Забытые генералы 1812 года. Книга вторая. Генерал-шпион, или Жизнь графа Витта

Витт был в южном крае в полном смысле оком государевым. Как тут было беглой жене Каролине Собаньской не полюбить его?! И она полюбила, и стала не только наложницею Витта, но и самым доверенным его агентом. Он называл её «моя София», подчёркивая, что подразумевает её мистическую связь с матерью своей, графиней Софией Потоцкой.

Ян, Каролина и одесское общество. 1821–1825 годы

Рабочею столицею графа Витта был город Вознесенск – средоточие военных поселений юга. Оттуда он прибывал чуть ли не ежедневно к Каролине Собаньской, для которой снял дом и хутор на Тираспольской заставе, при въезде в Одессу. Оттуда к ней съезжались жёны офицеров и генералов, съезжались на истинное поклонение.

Дамская аристократическая часть одесского общества как будто брезговала прекрасной Каролиною, но сама губернаторша, бесподобная Елизавета Ксаверьевна Воронцова, наезжала, чтобы не обижать Витта, который мог нажаловаться государю. Ездила, чтобы мужа своего не подвести.

Интересно, что в числе брезговавших были и сёстры Витта по матери его – Ольга Нарышкина (урожд. Потоцкая) и Софья Киселёва (урожд. Потоцкая). Они обе – на Тираспольскую заставу ни ногой, о чём многократно объявляли, хотя по сравнению с их знаменитою матерью Каролина была невиннейшим ребёнком.

И неизменно у Собаньской бывало отборнейшее мужское общество, стекавшееся к ней со всего юга России. Прибегал Пушкин, и не только не брезговал, а наоборот – заискивал пред Каролиною, наивно надеясь, что хоть разочек она дрогнет. Но она не дрогнула, ибо Пушкин не был в числе заговорщиков, и, значит, не был для неё интересен. Интересно, догадывался ли поэт, что она не только любовница Витта, но ещё и осведомительница, действующая по его указке?!

И всегда бывало исключительно много поляков, политически весьма подозрительных. Наезжал граф Густав Олизар. Попался в сети Каролины и Адам Мицкевич. Влюбился не на шутку, даже добился короткой взаимности, но был тут же отставлен, как только стало ясно, что он не принадлежит к польскому повстанческому движению. К тому же по матери Мицкевич оказался крещёный еврей, что для Каролины было страшно неприятно.

Очень часто бывал блестящий молодой человек князь Антоний Яблоновский, томный, таинственный и буквально таявший пред Каролиною. Последняя, как только учуяла, что князь что-то такое знает, сделала его своим любовником и отнюдь не пожалела об этом, ибо получила от Витта на целую дюжину новых сногсшибательных нарядов.

Яблоновский, желая, как видно, показать свою значительность, проболтался Каролине, что он состоит в польском повстанческом движении. Потом он ещё рассказал, что это движение связано и с какими-то русскими заговорщиками (это оказалось правдой). Витт был просто вне себя от счастья. Он арестовал Яблоновского, отвёз его к себе в Вознесенск и выбил из него чрезвычайно ценные показания.

Интересно, что все посетители Собаньской прекраснейшим образом были осведомлены, что она любовница Витта (она ничего не имела за душой и полностью была на его содержании) и одновременно они притязали на её ласки. Каролина преподносила себя как жертву обстоятельств, убеждая при этом, что не любит Витта и мечтает вырваться из его отвратительных пут.

При этом сама Собаньская упорно надеялась, что Витт рано или поздно женится на ней. Однако Иван Осипович имел тайный уговор с бывшею женой своей Юзефой Валевской, дабы она ни в коей мере не давала ему развода. И Юзефа тянула, а Каролина надеялась, выполняя тем временем поручения Витта нечистоплотного свойства.

Так или иначе, но дом и хутор на Тираспольской заставе образовывали один из наиважнейших центров одесской жизни, и причём блистательных центров. Причём речи там неслись политически весьма вольные. Уж если где в Одессе и была свобода слова, то именно на собраниях у Каролины. Супруги Воронцовы ничего подобного позволить себе не могли.

Одевалась Каролина, хотя и была сущею бесприданницею, едва ли не лучше всех в городе, была превосходною музыкантшею, а главное была увлекательнейшею собеседницею, в высшей степени парадоксальной, изысканно остроумной (школа Розалии Ржевусской!) и, наконец, просто умной.

А соревнования, которые устраивали между собой многочисленные её поклонники, превращали вечера у Собаньской в настоящие рыцарские ристалища, слухи о которых отдавались по всему Новороссийскому краю.

Витт не только не бывал в обиде, а наоборот, всячески поощрял поклонников Каролины, если их ухаживания шли на благо российской империи. Когда Собаньская узнавала от своих возлюбленных и кандидатов в возлюбленные то, что могло заинтересовать государя Александра Павловича, то это явно шло на благо империи. И тогда поощрялись не только поклонники, но и сама Каролина, стремившаяся уловить всё более новую и жирную добычу в свои бесподобные сети.

А словесно высшая похвала, которую давал Собаньской Витт, была одна и та же. Вручая ей ларец с драгоценностями или мешочки, набитые золотыми монетами, или ворох новейших платьев и шляпок, он, сладчайше улыбаясь, произносил с совершенно медовою интонацией одну и ту же фразу: «О, моя София!»

О матушке своей, между прочим, граф Иван Осипович вспоминал неоднократно, обожая перечислять при этом её бесчисленных высокопоставленных и даже царственных любовников, тактично лишь отпуская имя царствующего российского государя.

Впрочем, изредка, Витт называл Каролину не «моей Софией», а иначе, но тоже весьма комплиментарно: «Вторая Розалия».

Всё дело в том, что полный набор имён Собаньской был таков: «Каролина Розалия Текла». Говоря «Вторая Розалия», Витт довольно-таки прямо намекал на то, что Собаньская оказалась вернейшей ученицей «страшной тётушки» – графини Розалии Ржевусской, бывшей не только обворожительной хозяйкой знаменитого венского салона, но ещё и агентом российского императора.

Собаньская же называла Витта неизменно (даже в постели, по слухам) – «друг мой Янек».

Хочу ещё заметить, что своих поклонников, любовников и потенциальных жертв – иногда, кстати, навещал её и брошенный супруг пан Иероним Собаньский – несравненная Каролина собирала не только на хуторе у Тираспольской заставы, но и в самой Одессе. Вот как это устроилось.

Собаньская – «одна из самых опасных женщин», по словам наполеоновского маршала Мармона – сумела выгодно пристроить младшую сестру свою Паулину, такую же бесприданницу, как и она сама.

Каролина нашла для сестрицы выгодную партию в лице одесского негоцианта Ивана Ризнича, торговавшего зерном и заодно заведовавшего Итальянскою оперой (впоследствии он разорился и переквалифицировался в киевского банкира).

Ризнич был счастлив, заполучив в жёны настоящую польскую аристократку, и в знак особой своей благодарности предоставлял множество раз Каролине свой особняк на Херсонской улице. И та фактически превратила особняк Ризнича в филиал своего блистательного салона, устраивая там грандиозные приёмы, которые, несмотря на позицию местных великосветских дам, были украшением одесской жизни. Ну, и Витт был в высшей степени доволен.

Наиболее торжественные, наиболее церемониальные вечера, проходили именно на Херсонской улице. Туда Каролина на свои музыкальные концерты приглашала саму губернаторшу, и чванная Елизавета Ксаверьевна Воронцова, как миленькая, являлась. Кстати, прежнему губернатору графу Ланжерону строгая жена его категорически запретила посещать салон Собаньской. Ну вот Ланжерон в результате и потерял своё место. Да, манкировать роскошной Каролиной и её покровителем не стоило.

Активнейшая салонная деятельность Собаньской, как видно, финансировалась за счёт средств южных военных поселений, подведомственных графу Витту. Причём, Иван Осипович отнюдь не был склонен к благотворительности: он думал только о безопасности Российской империи.

Конечно, гости вовсю развлекались и отдавались интереснейшим собеседованиям, а хозяйка при этом работала: слушала, да выспрашивала. Витт в большинстве случаев оставался ею доволен и отваливал тогда ещё деньжат. Был он при больших средствах, но зря ими не разбрасывался.

Иван Осипович частенько и сам появлялся на приёмах у Собаньской. Живой, пылкий, необычайно стремительный, мастер лёгкого, игривого, двусмысленного, но зато искромётного разговора, он очень бывал к месту на салонных игрищах, устраиваемых его наложницею и верным агентом.

Когда же Витт по каким-либо причинам не мог явиться, то непременно присылал своих адъютантов – Чирковича и Бунакова. Они потом давали ему свои отчёты.

Интересно, что Каролина с обоими этими адъютантами находилась в любовной связи (за Чирковича она впоследствии вышла замуж), причём по наущению никого иного, как прямого своего покровителя.

Витт хотел, чтобы Каролина узнавала у его адъютантов об их действительных настроениях, убеждениях, и об их истинном отношении к нему, Витту и к государю. Со всем этим Каролина превосходно справлялась. Узнавала.

Так что салон Собаньской, со всеми его двумя отделениями, превосходнейшим образом служил услаждению, просвещению публики, а главное – усилению безопасности Российской империи.

Все подозрительные в политическом отношении личности, появлявшиеся в Одессе, становились гостями Каролины и её обязательными жертвами. Буквально ни один не смог устоять пред её чарами.

Между прочим, довольно часто посещал утренние и вечерние собрания у Собаньской граф Александр Потоцкий, брат Витта по матери его.

Судя по всему, Александру Потоцкому ужасно нравилась и сама Каролина (таял пред нею, как свечка) и всё, что она устраивала у себя. Сам же он был блестящим собеседником и тоже пришёлся ко двору.

Собаньская беседовала с ним подолгу и в самой разной обстановке – от парадной залы до своего будуара. Она осталась чрезвычайно довольна графом: он сообщил массу такого, что должно было в высшей степени заинтересовать графа. Оказалось, что Потоцкий ненавидит государя Александра Павловича, скорбит о том, что родина его потеряла независимость свою и т. д.

Каролина обо всём сообщила Витту, и её прогноз совершенно оправдался – впоследствии Александр Потоцкий участвовал в польском восстании 1830-31 годов, бежал за пределы российской империи, и все громадные имения его были конфискованы.

Вот поразительно яркий мемуарный фрагмент, довольно точно, судя по всему, рисующий исключительное положение Каролины в одесском обществе и в целом в Новороссийском крае: «Мне случалось видеть в гостиных, как, не обращая внимания и на строгие взгляды, и глухо шумящий женский ропот негодования, с поднятой головой она быстро шла мимо всех прямо не к последнему месту, на которое садилась, ну право, как бы королева на трон. Много в этом случае помогали ей необыкновенная смелость (ныне я назвал бы это наглостию) и высокое светское образование».

Приложение: Письма и записки Каролины Собаньской к графу Ивану Витту

Из Одессы – в Вознесенск

1823–1825 годы

* * *

Янек, любимый мой!

Ты и представить себе не можешь, кто вчера заглянул на вечернее собрание моего салона!

Сам полковник Пестель пожаловал! Собственною персоною. Я была и изумлена и счастлива. В самом деле, удача редкостная, как мне кажется.

Привёл Пестеля граф Густав Олизар, стихотворец, политикан и чрезвычайно усердный посетитель моих вечеров, и, наконец, с некоторых пор мой поклонник.

Полковник, ничуть не таясь, тут же стал клеймить российского императора нынешнего. Представляешь?

Речи его были гневны, неприкрыты, и тем страшны, но при этом совершенно спокойны. Это было или безрассудство или тщательно продуманной провокациею. Подозреваю всё же последнее.

Пестель, как известно, всегда действует только по плану, и никогда по наитию. Но зачем ему тогда вдруг понадобилось при всех государя хаять? Он ведь не поляк, несущийся, словно закусивший удила конь, а немец, знающий лишь одну магию – магию расчета. Или полковник решил, что в моём салоне он находится среди своих? О! Это было бы весьма и весьма соблазнительно – как полагаешь?

Атмосфера на моих собраниях, как ты знаешь, весьма вольная. Но Пестель был настолько резок, что все присутствовавшие испуганно сникли, но это, правда, только поначалу. Постепенно стали слушать и многие даже соглашаться.