
Он понялся на пятый, последний этаж почти бегом, лифта в их доме постройки начала шестидесятых, конечно же, не было и увидел, что дверь в квартиру была открыта.
Люба, рыдая, стояла в дверях в той же ночной рубашке, что и сегодня утром.
Олег обнял жену, и тут же почти силой втолкнул в квартиру.
– Да что случилось-то, – Олег почти кричал, – что с тобой?
– Не могу я так больше, – голосила Люба, – не могу.
Он открыл бутылку коньяка, налил два стакана и почти залпом выпил один из них.
– На вот, выпей, тебе сразу станет легче.
Люба неуверенно взяла стакан и отпила коньяк, так как будто это было молоко или вода.
Отстранив на секунду бокал в сторону, она удивленно посмотрела на него и поставила на стол.
Но и в этот раз алкоголь оказал желанное действие – истерика внезапно прекратилась.
– Я не могу больше молчать, Олег, – всхлипывая, сказала Люба, – не могу.
Олег сдавил ладонями виски, а большими пальцами рук закрыл уши – он не хотел, не хотел ничего слышать.
– Я не потеряла ребенка, тогда, слышишь? Почти кричала Люба, не потеряла! Я сделал аборт! Я не готова была иметь детей, боялась всего: растолстеть, стать некрасивой, боялась, что ты бросишь меня как Катю…
– Люба, успокойся, – Олег хотел, чтобы это скорее закончилось, – прошу тебя, успокойся, уже прошло столько лет…
– Я спокойна, – Люба неестественно улыбнулась – мне намного легче: главное я тебе сказала.
– Вот и хорошо…
– Зачем я только встретила тебя. Жила бы сейчас спокойно, да и ты со своей Катей жил бы благополучно где-нибудь в дорогом коттедже, да и с детьми в придачу.
Олег с мистическим ужасом посмотрел на жену, но она молча легла на диван, отвернулась к стене и, не сказав больше ни слова, заснула.
Он прикрыл её пледом и перешел в другую комнату.
«Я ничего не хочу знать, я ни о чем не хочу думать, – словно мантры произносил он, – Энгуре, Латвия, шуроповерт „Макита“ остался на объекте, нужно забрать завтра же утром…»
Он наморщил лоб, усиленно пытаясь что-то вспомнить…
Шведская деревня? Датский уголок? Норвежский поселок! Ленинградка, тридцать восьмой километр…
Через десять минут Олег выехав из гаража, выжимая все что можно из пятидесятисильного движка своей «четверки»…
8.
Олег открыл глаза.
3 часа 14 минут.
«Что за бред?!» – вскричал он.
Тело затекло, «большой донегал» все же не предназначен для длительного сна.
Олег включил свет настольную лампу и осмотрелся: утро еще не вступило в свои права, а ночь была готова сдать позиции.
Он вспомнил слова Миши, Катиного брата, который всегда говорил – самое тяжелое для больных время в больнице это с двух до четырех утра, если не умер, то день, скорее всего, проживешь. Мишка всегда говорил правду – настоящий врач.