Определенные трудности на пути региональной интеграции связаны с конфигурацией постсоветского пространства – наличием большой группы небольших и средних по размеру стран и одной очень крупной, территория и экономический потенциал которой намного превышает суммарные показатели остальных стран региона, а также с традиционно сложившейся системой управления (абсолютная монархия, руководящая роль КПСС, авторитаризм).
Интеграционные проекты подобной конфигурации могут формироваться на основе успешного развития государства – регионального лидера, привлекательности его емкого рынка, финансовых и технических возможностей для других участников. В 90-е гг.ы прошлого века такие условия на ПП отсутствовали. Более того, элиты (часто и руководители) испытывали аллергию на Россию – правопреемницу Советского Союза – из-за искажений национальной политики и массовых репрессий, проводившихся в советские времена.
Интеграционные группировки с ярко выраженной доминирующей страной отличаются рядом особенностей по сравнению с объединениями группы национальных экономик, близких по размерам и уровням развития. Они с опаской относятся к наднациональным механизмам регулирования, принятию обязывающих условий, единой внешнеэкономической политике, боясь растворения и даже поглощения более мощной экономикой соседа, потери национальной идентичности. Исключительно важную роль играет последовательная и взвешенная политика страны – регионального лидера и его международная конкурентоспособность.
За два десятилетия Россия неоднократно меняла отношение к организации ПП, предлагая широкий спектр проектов, включающий (без соблюдения последовательности, преемственности и учета наличных ресурсов) все стадии межгосударственной интеграции. Возникла парадоксальная ситуация: на государственном уровне провозглашалась приоритетность отношений со странами ПП, а естественные шаги этих стран по укреплению своей международной конкурентоспособности воспринимались российскими СМИ и общественным мнением (да и в правительственных кругах) как недружественные.
Подобные колебания и неопределенность в сочетании с уменьшающейся привлекательностью России как эффективного организатора экономического пространства СНГ, источника технологических, финансовых и интеллектуальных ресурсов, производственного опыта и образца социальной справедливости существенно снижают интеграционные возможности региона.
ЕАЭС как отражение особенностей региональной интеграции стран мировой периферии
Постсоветское пространство остается фрагментированным, заявленные в 1990-е гг. интеграционные проекты были не способны преодолеть внутренние центробежные силы и внешние влияния. Унаследованный от советского времени консолидирующий и интеграционный потенциал ПП в сложившихся условиях ослабевает. За период с 1995 по 2007 гг. доля внутрирегионального экспорта сократилась в 1,5 раза – с 28,4 до 18,9% – при одновременном росте доли СНГ в мировом экспорте в 1,48 раза – с 2,5 до 3,7%[13 - Рассчитано по: World Trade Developments и Содружество Независимых Государств: Стат. сб. за соответствующие годы.].
В дальнейшем, до кризиса 2014–2015 гг., он оставался примерно на том же уровне, а после событий в Украине продолжил снижение. Это ухудшение совпало по времени с подготовкой и стартом нового проекта евразийской интеграции (ЕАЭС). Сложившийся уровень экономической связанности, судя по мировому и опыту постсоветского пространства, может обеспечить старт и дальнейшее вялое развитие интеграционного объединения, но его недостаточно для создания в Евразии центра экономического развития, способного вовлечь в активное интеграционное движение всю территорию региона.
Поэтому в ближайшие годы следует определить необходимые условия для максимально возможного увеличения емкости внутрирегионального рынка с тем, чтобы в долгосрочной перспективе превратить пространство евразийской интеграции в одно из системообразующих звеньев мирового хозяйства. Главное различие между системообразующими и «ведомыми» регионами заключается в способности первых опираться преимущественно на внутренние ресурсы и свой региональный рынок, участвуя в качестве субъекта международных экономических отношений. «Ведомые» регионы отличает слабая внутренняя связанность (connectivity), сильная торговая и инвестиционная ориентация на третьи страны и зависимость от внерегиональных ресурсов и партнеров.
По нашему мнению, системообразующей может считаться территория, способная преодолеть интеграционный порог, поддерживать процесс региональной интеграции и укреплять позиции региона в международном разделении труда[14 - Интеграционный порог достигается, когда экономическая связанность между партнерами составляет не менее 25% общего объема их экспорта (товарооборота). В экономической литературе принято считать, что подобный уровень связанности создает взаимную заинтересованность в поддержании и развитии стабильных отношений. При таком подходе интеграционный порог равен 0,33 (25 : 75). См.: Micbaely M. Trade Preferential Agreements in Latin America: An-Ante Assesment // Policy Research Working Paper N 1538. World Bank, 1966; Martin J.K., Tsangarides C. Trade Reform in the CEMAK: Developments and Opportunities // IMF Country Report Nо. 06/309. Washington D.C.: IMF, 2006.].
Подобным требованиям отвечают четыре международных региона: Европа (2,7 в 2005 г. и 2,23 в 2012 г.), Азия (1,04 и 1,18), Северная Америка (1,27 и 0,98), Южная и Центральная Америка (0,33 и 0,37). Характерно, что США и Западная Европа в международной торговле делают упор на рынки за пределами своей территории, а Азия, Центральная и Северная Америка укрепляют экономическую связанность путем повышения емкости собственных внутренних рынков. Прослеживается и другая закономерность. Позиции в мировом экспорте коррелируют с уровнем внутренней консолидированности региона: первые четыре самых консолидированных региона заняли первые четыре позиции в мировом экспорте. Эти регионы являются флагманами интеграционных движений современного мира.
Остальные три региона – Ближний Восток, Африка и СНГ – пока не достигли интеграционного порога. Первые два региона за рассматриваемый период несколько повысили внутреннюю связанность, в СНГ она оставалась до 2013 г. на уровне 18%, а после событий в Украине существенно снизилась. Низкий уровень связанности, слабая региональная инфраструктура, низкий уровень и однобокость развития – главные препятствия на пути к интеграции и идентификации этих регионов в качестве системообразующих структур мирового хозяйства.
Возникает вопрос: возможна ли интеграция в регионах со слабой внутренней связанностью и не достигших интеграционного порога? Мировая практика дала на него положительный ответ и объяснила причины внешне кажущегося противоречия. Дело в том, что региональная интеграция не является чисто экономическим процессом. Во-первых, решение дать старт интеграции принимают политики и исполнительная власть; во-вторых, принятие такого решения становится возможным при наличии поддержки значительной части общества будущих партнеров (социальный фактор); в-третьих, мотивация к объединению опирается на исторический опыт общения и культурно-цивилизационные связи; в-четвертых, существует потребность в укреплении национальных геополитических позиций через интеграцию.
Низкий и/или средний уровень развития порождает характерную черту их интеграции: для создания крупного регионального объединения обычно необходима инициатива страны, экономический потенциал которой существенно превышает потенциал любого другого участника и часто – даже совокупный потенциал последних.
На эту особенность обратила внимание Диана Тусси[15 - Diana Tussie. Latin America: contracting motivations for regional projects // Review for International Studies. 2009. Vol. 35. Supplement 51, February. Рp. 169–188.]. Она отмечает, что часто один из участников определяет процесс в регионе и делает это не только для сохранения своих лидирующих позиций, но и для создания глобального прецедента. Возникает проблема формирования нового баланса интересов между лидером и другими региональными участниками.
В настоящее время процесс региональной интеграции распространился практически на все периферийные регионы. К числу наиболее крупных интеграционных структур относятся: МЕРКОСУР в Латинской Америке, АСЕАН в Юго-Восточной Азии, СААРК в Южной Азии, ЕАЭС – на стыке Европы и Азии; в Африке – к югу от Сахары – ЮАР объединила несколько небольших стран. Анализ деятельности этих структур позволяет сделать важные теоретические и практические выводы.
Бурное развитие разноформатного регионализма (как и другие новейшие тренды в мировом хозяйстве) убеждает, что интеграция стран периферии отнюдь не обязательно должна повторять схему объединения развитых стран. Последние делают упор на освоении внешних рынков за пределами своей территории, а первым, прежде всего, необходимо увеличивать и диверсифицировать производство, укреплять экономическую связанность своей территории. Эти различия должны влиять на выбор модели развития, механизмов и инструментов регулирования экономических процессов объединения и курса по отношению к внешнему миру.
Регионы с низкой внутренней связанностью экономики и слаборазвитой региональной инфраструктурой способны запустить интеграционный процесс и обеспечить работу созданного объединения на начальной стадии его жизни. Начальной стадией мы считаем период вступления в силу межгосударственных соглашений об интеграции и перевод экономического взаимодействия стран-участниц в интеграционный режим. Содержание начального периода – постепенный переход от доминирования межгосударственных инструментов регулирования (ручное регулирование «сверху») к инструментам реализации экономических интересов субъектов хозяйственной деятельности (регулирование «снизу»).
При достижении интеграционного порога складывается приемлемый баланс между двумя уровнями регулирования экономики в рамках интеграционной группировки. Совершенствование этого баланса открывает дорогу к переходу на следующий этап интеграции – созданию современной региональной инфраструктуры и региональных производственных мощностей для повышения внутренней связанности и подключения к глобальным сетям. Пока из крупных интеграционных структур в Азии завершить начальный период удалось только АСЕАН, объединившей десять стран Юго-Восточной Азии.
Аналитики вялотекущего интеграционного процесса в периферийных регионах называют массу причин, но крайне редко эту, хотя, по нашему мнению, она должна быть выделена как одна из главных. Южная и Центральная Америка достала в 2005 г. уровня интеграционного порога, когда соотношение внутреннего экспорта к его общему объему составило 0,33, а затем, перешагнув его, вышла в 2012 г. на уровень 0,37. Ориентировка на временны?е периоды выхода на интеграционный порог этих двух регионов (примерно два десятилетия) возможна по отношению к объединениям, в которых партнеры сравнительно гомогенны. По отношению к периферийным группировкам с четко выраженным, экономически мощным лидером нужно искать другие критерии достижения порога, так как здесь решающую роль играет положение в стране-лидере, ее геополитические и геоэкономические интересы. Попытки в этот период решать задачи, адекватные следующему этапу интеграции, могут привести к очередной серии интеграционных разочарований.
Задачи деятельности ЕАЭС и роль России
Главная задача начального периода ЕАЭС (и всего региона СНГ) – достижение опережающего роста внутрирегиональной торговли, кооперации, инвестиций, других форм экономических связей, создание современной региональной инфраструктуры, т. е. необходимых условий для формирования жизнеспособного международного экономического региона на территории Евразии. Она обусловливает первую группу проблем евразийской интеграции.
В документах ЕАЭС сделан упор на развитие интеграционного процесса, создание в регионе центра экономической мощи, способного сформировать современный международный экономический регион. Одной из причин неудач серии попыток наладить интеграционное движение на ПП была недооценка важности четкого определения задач стартового периода и момента, когда он заканчивается, открывая возможность перехода к основной стадии интеграции.
С помощью каких механизмов, институтов, практических действий и проявлений политической воли участниками экономических процессов можно добиться максимально возможного включения регионального потенциала Евразии в формирование и развитие конкурентоспособного международного региона?
Оптимальным решением для начального периода является зона свободной торговли в рамках СНГ с интеграционным центром в формате ЕАЭС. В пользу подобного формата говорит мировой опыт: все устойчивые крупные интеграционные структуры обладают внутренним рынком объемом от 300 до 600 и более миллионов потребителей. Подобный объем позволяет осуществлять как серийное индустриальное производство, так и продуцировать материальные, финансовые, научные и образовательные ресурсы, необходимые для инновационнотехнологического развития и создания международного экономического региона, опирающегося преимущественно на внутренние возможности саморазвития. В случае невозможности сформировать подобную интеграционную конструкцию недостаточная емкость внутреннего рынка может быть частично компенсирована путем создания торгового блока(ов) или двусторонних отношений с внерегиональными партнерами.
Вторая группа проблем евразийской интеграции связана с необходимостью достижения Россией экономической самодостаточности, ее превращением не только в лидера региональной интеграции, но и в центр развития всего региона. До восстановления в России своего промышленного сектора, проведения последовательной политики импортозамещения и освоения новых технологий интеграция в Евразии не сможет получать устойчивых импульсов развития.
Моделью позиционирования Евразии в мировом хозяйстве становится связка «Запад – Евразия – Восток». Чтобы стать в новой связке хотя и «асимметричным», но субъектом триады, России необходимо участвовать в ней не только индивидуально, но и как лидеру регионального интеграционного объединения. Задача весьма трудная и требующая многих усилий и времени.
Запад, прежде всего США, продолжит политику неприятия объединительной идеи на евразийском экономическом пространстве без своего доминирующего участия. З. Бжезинский утверждал: «Только Европа, все более самоорганизующаяся в форме Европейского союза, обладает потенциальными политическими, военными и экономическими возможностями совместно с Америкой решать задачу (углубления) и расширения трансъевразийского сотрудничества[16 - Цит. по: Иноземцев В.Л. Новые шахматы Збигнева Бжезинского // Независимая газета. Exlibris. 2004. 8 июл.].
Продолжающаяся Западом информационная демонизация России дополнилась экономическими санкциями, стремлением изолировать ее от мирового сообщества. Ответная реакция должна включать меры среднего и долгосрочного характера. При их разработке необходимо просчитать все варианты. По нашему мнению, самым неблагоприятным из них для России может стать попытка США повторить по отношению к Украине нечто подобное плану Маршалла для Европы или инвестициям в экономику Японии и Южной Кореи. Нынешняя ситуация в мире не очень располагает к осуществлению столь масштабного проекта, но исключить обращения к проверенному историей методу воздействия на соперничающую сторону нельзя. Поэтому меры противодействия даже менее опасным вызовам должны включать механизмы и инструменты, способные адекватно реагировать на худшие варианты развития событий.
Наибольший эффект противодействия попыткам дальнейшего разрушения евразийского экономического пространства может быть достигнут путем приоритетного развития двусторонних экономических отношений между Россией и Китаем, многостороннего в рамках ШОС по вопросам безопасности, подключения к проектам вокруг Шелкового пути на двусторонней основе, а также в рамках ЕАЭС и БРИКС. Особое внимание следует уделить использованию транзитного потенциала стран ЕАЭС в сухопутных и морских коридорах Европа – Азия.
В европейском направлении до отмены санкций целесообразно использовать заинтересованность отдельных стран ЕС в поддержании нормальных отношений с Россией. Ближайшая задача послесанкционного периода – восстановление досанкционных объемов взаимной торговли и инвестиционной активности.
Сценарии экономического развития России до возникновения ЕАЭС редко предусматривали участие других стран СНГ. Разрыв кооперационных связей с Украиной резко сузил сферу сотрудничества в промышленных отраслях. Поэтому проекты восстановления индустриального потенциала России, очевидно, должны предусматривать как участие в них партнеров, так и расширение содействия в развитии их экономик и привлечения к участию в крупных международных инфраструктурных проектах. Сложная ситуация ближайших лет не должна стать тормозом экономического взаимодействия. Следует шире использовать возможности российских регионов по развитию отношений с регионами соседних стран, увеличению объемов приграничной торговли, созданию небольших и средних совместных предприятий, кооперационных связей.
Как отмечалось выше, возможности России исполнять в полной мере роль центра экономического развития Евразии в настоящее время ограничены. Это необходимо учитывать, чтобы не повторить ошибок прошлого, когда продекларированные цели интеграции и развития СНГ не были подкреплены материальными ресурсами и реальными интересами. ЕАЭС в сложившемся формате способен к саморазвитию, но его ресурсы пока недостаточны для сшивания всего региона постсоветской Евразии. Для решения этой исторической задачи он должен привлечь как минимум Украину (желательно и Узбекистан). Оптимальным вариантом была бы их готовность к присоединению к Евразийскому союзу, но даже при отказе от прямого членства, необходимо искать формы их участия через ЗСТ и/или через систему двусторонних связей в производственных и инфраструктурных программах регионального масштаба. Участие в ряде проектов пояса Нового шелкового, сухопутного и морского пути создаст дополнительные стимулы к привлечению колеблющихся партнеров.
Некоторые исследователи, отмечая наличие позитивной корреляции между экономической связанностью региона, с одной стороны, и уровнем развития и темпами роста – с другой, считают первую едва ли не ключевым фактором развития в широком понимании этого термина[17 - Gering J. Connectivity: A Key Factor in International Development. pdfs.semanticscholar.org/628 9/71710086ba88546d50818188101727b6abe9.pdf]. Данное положение имеет особо важное значение для ПП. Перед этим регионом стоит сложная задача – преодолеть драматические последствия развала советской системы по трем направлениям: реанимация рациональных элементов ранее существовавшей региональной инфраструктуры, повышение связанности региона, усиление позиционирования в мировом хозяйстве в режиме, обеспечивающем возможность саморазвития преимущественно за счет внутренних ресурсов национальных экономик, региональной консолидации и интеграции, присоединения к мейнстриму мирового инновационного и технологического прогресса.
Большинство стран постсоветского пространства сумели самостоятельно включиться в мировое хозяйство в качестве ведомых, вынужденно ориентируясь в первую очередь не на потребности национальной экономики и региональный рынок, а на импульсы внешнего мира. При этом характерными чертами национальных экономик региона стали деиндустриализация, высокая чувствительность к внешним шокам, массовая безработица, увеличившееся отставание от группы ведущих стран мира. Слабая позитивная динамика, дефицит материальных и финансовых ресурсов делают перспективы осуществления модернизации в существующем режиме для большинства стран в одиночку весьма призрачными. Следование подобному сценарию чревато дальнейшим размыванием потенциала постсоветской Евразии как жизнеспособного, системообразующего международного экономического региона. В сочетании с позициями Украины и Молдавии именно это грозит потерей традиционной идентичности евразийского пространства. Противостоять разрушительному тренду станет возможно только после формирования в регионе центра экономической мощи, посылающего импульсы развития в пояс своего окружения. ЕАЭС имеет шанс стать таким центром. Но для этого нужно чтобы Россия предложила партнерам по региону концепцию и политику модернизации их национальных хозяйственных систем в увязке с модернизационными и инновационно-инвестиционными процессами в российской экономике. В подобной «связке» неизбежные дополнительные затраты бюджета и частные инвестиции из России в страныпартнеры по своему эффекту становятся аналогичными вложениям в экономику России (аутсорсинг, дешевая рабочая сила, приближение к источникам сырья и рынкам сбыта, уменьшение миграционного давления, сокращение транспортных расходов и т.п.).
Однако низкий показатель связанности усложняет развитие ЕАЭС. Большинство стран СНГ придерживаются ориентации на рынки третьих стран, и неотложной задачей евразийской интеграции является формирование емкого внутреннего рынка как важнейшего драйвера экономического роста в интеграционных объединениях слабо- и среднеразвитых стран с отсутствием или недоразвитостью индустриального сектора.
Положение может осложниться в связи с готовностью ряда внерегиональных стран заключить соглашения о ЗСТ с ЕАЭС (тенденция сама по себе положительная). Подобные соглашения, увеличивая рыночный потенциал Евразии, одновременно создают ряд проблем и усложняют систему регулирования внутрирегиональных отношений. ЕАЭС пока способен посылать импульсы для развития немногих сфер, прежде всего энергоотраслей, оборонной промышленности и некоторых других. Пока неясно, как будет сбалансировано развитие ЕАЭС «вглубь» и «вширь». Заключение соглашений о ЗСТ с крупными внерегиональными странами – до упорядочения внутрирегионального торгово-инвестиционного режима и вступления всех участников ЕАЭС в ВТО – может вызвать торгово-отвлекающий эффект и тормозить интеграционный процесс.
В ближайшие два–три года ЕАЭС, видимо, должен сосредоточиться на максимальном использовании эффекта от объединения торговых систем участников интеграционного проекта и повышении готовности экономики недавно вступивших стран к совместным действиям по восстановлению индустриального потенциала ЕАЭС. Расширять состав объединения до завершения этого стартового периода вряд ли целесообразно. Нельзя повторять предыдущих ошибок, связанных с постановкой с самого начала амбициозных, невыполнимых задачи, срыв которых приводил к потере веры в саму идею интеграции.
Сейчас трудно определить перспективы ЕАЭС. Но в любом варианте развития он должен исходить из принципиального положения о том, что евразийское пространство находится в стадии формирования международного экономического региона, который сможет занять достойное место в мировом хозяйстве только путем повышения его внутренней связанности, опережающих темпов роста внутрирегионального рынка.
Глава 2
Евразийская интеграция: социальная справедливость vs экономическая эффективность
Евразийская интеграция, несмотря на свою долгую историю, начало которой было положено в 1994 г. в ходе официального визита первого президента Казахстана Н.А. Назарбаева в Российскую Федерацию, до сих пор так и не достигла желаемой степени зрелости и глубины. За прошедшие 25 лет в условиях жесткой внешней и внутренней турбулентности серьезным испытаниям на прочность подверглись не только экономические, геополитические, но и социальные скрепы евразийского пространства.
Что и почему пошло не так
Поиск причин «пробуксовки» социально-экономической трансформации и интеграции на евразийском пространстве в традиционном русле геополитики и геоэкономики, как показала практика, так и не увенчался успехом. Распад СССР вскрыл и привел в движение мощные социокультурные и ментальные пласты, запустил центробежные векторы некогда единой культурно-исторической общности. Ожидания быстрой реальной отдачи от, казалось бы, «достаточно высокого потенциала естественной солидарности населяющих регион народов, которая проистекает из их многовекового совместного проживания, этнокультурного и экономического взаимодействия и встречных миграционных движений»[18 - Евразия в поисках идентичности / Под ред. С.П. Глинкиной, Л.З. Зевина. СПб.: Нестор-История, 2011. С. 3–4.] оказались чрезмерно завышены.
По логике, «снижение барьеров на пути товаров, услуг, людей и капиталов по мере углубления интеграции должно способствовать развитию взаимных торговых и инвестиционных связей и, тем самым, способствовать росту экономики регионов. Но практика постсоветских интеграционных проектов этого не подтверждает»[19 - Вардомский Л.Б. Постсоветская интеграция и экономический рост нового приграничья России в 2005–2015 гг. // Пространственная экономика. 2017. № 4. С. 31.]. С одной стороны, «унаследованные от СССР общие черты и связи создают иллюзию легкости реинтеграционных процессов на нашем пространстве». С другой – «задача реинтеграции пространства оказывается много сложнее, чем формирование европейской интеграции с нуля. Прошлый опыт способен оказывать значительно более негативное влияние, нежели отсутствие опыта совместной жизни как такового»[20 - Евразийский интеграционный проект: эффекты и проблемы реализации (научный доклад) / Под общ. ред. С.П. Глинкиной. М.: Институт экономики РАН, 2013. С. 81.].
Чрезвычайно важное значение имеет «…отношение и интерес общества к интеграционному проекту. Это задает общий положительный фон и во многом определяет динамику»[21 - Винокуров Е.Ю. Опыт региональных интеграционных объединений: уроки для ЕАЭС // Евразийская экономическая интеграция. 2015. № 2. С. 96.]. Однако проект ЕАЭС находится преимущественно на периферии внимания СМИ стран – участниц Союза. Интеграционная повестка находит недостаточное отражение в жизни людей и поэтому воспринимается ими как нечто «виртуальное»[22 - Бородачева Е.М., Щекотуров А.В. Евразийский медиаиндекс. II квартал 2017 года. Москва, Минск: Институт социологии НАН Беларуси, Центр изучения перспектив интеграции, 2017. С. 5.]. Все это сказывается на ходе интеграционных процессов на постсоветском пространстве, их противоречивом и разнонаправленном характере. Кроме того, по мнению академика В.М. Полтеровича, «если в программе реформ не учтены существующие ресурсные, технологические, институциональные и культурные ограничения, то законодательно внедренные институты оказываются дисфункциональными»[23 - Полтерович В.М. К общей теории социально-экономического развития. Часть I. География, институты или культура? // Вопросы экономики. 2018. № 11. С. 17–18.].
В этой связи чрезвычайно важно, что в научном и экспертном дискурсе все чаще затрагиваются вопросы социокультурной составляющей интеграционных процессов. Так, эксперты Евразийского банка развития считают, что «успех евразийской интеграции по-прежнему будет во многом зависеть и от усилий, направленных на повышение долгосрочной устойчивости евразийского интеграционного проекта, его привлекательности не только в экономическом и военно-политическом плане, но и в научно-образовательном, культурном и общем гуманитарном аспектах»[24 - Интеграционный барометр ЕАБР – 2014. Аналитическое резюме. СПб.: ЦИИ ЕАБР, 2014. С. 25.]. Длительное игнорирование социального фактора существенно снижает прочность интеграционных связей, ставит под угрозу эффективное интеграционное взаимодействие и «… даже серьезные политические договоренности и взаимозависимость национальных экономик не спасают от дезинтеграции при разрыве гуманитарной (культурной) связи и информационно-идеологическом противостоянии»[25 - Интеграционный барометр ЕАБР – 2017. СПб.: ЦИИ ЕАБР, 2017. С. 18.]. А. Крылов и А. Арешев отмечают, что «…евразийская интеграция имеет много измерений и отнюдь не исчерпывается экономическим прагматизмом. Социальная, политическая, культурно-цивилизационная составляющие играют не менее важную роль в успешной реализации интеграционного проекта»[26 - Крылов А., Арешев А. Евразийская интеграция: проблемы и потенциал развития // Россия и новые государства Евразии. 2014. № 4 (25). C. 25.].
В ряде научных трудов Института экономики РАН, посвященных интеграционной проблематике, также прослеживаются схожие позиции. Так, Л.З. Зевин подчеркивает, что «… региональная интеграция не является чисто экономическим процессом… [Cтарт интеграции] становится возможным при наличии поддержки значительной части общества будущих партнеров (социальный фактор); … мотивация к объединению опирается на исторический опыт общения и культурно-цивилизационные связи…»[27 - Зевин Л.З. О некоторых проблемах экономического пространства Евразии XXI века. Научный доклад. М.: Институт экономики РАН, 2015. С. 20.]. Л.Б. Вардомский утверждает, что именно социокультурные приоритеты становятся критически важными при выборе постсоветскими странами вектора интеграции: «…речь идет о выборе между присоединением к европейской интеграции, созданием своего евразийского объединения или проведением многовекторной внешней политики»[28 - Вардомский Л.Б. Состояние и перспективы взаимных экономических отношений Беларуси, России и Украины в контексте их идентичности // Россия и современный мир. 2018. № 3 (100). С. 104.].
Авторы коллективного научного доклада «Евразийский интеграционный проект: эффекты и проблемы реализации» полагают, что «важнейшую роль в углублении интеграции могли бы сыграть социальные и культурные факторы. … Использование культурных факторов более чем оправданно в интеграционном строительстве в силу взаимопроникновения культурных традиций на протяжении многих десятилетий совместного проживания народов». Они приходят к выводу, что «вопросы развития социальной сферы, выравнивания региональных и структурных диспропорций должны стать важной составляющей социально-экономической политики Евразийского экономического союза»[29 - Евразийский интеграционный проект: эффекты и проблемы реализации. С. 87–88.]. Л.С. Косикова отмечает, что именно социальные факторы призваны сыграть «цементирующую» роль в процессе успешной региональной интеграции: «… социальный фактор в процессе региональной интеграции чрезвычайно важен как один из главных «скрепов» межгосударственных союзов, создающий стимулы к сближению именно «снизу», со стороны населения сотрудничающих государств»[30 - Косикова Л.С. Социальные и культурные факторы региональной интеграции: опыт ЕС и СНГ / Социальные факторы постсоветской интеграции / Отв. ред. Т.В. Соколова. M.: ИЭ РАН, 2010. C. 18, 22–23.].
Социокультурное притяжение. Лучше вместе, чем порознь?