Забытые генералы 1812 года. Книга вторая. Генерал-шпион, или Жизнь графа Витта

Коль скоро обещанное им будет выполнено, и связь предполагаемая действительно устроится, то за большое удовольствие почтёте исходатайствовать ему у государя императора высочайшее соизволение о принятии его в службу.

Открывая сим мысли мои о графе Витте, полагаю я, что, обольщая его таковым обнадёживанием, употребит он все силы к выполнению, и ежели предпринимаемое успех возымеет, то большею послужит для нас выгодою.

P.S. От человека, достойного всякого вероятия, который получил равно от надёжных же людей, имею я сведение, что Наполеон единственно тем только занят и всё напрягает силы, чтобы склонить ласкою, либо понудить угрозами, прусского короля присоединиться к Рейнскому союзу.

Сведения сии, хотя, конечно, уже вам известно, но, получа за достоверное, вам сообщаю.

В таковом положении дел весьма нужно, чтоб и наши не дремали.

Пояснение графа Витта:

Признаюсь, в доношениях своих ко князю Багратиону я в одном покривил душою.

Никакого итальянца, живущего в Вене и ненавидящего французов, я никогда не знал. Однако я сам заделался возлюбленным мадам Вобан и прежде всего потому, что она находилась на содержании у князя Юзефа Понятовского, который был тогда военным министром герцогства Варшавского. И командующим всеми войсками герцогства.

Сия связь моя, между прочим, немало принесла пользы Российской империи.

Правда, повлиять на генерала Понятовского никак не удалось, ибо прилепился душою и телом он к корсиканскому злодею, но зато чрез мадам Вобан я смог узнать множество наисекретнейших и наиважнейших сведений.

А на Понятовского я бросил в атаку мою Юзефу, дабы тот не имел ни малейшей возможности следить, как я приударяю за мадам Вобан.

гр. И. де В.

Глава четвёртая. 1811 год, начиная с февраля месяца

1

Боунапарте, и в самом деле, был, как видно, расположен ко мне, и милостиво, благожелательно оценивал то, как я исполнял разные его поручения.

Однако вторая женитьба и вынужденное удаление Марии Валевской, делали в глазах императора не очень удобным моё постоянное присутствие при его дворе – я ведь попал туда в качестве как бы родича Марии.

Ещё я попал в особый фавор к единоутробной сестре императора, белокожей красавице Полине Боргезе, став на некоторое время её интимным другом, что, кажется, вызвало лёгкое неудовольствие у Буонапарте.

Вообще-то сия Полина (Паулина), увековеченная в мраморе Кановой, использовалась Боунапартием как самая настоящая приманка. Звучит безобразно, но это так. Он кидал её на людей, в коих испытывал некоторые сомнения; так сказать, для проверки. Однако Паулина была чрезвычайно резвая и предприимчивая любовная охотница, и, вполне успевая поработать на братца, преследовала и свои личные интересы, в амурном смысле весьма обширные, ежели не безграничные.

Не исключаю, что император поручил ей испытать меня на верность, но он, как видно, не ожидал, что я задержусь при Полине. А я именно задержался. Всё началось с того, что Паулина устроила балет «Шахматы». в котором на роли всех фигур были взяты тогдашние её любовники. Скажем, Жюль де Канновиль, офицер связи при маршале Массена, изображал коня, а Септей, офицер генерального штаба маршала Бертье, был слоном.

Я попал на это забавнейшее представление. Меня привёл туда Александр Чернышёв, флигель-адъютант нашего императора, в качестве императорского почтаря курсировавший меж Петербургом и Парижем. Чернышёв постоянно бывал при дворе Паулины, но она (как и все, впрочем) знал, что он шпион, и не доверяла ему. В ответ на слова одного из дипломатов, что Чернышёв – «русская оса», она забавно ответила: «нет, он – русская муха».

Чернышёв хотел всем показать, что и он любовник Каролины, но он никогда им не был. И на представлении «Шахмат» присутствовал именно как зритель.

Вскорости после упомянутого балета Жюль Канновиль был замечен в измене и по просьбе Паулина сослан в армию (его отправили в Испанию; погиб же он в 1812 году в Москве). Септей стал строить глазки мадам Барраль, придворной даме Паулины, и посланные им сигналы были благосклонно приняты. Но пострадал он гораздо менее, чем коллега его Канновиль.

Септея выслали в Испанию, где в бою при Фуенте де Оноро он потерял ногу. Когда об этом рассказали Паулине, она лишь заметила: «Что ж, на одного танцора стало меньше».

В общем, и Канновиль и Септей выбыли из мужского гарема Паулины, и на вакантные места принцесса взяла других. Одним из счастливчиков оказался и я, и мне удалось даже закрепиться (Чернышёв с той поры люто меня возненавидел и сделался заклятым моим врагом). И в следующем представлении «Шахмат» слона изображал уже я.

Надо отметить и то, что Боунапарте, используя роскошную сестричку свою как приманку, вместе с тем одновременно неоднократно пытался утихомирить разгульный нрав Полины, но безуспешно.

Её бурно изобретательные выходки отдавались скандальным эхом по всей Европе. То становилось известным, что она сидит на спинах своих служанок как на стульях, или что каждое утро чернокожий камердинер берёт её на руки совершенно обнажённой и относит и окунает в бочку с горячим молоком (так она принимала ванные процедуры).

А уж любовные похождения её были одно экстравагантнее другого. По слухам, разумеется. Реальный любовный пантеон Полины вряд ли когда-нибудь будет описан. А если это и было бы вдруг возможно, то не исключено, что всё оказалось бы гораздо скучнее и однообразней тех картинок, что нарисовала светская молва.

Всё бы ничего. Имею в виду то, что Боунапарте с грехом пополам терпел любовные выходки бурной своей сестрицы. Да тут ещё Полина открыто, и, главное, всерьёз, заамурила со мною, а потом ещё встретила в штыки женитьбу братца своего на принцессе Марии Луизе. Тут-то чаша императорского терпения и переполнилась.

Конечно, княгиню Боргезе Буонапарте изгнать из Парижа не мог, но он мог наказать её, лишив фаворита, и мог услать меня подалее, что и сделал, причём с несомненною пользою для себя.

И в 1810 году Боунапарте отправил меня в разведывательную командировку на Балканы.

Я всё с честью выполнил, отправил оттуда тайные депеши государю и князю Багратиону, а затем вернулся в Париж.

И Боунапарте и российский государь остались мною чрезвычайно довольны (князь Пётр Иванович Багратион на моё послание и сообщённые в нём данные не отреагировал почему-то).

Долго мне в Париже засидеться не дали, ибо герцогиня Боргезе всё ещё не вычёркивала меня из числа своих амантёров. Боунапарте назначил меня своим агентом в герцогстве Варшавском; причём агентом с совершенно особыми полномочиями. Это, конечно, была огромная честь для меня, но одновременно – что уж тут скрывать – и ссылка, удаление от Полины.

Со мною по своей воле отправились в Варшаву Юзефа моя и граф Михай Валевский. Прихватили мы и малютку Изабеллу.

У графа в окрестностях Варшавы был родовой замок, где мы все и поселились. Впрочем, Юзефа вместе с бывшим супругом своим частенько ездили в имение Валевских, дабы навестить Марию, и подолгу там гостили. Но я совсем не скучал, ибо дел навалилось сразу столько, что было просто не продохнуть.

2

Герцогство Варшавское в ту пору было буквально наводнено шпионами всяких мастей. Кажется, они тогда составляли чуть ли не половину всего населения.

Прежде всего надобно упомянуть, что в Варшаве было устроено бюро французского резидента. Формально оно подчинялось министерству иностранных дел империи, но на самом деле делами его ведал сам Боунапарте.

Бюро возглавлял опытный как будто дипломат Жан Серра, однако деятельность его на сём посту была признана мало эффективной, и в феврале 1811 года он был смещён. На смену ему направили барона Пьера Луи Биньона, впоследствии по завещанию узника Святой Елены написавшего историю французской дипломатии с 1792 по 1815 годы. Ещё барон оставил записки о пребывании своём в герцогстве Варшавском, весьма лживые. Но возвращаемся в 1811 год.

Руководствуясь полученной от императора инструкцией, барон Биньон должен был довершить то дело, которое исподволь подготовляли агенты французского императора, рассыпанные между поляками.

В инструкции (у меня сохранилась её копия), в частности, было сказано, что «император поверяет вам поручение высшей политической важности. Поручение это требует опытности, расторопности и умения сохранять тайну».

Барону было предписано реорганизовать бюро французского резидента в Варшаве, но этим отнюдь не исчерпывались его обязанности. Ещё ему надлежало стать дирижёром, так сказать, польского общественного мнения, что было совсем не просто.

Да, в большинстве своём поляки страстно тянулись к императору и чрезвычайно на него рассчитывали, но они ведь хотели воскрешения великой Польши, то бишь восстановления королевства польского во всём его территориальном объёме. Буонапарте же не хотел отвоевать великую Польшу, а заполучить поляков как пушечное мясо, в коем у него была острейшая необходимость.

И барону Биньону вменялось раздавать сладкие и при этом убедительные посулы польским патриотам, но тут возникали просто громаднейшие сложности, и вот почему.

Ещё не успела Варшава отпраздновать венский мир 1809-го года, как император Франции приказал увеличить польскую армию до 60.000 человек. Армия же эта нуждалась в значительном числе верховых и обозных лошадей.

И было повелено переписать всех лошадей в целом герцогстве, и потом несколько тысяч их было отобрано у частных лиц, частию в счёт недоимок, частию же за обещанием уплаты за них, никогда, впрочем, не осуществлённой.

И возникла ещё одна великая сложность. Доставка новонабранных рекрут в сборные места и привод лошадей в войсковые обозы потребовали множество подвод, которые стали взимать с сельчан, и за которые вместо прямой уплаты предписывалось уменьшить подати.

И ещё. Доставка фуража давала не очень хорошие результаты, и тогда было решено брать у арендаторов государственных земель их жизненные припасы, в счёт арендной платы.

Тут остановлюсь и замечу, что народонаселение герцогства Варшавского буквально стонало от боунапартовых поборов, а ведь территория герцогства при этом отнюдь не увеличивалась.

Барону Биньону же следовало каким-то образом настраивать общественное мнение на мажорный лад, и убеждать, что поляки сами должны начинать борьбу за великую Польшу, а потом император, в свою очередь, им поможет.