– Хорошим оратором?.. Пожалуй, в известном смысле. Он никогда не скажет лишнего слова. В последний раз, когда он поддерживал кандидатуру вашего предшественника, то произнес речь примерно в таком духе: «Братья избиратели, двадцать лет я был судьей на наших выставках скота. Я умею отличать одну скотину от другой. Смотря на образцы, находящиеся перед нами сегодня, я нахожу, что они не так хороши, как те, которые я видел в других местах. Но если вы выберете сэра Джона Хогга, вы получите отличного борова»[97 - Игра слов: hog («хог») – по-английски «боров».].
– Во всяком случае, – сказал Джордж, рассмеявшись при этом образчике безыскусственного красноречия, – мистер Стин не льстит кандидату, которого берется поддерживать. Но почему же он имеет такой вес среди фермеров? Разве он такой уж первоклассный сельский хозяин?
– Как эконом – да, но по широте кругозора – нет! Он говорит, что все дорогие сельскохозяйственные опыты следует предоставить фермерам-джентльменам. Стин имеет вес среди арендаторов, во-первых, потому, что резко критикует их лендлордов[98 - Лендлорд (т. е. помещик) – крупный землевладелец, сдающий земли арендаторам.], во-вторых, потому, что держит себя очень независимо, и, в-третьих, потому, что считается знатоком вопросов, касающихся земельных интересов. Его не раз призывали высказать свое мнение об этих предметах в комитете обеих палат. Вот он идет. Помните, когда вам придется говорить с ним наедине, вы должны: во-первых, сознаться в своем полном невежестве по части фермерского хозяйства – ничто так не бесит его, как самонадеянность фермера-джентльмена, такого, например, как я; во-вторых, спросите его мнение об издании «Земледельческой статистики» и скромно намекните, что, на ваш взгляд, всякое назойливое вмешательство в частные дела противно британской конституции. А на все, что он будет говорить о недостатках лендлордов вообще, а вашего отца в особенности, не отвечайте и только слушайте с меланхолическим видом… Как ваше здоровье, мистер Стин, как поживает ваша хозяюшка, почему вы не привезли ее с собой?
– Она опять собирается рожать, сквайр. А кто этот молодчик?
– Позвольте представить вам мистера Бельвуара.
Мистер Бельвуар протягивает руку.
– Нет, сэр! – яростно восклицает Стин, пряча за спину обе руки. – Не обижайтесь, юный джентльмен. Но я не даю руки с первого взгляда человеку, который добивается моего голоса на выборах. Я не знаю о вас ничего дурного. Но если вы друг фермеров, то кролики – плохие им приятели, а милорд ваш отец – большой любитель кроликов.
– Вот уж в этом вы ошибаетесь! – пылко возражает Джордж.
Трэверс толкает его, словно говоря: «Попридержите язык». Джордж понимает намек и кротко позволяет мистеру Стину увести себя в уединенное место.
Гости теперь прибывали густой толпой. Тут были не только арендаторы Трэверса, но также фермеры с семьями, жившие в десяти милях от поместья, а также и кое-кто из окрестных джентри и представителей духовенства.
Работники не были приглашены на этот ужин. Трэверс питал особое отвращение к обычаю выставлять напоказ батраков во время еды, будто это животные. Когда он угощал рабочих, то заботился, чтобы они чувствовали себя непринужденно и свободно, а такие люди всегда чувствуют себя свободнее, если их приглашают не для того, чтобы глазеть на них.
– Ну, Летбридж, – сказал Трэверс, – где же молодой гладиатор, которого вы обещали привезти?
– Я привез его. Он был тут с минуту назад, но вдруг улизнул от меня: abiit, evasit, erupit[99 - Ушел, удалился, вырвался (лат.).][100 - «…abiit, evasit, erupit» – неполная цитата из второй речи Цицерона против заговорщика Катилины. В речи: abiit, excessit, evasit, erupit – т. е. «он ушел, удалился, ускользнул, вырвался». Пример употребительного у Цицерона ораторского приема – усиления мысли путем нагнетания синонимов.]. Я как раз искал его повсюду, когда вы подошли ко мне.
– Надеюсь, – он не увидел среди моих гостей кого-нибудь, с кем хочет подраться.
– Надеюсь, что нет, – неуверенно ответил пастор.
– Он – странный малый, но вам, я думаю, понравится, – конечно, если удастся его найти. А, мистер Сэндерсон, добрый день! Вам не встречался здесь ваш гость?
– Нет еще, сэр, я только что пришел. Моя хозяйка, сквайр, и мои три дочери, а это мой сын!
– Добро пожаловать, – любезно приветствовал их сквайр и, обращаясь к молодому Сэндерсону, прибавил: – Надеюсь, вы любите потанцевать. Выбирайте себе даму, пора открывать бал.
– Благодарю вас, сэр, но я не танцую, – возразил младший Сэндерсон с видом сурового пренебрежения к забаве, которую прогресс разума отбросил со своего пути.
– В таком случае вам почти не о чем будет жалеть, когда вы состаритесь. Однако музыканты заиграли, надо идти к палатке. Джордж, – обратился он к Бельвуару, которому наконец удалось ускользнуть от Стина, – дайте руку Сесилии: мне помнится, вы пригласили ее на первую кадриль.
– Надеюсь, – говорил Джордж Сесилии, пока они шли к палатке, – мистер Стин не обычный тип избирателей, голосами которых я должен заручиться. Не берусь судить, учили его чтить отца и мать или нет, но он, по-видимому, задался целью внушить мне неуважение к моим родителям. Отделав напропалую отца на том основании, что он будто бы предпочитал кроликов людям, Стин напал на мою ни в чем не повинную мать, обвинив ее чуть ли не в ереси, и даже спросил, когда она намерена перейти в католичество, – это все лишь потому, что она перестала брать товары у бакалейщика-протестанта и стала постоянной покупательницей паписта.
– Это хороший знак, мистер Бельвуар. Стин всегда наговорит грубостей перед тем, как оказать услугу. Однажды я попросила его одолжить мне пони, так как мой собственный захромал. Пользуясь этим, он тотчас заявил, что отец мой лжет, воображая себя знатоком по части скота, что он тиран, выжимающий соки из арендаторов, для того чтобы принимать у себя гостей на широкую ногу, и, наконец, дал понять, что большой милостью провидения будет, если мы не доживем до того, что обратимся к нему не за пони, а за пособием из приходских сумм. Я ушла в негодовании. Но пони он прислал. Наверно, он будет голосовать за вас.
– А я, – робко, пытаясь быть галантным, сказал Джордж, в то время как они начинали кадриль, – я подбадриваю себя мыслью, что на моей стороне добрые пожелания мисс Трэверс. Если б дамы могли подавать голос, как это советует Милль[101 - «Если б дамы могли подавать голос, как это советует Милль.» – Джон Милль являлся одним из зачинателей движения за равноправие женщин. Будучи депутатом парламента в 60-х гг. XIX в.; он ставил вопрос о предоставлении женщинам избирательных прав, предлагая как поправку к избирательному биллю замену слова man (мужчина) словом person (личность). В 1869 г. выпустил книгу, написанную в сотрудничестве с женой, «О подчинении женщин».], то вы…
– Что ж, я голосовала бы за того, за кого и папа, – просто ответила Сесилия. – Если бы женщинам предоставили право голоса, я боюсь, что в семействах, где они шли бы вразрез со взглядами главы дома, плохо обстояло бы дело с семейным миром.
– Но я думаю, – возразил претендент на членство в парламенте, – что сторонники предоставления прав женщинам ограничили бы их теми, кто независим от мужской власти, например, вдовами и пожилыми девицами, которые подавали бы голос по праву своего личного имущества.
– В таком случае, – сказала Сесилия, – я думаю, они по большей части стали бы держаться мнения того мужчины, которого считали бы авторитетом, а если нет, то выбор их был бы очень глупым.
– Вы недооцениваете здравый смысл представительниц вашего пола.
– Почему же? Разве вы недооцениваете здравый смысл мужчин, когда в большинстве случаев, касающихся вопросов обыденной жизни, самые умные из вас говорят: «Лучше предоставим это на усмотрение женщин!» Но вы путаете фигуру – сейчас соло кавалера.
– Кстати, – спросил Джордж в следующий перерыв между фигурами, – знаете ли вы мистера Чиллингли, сына сэра Питера, владельца Эксмондема в Уэстшире?
– Нет. А почему вы спрашиваете?
– Потому, что мне показалось, будто я мельком видел его в ту минуту, когда меня утащил за собой мистер Стин. Но, судя по вашим словам, я ошибся.
– Позвольте, Чиллингли… Да ведь вчера кто-то говорил за обедом, что этот молодой человек от Уэстшира должен был баллотироваться в депутаты, но по случаю своего совершеннолетия выступил с весьма оригинальной речью и произвел ею крайне невыгодное впечатление.
– Да, конечно, это тот самый. Мы с ним вместе учились в колледже редкий чудак. Он считался очень способным, получил одну или две награды и вышел с хорошим аттестатом, но вообще говорили, что он заслуживал бы и высшей награды, если бы в некоторых его письменных работах не содержалось скрытых насмешек или над самим предметом, или над экзаменаторами. В практической жизни, особенно в общественной, опасно быть юмористом. Говорят, Питт[102 - Питт Уильям, прозванный «младшим» (1759–1806) государственный деятель Англии, неоднократно возглавлявший правительство. Принадлежал к партии вигов.] был от природы наделен большим остроумием, однако он благоразумно воздерживался от малейшего проявления этого качества в своих парламентских речах. Как это похоже на Чиллингли – высмеять празднование своего совершеннолетия: ведь подобного случая ему не представится потом за всю жизнь!
– Если он поступил так намеренно, – сказала Сесилия, – я нахожу это бестактным. Но, может быть, его не так поняли или захватили врасплох и он растерялся?
– Что его не поняли – это возможно, но что он мог растеряться – этому я не поверю. Хладнокровнее человека я не видывал. Впрочем, я встречался с ним не особенно часто. В последнее время в Кембридже он жил уединенно. Говорили, будто он усиленно занимается. Я в этом сомневаюсь, так как его комнаты были под моими, и я знаю, что он редко бывал дома. Он много ходил пешком по окрестностям. Возвращаясь с охоты, я видал его на проселках милях в десяти от города. Он очень любил проводить время на воде и быт сильным гребцом, но отказывался вступить в университетскую команду, хотя стоило завязаться баталии между студентами и лодочниками, чтобы он тотчас очутился среди самой горячей свалки. Он действительно большой оригинал, исполненный самых разительных противоречий, так как смирнее и спокойнее человека в обыденной жизни вообще трудно встретить. А что касается шуток в письменных экзаменационных работах, то одна его внешность заставила бы любой суд присяжных отвергнуть такое обвинение.
– Вы набросали очень интересный портрет, – сказала Сесилия. – Я жалею, что мы незнакомы с этим человеком: на него стоило бы посмотреть.
– А раз увидав, его нелегко забыть. Красивое смуглое лицо с большими задумчивыми глазами и худощавая стройная фигура, позволяющая человеку скрывать свою силу, как скрывает свое искусство хитрый игрок на бильярде.
Кадриль во время этого разговора окончилась, и собеседники теперь прохаживались в толпе по лужайке.
– Как умело ваш отец исполняет роль хозяина среди этих сельских жителей! – не без тайной зависти воскликнул Джордж. – Посмотрите, как спокойно он ободряет робкого молодого фермера, а теперь ласково усаживает на скамью хромую старуху и подставляет ей под ноги скамеечку. Вот кто искусно собирал бы голоса! И каким он еще кажется молодым, как удивительно красив!
Последняя похвала была произнесена, когда Трэверс, усадив старуху, подошел к трем мисс Сэндерсон, одаряя своей приятной улыбкой поровну всех сестер и как бы не замечая восхищенных взоров, которые посылала ему не одна сельская красавица. В нем было какое-то неуловимое изящество, естественная грация, свободная как от напускного дружелюбия, так и от той снисходительной любезности, которой так часто отличаются провинциальные магнаты, старающиеся подделаться под тон малообразованных людей низшего звания. Большое преимущество провести молодость в лучшем обществе больших столиц. К этому благоприобретенному преимуществу Леопольд Трэверс присоединял еще те врожденные качества, которые нравятся людям.
Позднее Трэверс опять подошел к Летбриджу и сказал:
– Я долго беседовал с Сэндерсонами о молодом человеке, который оказал нам неоценимую услугу, проучив вашего свирепого прихожанина, Тома Боулза. И все, что я о нем слышу, усиливает интерес, уже возбужденный во мне вашим рассказом. Право, я очень хотел бы с ним познакомиться. Вы еще не нашли его?
– Нет, я боюсь, что он ушел. Во всяком случае, я надеюсь, что вы благосклонно отнесетесь к его великодушному желанию помочь моему бедному корзинщику?
– Прошу вас, не настаивайте, мне тяжело в чем бы то ни было вам отказывать. Но у меня свей взгляд на управление имением и своя система, не позволяющая оказывать кому бы то ни было предпочтение. Я хотел бы сам объяснить это молодому незнакомцу. Я ставлю храбрость очень высоко, и мне было бы неприятно, если бы такой смельчак ушел из наших краев с убеждением, что Леопольд Трэверс – неблагодарный скряга. Быть может, он и не ушел еще. Я пойду сам поищу его. Только передайте, пожалуйста, Сесилии, что она уже достаточно танцевала с джентльменами и что я предложил сыну фермера Тарби, красивому малому и отличному наезднику, возможность доказать моей, дочери, что он танцует не хуже, чем ездит верхом.
Глава IV
Расставшись с мистером Летбриджем, Трэверс быстро зашагал в уединенную часть сада. Он не нашел предмета своих поисков на дорожках питомника и, продолжая обход владений, повернул обратно в сторону луга. Здесь ему пришлось пройти через заросшую папоротником ложбину позади палатки. Вдруг он остановился: в нескольких шагах от него на выступе серой скалы сидел человек, погруженный в глубокую задумчивость, и глядел в небо пристальным и печальным взором. Яркий свет луны падал ему прямо в лицо.
Припомнив, как описывали незнакомца Летбридж и Сэндерсон, Трэверс уже не сомневался, что нашел именно того, кого искал.
Скрытый высоким папоротником, он тихо приблизился, так что Кенелм – это действительно был он – его не заметил. Но вот он почувствовал на плече чью-то руку и, обернувшись, услышал приятный голос:
– Кажется, я не ошибаюсь, принимая вас за джентльмена, которого обещал мне представить Летбридж и который проживает у моего арендатора Сэндерсона?
Кенелм встал и поклонился. Трэверс тотчас увидел, что это поклон человека его круга, вовсе не соответствующий праздничному наряду мелкого фермера.