Воспоминания изгнанника (из Литвы в Россию – XIX век)

Леса и пущи новогрудской земли, такие как Налибокская, Кочережка, Репичевка, с трех сторон окружающих повет, давали и строительный материал и топливо. Реки Щара, Уша и Сервечь, с многочисленными притоками, окружали луга и пастбища, придавали особую красоту краю. Почвы щорсовские, кашовские и даревские по берегам Сервечи, Уши и Двейки, особенно богатые, назывались «Новогрудской Украиной». Весь этот живописный край с его холмами и долинами, в тени рощ, со старыми костелами и церквями, полный жизни в многочисленных усадьбах, в людных богатых селах, так счастливо расположенных, был, наверное, самым лучшим в Литве.

Не приходится удивляться богатству и достатку края. В шляхетских домах, где по старым обычаям ранее подавалась медовуха, и то только по праздникам, стали появляться заграничные вина, что раньше были только у господ. Женщины позволяли себе не выходить годами из пределов нескольких домов, изредка посещая костел или навещая в соседей в собственной бричке. Между тем шли преобразования домашнего быта, менялась одежда, стиль поведения и приемов гостей. Следуя французской моде, надо было заводить повара, слуг, экипажи, фортепиано и тд. Надо было равняться с одними и превзойти других. Карнавалы в городках и селах, охота, ярмарки (в Зельве и Несвиже), визиты, именины, ассамблеи, весь арсенал местных прелестей, стал важной частью жизни общества в Литве.

Раз в три года приходилось посвящать себя и общественной жизни, когда созывались «сеймики», хотя и ограничивалась тесными рамками, установленными властями, но не слишком влияла на общий ход жизни, утоляя некие общественные амбиции. Выбранный один раз в три года губернский «Маршалок» (или поветовый) иногда входил во вкус и продлевал несколько выборов, заводил секретаря, который приносил на подпись документы и «де факто» управлял весь срок губернией или поветом. Приходилось иногда присутствовать на торжествах по случаю царских праздников, чтобы увеличить свою популярность среди дворянства, давая щедрые приемы с хорошей трапезой, напоминавшие старопольское гостеприимство. При Николае положение Маршалка, как представителя местного дворянства и его интересов, заставляло власть относится к нему снисходительно, понимая, что его консерватизм является надежной опорой трона.

Такими были обычаи и нравы литовско-русского общества в первом десятилетии после 1831 года. Можно спросить, почему шляхта, местное дворянство, отодвинутое от политической жизни, обреченное на бездеятельность, в крае, по преимуществу сельскохозяйственном, не взялось, следуя своим инстинктам, за земледелие? Ведь в то время оно была освобождено от всех налогов, поборов, выплат, которые позже свалились на него, обладающего сельским людом. Не приложило оно усилия ни моральные, ни материальные, чтобы расширить свои хозяйства, вывести их на более высокий уровень.

А какова роль духовенства, стоящего между шляхтой и царским двором? Что оно могло сделать? Ответ краток. Его бездействие прежде всего объясняется духовным опустошением, последующим после подавления восстания. Кроме того, отсутствием соответствующих научных институтов и значительным снижением интеллектуального уровня. Любая мысль о проведении каких_либо реформ вызывала усмешку, к тому же для них не было ни материальных средств, ни капиталов. В короткий срок после 1831 года все оказались в долгах.

Ну, а духовенство, разве что у жмудинов, где община подпитывалась шляхетской молодежью, отягощенной хлопотами хозяйства, где вся ее роль сводилась к костельным обрядам, но ее не заботила судьба общины. Викарий общины того времени был в прямом смысле слова «шляхтич в сутане». Его роль была не разбазарить своё хозяйство, но он и не мог поднять его, принести свет под крестьянские крыши. Он не мог или, как минимум, не хотел быть посредником между холопом и господином. Х. Павел Бжостовский еще не имел в то время своих последователей в Литовской Руси.

Павел Ксаверий Бжостовский, (1739 – 1827) Государственный и религиозный деятель Великого Княжества Литовского, меценат. Писарь Великий Литовский (1762—1774), архидьякон виленский (с 1823). Публицист и переводчик. Создатель первой в Европе, так называемой «крестьянской республики» (Павловская республика, 1767 год – до «раздела Польши Российской империей).

Провёл радикальные социально-экономические реформы, введя республиканское самоуправление крестьян.

Основными изменениями были: отмена крепостного права и замена его денежной рентой, право крестьян на свободное управление своей землёй и хозяйством, торговлю и ремесленные работы. Население также приобрело возможность свободно выбирать своих правителей, Бжостовским был создан Парламент республики Павловской.

Одним словом, кроме единичных случаев, шляхта и духовенство того времени не обрели твердой позиции по отношению к народу.

Еще в 1818 году группа жителей Литовской губернии, возглавляемая Маршалком* Михаилом Ромером, подала просьбу об освобождении своих крестьян. Просьба, как известно, не была удовлетворена. Однако власть эту просьбу отложила на всякий случай, имея ввиду воспользоваться в случае необходимости дальнейшего искоренения польского элемента в Литве.

*Маршалок – высокое должностное лицо в Великом Княжестве Литовском

Чувствительная ко всем проявлениям общественного движения, власть понимала, что народ, обезоруженный морально и материально, не по своей воле, способен проявить инициативу только ценой больших жертв, и сделала все, чтобы это было невозможно.

Так что не следовало искать справедливости и апеллировать к совести народной, которой не было и быть не могло, но фактом оставалось, что дальнейшее развитие шло по наклонному пути, все далее к окончательному закабалению народа.

Так все шло более или менее до 1848 года. Но уже первые действия Общества демократов (Towarzystwo demokratycznie, польск. яз.) и его эмиссаров (Конарский, Волович, Заливский) эхом разошлись по всей Литве, и вслед за тем, начались аресты, давление властей, конфискация имуществ, и, может быть, этот дух времени, движение литовского общества, пробудили и в Европе революцию 1848 года, способствовали ее возрождению.

И не было тогда ни одного дома, где не знали хотя бы часть «Дзядов», «Пана Тадеуша» или «Пилигримов» великого Адама Мицкевича, «Кордиана» Юлиуша Словацкого или «Песни о нашей земле» Зигмунта Красинского. Книги французских авторов переходили из рук в руки, а вскоре появились и романы своих авторов. Что Мицкевич, Красинский или Словацкий излагали широкими мазками, эти золотники в их произведениях, Грабовский, Кореневский и Крашевский тщательно и детально переносили в свои повести, на родную почву, несмотря на продолжающееся давление властей.

Многое из области искусства было направлено на возрождение скованного народа, чтобы разбудить его дух, который, раз выпущенный, искал своего приложения в разных сферах жизни.

Прежде чем живопись стала нашей гордостью, украшением и утешением в этом духовном концерте, в музыку пришли Шопен, Монюшко, Комаровский, которые слушали биение народного сердца, дыхание земли, ее полей и лесов и, собрав эти звуки воедино, создали великие музыкальные творения.

Земля Новогрудская, колыбель Рейтенов, Корсаковых, Мицкевичев и Чечотов, разве могла не откликнуться на это биение, которое наэлектризовало весь край? Разве могла она не внять голосу и призывам, особенно в то время, когда из долгой сибирской ссылки вернулись Зан и Чечот.

Отдавая дань истине, надо сказать, что помимо общего подъема, пробуждения, не было еще намерений переступить дозволенные границы, не созрели еще плоды собственных воззрений ни на необходимость реформ собственной жизни, не терпящих отлагательств, ни на общее дело людей труда. Много, правда, читали, еще больше мечтали, но ничего не делали. Это было время, когда любая мысль, высказанная в перерывах между преферансом и составлением гороскопов большой политики, вызывала у отцов усмешку и считалась детскими мечтаниями.

Тешились мечтами о безмятежном завтрашнем дне. Не удивительно, что эта эпоха заканчивалась прекрасными балами и приемами в честь гвардии, расквартированной в Литве. Балы были все пышней, некоторые находили в них единственное поле приложения своих усилий. Какой роскошью было отдаваться страстным вихрям вальса или польки, обнимая плечи дам, недавних героинь салонов и царских дворов! Здесь была и дипломатия властей… Лишний довод в пользу критического положения России (1856 года).

Во время крымской войны российские полки стояли в Литве, прим. пер.

Такое положение общества, пассивного и бездеятельного, тем не менее открывало дорогу новым веяниям, начинал пробуждаться народный организм, он находил силы преодолеть диссонансы времени, которые пока еще не нарушали общей гармонии. В этой гармонии появлялись уже и другие звуки и тона, противоположные существующим.

Так и шло до 1855 года, то есть до начала крымской войны и смерти Николая I. И можно сегодня признаться, что это время остроумно обобщил Е. Хоецкий (Charles Edmond) – «que Vempereur Nicolas a couv e les oeufs du Nihilisme en Russie» («Император Николай вдруг обнаружил в России нигилизм» франц. яз.)

Этот гордый автократ способствовал пробуждению патриотизма в Польше, а Брандт высказался так по этому поводу:

– Отчизна перестала быть миражом и стала объектом веры и мечты поляка.

Резюмируем вышесказанное. Конфискации владений, закрытие Университета в Вильне и всех высших учебных заведений, внедрение русского языка для обучения в начальных школах, закрытие костелов и монастырей, присвоение их земель государством и изъятие сокровищ, отторжение сельских жителей от Униатства и насильное крещение в православие сделали свое дело. Особенно надо отметить роль рекрутских поборов у мелкопоместной шляхты и реформу судопроизводства после запрета «Статута литовского» (Статуты Великого Княжества Литовского существовали в разных редакциях с 1588 до 1840 года). Общество гражданское было разрушено, молодежь деморализована, работали «Следственные комиссии», разбирающие политические дела, в Вильне и Киеве, в результате их деятельности цвет молодежи, лучшие граждане были сосланы на Кавказ и Сибирь. А нечеловеческие правила отрыва еврейских детей от семьи и отправка их в «кантонисты», на флот, где они проходили через все ужасы насилия над душой и телом! Оторванные от семьи, от своих матерей, они становились добычей православного прозелитизма. Вот что дало правительство царя Николая в Литве и России.

Характер и поведение царя были таковы, что, с точки зрения поляка, его можно было назвать «Диктатором Европы», однако, чтобы не быть голословным, приведем слова российского автора того времени, которого никак нельзя подозревать в особой любви к Польше. В XXIV томе «Русской старины» за 1878 год, в статье «Записки Ивана Степановича Зыркевича, автор так описывает аудиенцию, которую которую ему дал царь перед отправкой его на пост губернатора Симбирска:

– « …После беседы со мной государь обратился к г. Гоноропуло, вежливо приветствовал его, говоря, что давно его знает и потому назначил его губернатором Белостока по представлению князя Долгорукого (Виленского генерал-губернатора).

Очи цезаря заблестели, он как бы выпрямился во весь рост и, повысив голос, изрек:

– Не буду тебя учить, как надо поступать с поляками. Живым примером для тебя есть князь Долгоруков. Только с железными рукавицами на руках. Они будут глядеть тебе в глаза, заглядывать в душу, кланяться, распластаются, будут бить челом, но ты помни – Поляк останется всегда поляком! Он не помнит добра, даже не чувствуют его, ужом будет ползать у твоих ног, лизать их, а потом доберется до шеи и задушит тебя!

– Повторяю, берегись! Держи ухо востро!

Потом ласковым голосом обратился ко мне и спросил, когда я намерен отъехать».

Вот такую инструкцию российский царь давал сановнику, отправляя его в Польшу. Вряд ли были указания другого рода своим наместникам.

На этом и остановим беглый взгляд на общественную жизнь Руси Литовской во время царствования Николая I. Добавим лишь к вышесказанному слова присяги, которую царь Николай давал при вступлении на трон в Варшаве 12 мая 1829 года:

«Dieu Tout puisant! Dieu de Mes P?res! Roi de Bois! 0 Toi qui crea Tunivers par Ta divine parole et dont la sagesse infinite forma l’homme pour gouverner le monde dans la voie de la verit e. Tu m’as appel e ? ?tre Boi et juge de la valeureuse nation polonaise. Je reconnais avec un saint respect les effets de Ta c eleste bont e envers moi, et en Te rendant gr?ce, pour Tes bienfaits, je m’humilie en m?me temps devant Ta divine Majest e. Daignes, o mon Ma?tre et mon Dieu, eclairer mes pas dans cette carri?re supr?me et diriger mes actions pour l’accomplissement de cette haute vocation; que la sagesse qui environne Ton Tr?ne soit avec moi, Fais la descendre des deux, pour que je sois p en etre de Tes volont es souveraines, et de la verit e de Tes commendements; que mon coeur soit dans Ta main et que je puisse regner pour le bonheur de mes peuples et pour la gloire de Ton Saint Nom, d’apr?s la Charte octroy ee par mon Auguste Pred ecesseur, et d ej? jur ee par moi, afin que je ne redoute pas de compara?tre devant Toi, au jour de Ton jugement eternel; par la gloire et la mis ericorde de Ton divin Fils J esus Christ, avec Lequel Tu es b eni, ainsi qu’ avec le Tr?s el ement, Tr?s-Vi-vifiant, Saint Esprit, jusqu’? la fin des si?cles. Amen. (Русская старина. Записки кн. Merdera 1885 год).

Бог Всемогущий! Бог отцов моих, царь царей! Ты своим Божественным словом сотворил этот мир и человека, который благодаря твоей бесконечной мудрости, этим миром правил и вел по дороге правды. Ты назначил меня быть королем и судьей доблестного народа польского. Признаю и смиренно покоряюсь твоей небесной благости, и благодарю Тебя за все благодеяния Твои и покоряюсь Твоему Божественному величию. Мой Бог и Господин, освети мне путь в этом высоком назначении и руководи мной на этом благородном поприще, Пусть мудрость твоя, окружающая твой трон, всегда будет со мной. Спустись с небес, приму Твою высшую волю и правду твоих повелений, передаю свое сердце в руки Твои, чтобы мог я править народом моим во имя счастья и хвалы твоего Божьего имени, данными мне правами. не боясь стать перед обликом Твоим в День Страшного суда, во хвалу и милосердие Твоего Божьего сына, Иисуса Христа, и всеоживляющего Божьего Духа, благослови меня во веки веков. Аминь.

Возвращение из Европы

1859 год надолго остался в моей памяти. В этом году я окончил курсы живописи в Санкт-Петербургской академии, потом учился в Риме и Париже, вернулся в Литву и стал жить в Новогрудке. После моих длительных странствий заграницей я, наконец, оказался среди своих, мне повезло, моя артистическая натура прибилась к пристани именно там, где прошло мое детство и где меня обуревали юношеские грезы, где я был в окружении приветливых и близких мне по крови и духу людей. Там прошло немало моих счастливых дней и там, главное, я застал еще свежие следы моих соотечественников, которые светом своего гения осветили мой путь. Там открыл я свое предназначение служить Новогрудской земле, работать на благодатной ниве эстетического воспитания молодежи, там, я считаю, провел самые счастливые дни своей жизни.

Но прежде я должен для полноты моих воспоминаний коснуться  дней, которые провел за пределами родины.

До 1858 года я жил в Париже. Это был памятный год в общественном движении, когда произошли события, которых ждали веками, освобождение крестьян от российского гнета. Проехав по большей части всей Европы, побывав в Германии, Бельгии, Франции, Испании и Италии, хотя цели моих путешествий были преимущественно художественные, я пришел к мысли, что надо сформулировать определенную программу для родного края, чтобы улучшить его жизнь. Надо было, в качестве краеугольного камня, поставить заново вопрос о крестьянской доли.

Никто сегодня не сомневается в том, что крепостничество проложило глубокую пропасть ненависти в народе, ослабило народ, что народная масса, униженная, подневольная, сыграла роковую роль в нашей судьбе. Естественно, что на это было обращено внимание всей Европы, что этот вопрос должен был занимать и занимал свое главное место в парижской «польской колонии». Так что ничего удивительного, что этот вопрос стал основным для шляхты и ее крестьян. Известно, что этот вопрос ставился много раз, но безрезультатно. Любая весть с родины облетала всю польскую общину. Хватало вестей и утешительных, но все таки, надо признаться, больше было неблагоприятных, причем даже не с той стороны, откуда можно было их ожидать.

Cтихи Сырокомли, в которых поэт возмущался увиденным, подтвердили вскоре то, чему не хотелось верить. Всколыхнув общество, долго находящееся в застое, они должны были расшевелить его, подвинуть к должным целям. Нашлись и те, а их было немало, кто громко ратовал за свои личные интересы, их голоса часто превышали голоса тех, которым было дорого и прошлое, и кто думал о будущем. Обеспокоенные переменами в крестьянской жизни, они искали всякие способы, чтобы эти перемены не оказались для них плачевными. (Не так давно эти перемены были целью усилий благородных господ и могли бы стать основой сохранения строя). Меня это все мало касалось. Их было меньшинство, хотя и вредное, но их слова уносил ветер. Их декламации ограничивались лишь патриотичными фразами, они не были вовлечены в общее дело, а позы жертв в своих великодушных порывах, не вызывали понимание.

Они вкладывали, каждый по мере своей совести, в объяснение своих действий и поступков, что им было выгодно и удобно, прибавляя при этом – то что мы делаем для себя, принадлежит всему краю. Ползание и подличание перед высшими, чтобы получить титул или должность, объясняется прежней разрухой господских устоев, желанием дорваться до опеки над всем краем. Они постоянно приговаривали, что рост личных усадеб лишь увеличивает благосостояние края.

И вдруг неожиданно эти взгляды подверглись проверке. Призванные к должности, они увидели, что от них требуются и жертвы. Вопрос – быть или не быть, попал в их руки. Как они это поняли – известно. В этом находится главная причина нашего поражения! Здесь берет начало тот разрыв между отцами и детьми во всей Польше, который закончился фатальной катастрофой!

Когда слово «Реформа» было впервые произнесено властями и стало общим лозунгом, когда открылось поле деятельности, ожидающее честных тружеников, может быть и с напрасными надеждами, а вместо действий край слышал лишь досужие разглагольствования, когда отцы, которые одни не умели, а другие не хотели, третьи медлили, а некоторые пошли по ложному пути, только подталкивая общее народное дело, время торопило нас.

Убийственное бездействие, либо что еще хуже, деятельность направленная на мелкие подробности общественной жизни, благие намерения, слишком тяготили народ и молодежь взяла дело в свои руки. Неискушенная, но горячая и страстная, молодежь села на мель и спровоцировала крушение. Это было неизбежно. Первым ее действием на Украине стало образование партии, так называемых «хлопоманов», которая не обратила внимание на то, что она не единственная шляхта на Руси, которая представляет польскую стихию, ее интеллигенцию, и вместо работы с ней лишь унижает ее, баламутит народ. А ведь на ненависти ничего нельзя построить, так что вскоре можно было ожидать и плачевных результатов.

Немногим позже отозвалось это эхом и в Литве в словах одного осужденного на смерть следственной комиссией в Вильно. На предъявленные обвинения, ответ на которые мог привести на верную смерть его близких он сказал:

– Да, я знал, что нас ждет, но я счастлив, наступит то, что мы ждали.

– И чего же господин так горячо ожидает, может быть, поведает нам, – спросил генерал.