Русское

«Я теперь вроде этих баб из Грязного», – простонала она.

Ей казалось, будто волосы у нее теперь так же спутаны, как у них, будто все ее тело осквернено.

А оставшись одна, она в отчаянии обращалась к далекой, отрешенной, с печальным ликом Богоматери на маленькой иконе в углу и принималась молиться: «Спаси меня, Матерь Божья, от грехов моих. Укажи мне путь из тьмы».

Боярин Милей был осторожен, проницателен и хитер.

У него были три дочери и двое сыновей, и он хотел оставить детям богатое наследство.

Он никому не доверял.

Хотя он и служил княжескому семейству, владетелям маленьких восточных Муромских земель, костьми ложиться за своего князя он не собирался.

В том был свой смысл. Давно прошли времена, когда важные бояре изо дня в день служили в княжеской свите; теперь в этом качестве их заменяли младшие сыновья или бедные родственники. И хотя им в случае необходимости полагалось откликаться по первому зову князя, они привыкли вести свои дела самостоятельно. На более обширных Рязанских землях, расположенных непосредственно к югу от Мурома, бояре известны были своей независимостью, и князья рязанские подчинили их себе не без труда. В других княжеских владениях, например в юго-западном княжестве Галицко-Волынском, не говоря уже о землях на польской границе, бояре и дворяне обладали немалой силой, и князю надобно было заручиться их поддержкой, принимая любое важное решение.

Существовало и другое обстоятельство.

Имея высокое происхождение, то есть будучи потомками Владимира Святого, княжеские семейства стали очень большими. Дни величия Киева, когда каждый князь правил огромной территорией, миновали, и теперь многие из знатнейших и славных князей владели лишь небольшими городками, а их дети и внуки могли получить земли меньше, чем некоторые важные бояре. Эти уделы, как принято было именовать такие княжеские наследственные вотчины, были малы, и потому боярин вроде Милея мог и возгордиться, а наблюдая за переменчивыми судьбами многих маленьких городков – княжеских владений, убеждался в том, что политические основы мира отнюдь не так незыблемы, как полагали его предки.

А его собственные князья, сидевшие в славном городе Муроме, с его точки зрения, были игрушками в руках великого князя, которому, по мнению Милея, нельзя было доверять.

«В любом случае, – проницательно говаривал Милей, – даже великий князь, кем бы они ни притворялся, служит отныне татарским ханам».

Так где ему искать выгоду? Как ему разбогатеть?

В глазах Милея, важнее всего была не позорная клятва верности хану, ради которой великий князь должен был ехать на поклон через всю степь. И не разрушение татарскими войсками множества городов – их можно было отстроить заново. И не казнь татарами князя черниговского.

Милей мудро подметил, что, в отличие от русских князей со времен Владимира Мономаха, татарский хан чеканил свою собственную монету.

«Теперь все деньги приберут к рукам татары, – сказал он двоим своим сыновьям. – Торговлю они не искоренят – зачем бы им это? – но всю прибыль возьмут себе».

Со времен нашествия земля Муромская пребывала в упадке и запустении. Хотя Милей владел рабами, которые изготавливали товары и изделия на продажу, и хотя получал в деревнях часть оброка цветной тканиной и мехами, пока расширяться ему было особо некуда.

«Надо поглядеть, что на наших собственных землях творится», – решил он.

Он знал нескольких бояр, которые в последнее время проводили в своих имениях по нескольку месяцев неотлучно. Если раньше они всегда жили в городе, вели торговлю и принимали кортому деньгами, то теперь были вынуждены кормиться тем, что давала им собственная земля.

«И знаешь, – признался ему один из таких бояр, – может быть, серебряной казны у меня и не водится, но, когда какой-нибудь крестьянин в уплату кортомы объявится у меня с двумя мешками зерна, с маслом, да сыром, да творогом, с пятью десятками яиц и с целой телегой дров, я и довольнехонек. Когда уезжаю к себе в вотчину, я, может быть, сам становлюсь похожим на крестьянина, – рассмеялся он, – но живу зато хоть куда».

Выслушивая такие признания, Милей стал все чаще задумываться о Русском.

А какие, кстати, размеры были у этой деревушки?

Милею оставалось только догадываться.

Как и большинство документов в этой огромной стране, где все было неточно и приблизительно, вотчинная жалованная грамота не устанавливала однозначно границ земельного владения. «Где коса, да топор, да соха погуляли» – так звучала обычная формулировка. Только местные жители, издавна поселившиеся в такой деревеньке, могли сказать с какой-то долей уверенности, где заканчивается там вспаханная земля.

Однако три эти стороны, располагающиеся на бедном подзоле, интересовали Милея меньше, чем восточная, лежащая за рекой, на плодородном черноземе. И здесь-то граница с черными землями князя была проведена четко.

Поскольку сейчас не было никаких причин князю муромскому даровать Милею Грязное, он несколько раз предлагал купить его у князя. Усилия его пока не увенчались успехом. Но, как указывал его тиун, и Милеев чернозем был толком еще не поднят, не возделан.

«Пошли мне еще рабов, боярин, – просил он, – вот будет тогда толк!»

Держа в уме все перечисленные соображения, в конце того лета боярин Милей приехал осматривать Русское.

Сено уже убрали, и стога отбрасывали тени на лугу за рекой, когда он верхом въехал в свое сельцо.

Он предупредил тиуна заранее, и потому его появления уже дожидалась крепкая новая изба с высокой остроконечной крышей и огородом в палисаднике. Он приехал в сопровождении одного только слуги и тотчас же потребовал задать корма своим прекрасным коням.

Когда тиун кинулся за сеном, боярин его выбранил: «Овса им задай, дурак! Это тебе не клячи холопьи!»

И в самом деле, великолепные кони были в полтора раза крупнее маленьких приземистых северных лошадок, на которых пахали и ездили местные крестьяне.

Милей быстро поел, отпустил несколько едких замечаний по поводу репы, что подали ему на ужин, и тотчас же отправился на покой.

Но когда тиунова жена этим вечером посетовала на раздражительность боярина, умный управляющий только усмехнулся.

– Это добрый знак, мне ли не ведать! – сказал он ей. А когда она взглянула на него с удивленным видом, добавил: – Он бы не серчал и не горячился, если бы не решил заняться этой землей.

Старик оказался прав.

На следующее утро Милей встал на рассвете и выехал осматривать имение, изредка сухо кивая крестьянам, которые выходили на поля.

Рожь уже сжали и вывезли с полей. В тот день убирали ячмень.

Милей не спеша объехал каждую пядь земли, а управитель семенил рядом. Особого барского внимания удостоился чернозем.

– Мы ведь пшеницу не сеем?

– Пока нет, господин.

– Надо бы нам попробовать, – отрывисто и сухо рассмеялся он. – Тогда и просфоры испечь сможете.

Просфоры? Так, значит, боярин хочет построить здесь церковь. Тиун украдкой улыбнулся. Выходит, намерения у того самые серьезные.

Были у Милея и другие предложения. Когда он был мальчиком, на юге стали сеять гречиху. Он хотел посадить гречиху в Русском. Уж очень обидной показалась ему та репа, что подали боярину накануне.

– Холопья снедь, чтоб ее! – с отвращением заметил он. – Вы же здесь и горох почти не выращиваете.

– Твоя правда, барин.

– Сажайте горох и чечевицу. А еще коноплю. Выращивайте ее вместе с горохом. Конопляное семя масляное. Зимой годно.

– Да, господин.

Зачем боярину это все понадобилось, скажите на милость? Неужели он хочет не только расширить и обустроить деревеньку, но и сам здесь поселиться?

– Это тебе самому требуется, отец родной? – неосторожно осведомился управитель.