– Минуточку!.. Подождите!.. Алло, я вас пишу на февраль.
– На февраль? А раньше нельзя? – умоляет голос. – Я вас очень прошу! У меня плохие анализы…
– А с хорошими нам не звонят. Нет, девушка, раньше все занято.
– Но вы понимаете, у меня онкология…
– Я знаю. Теперь у всех онкология.
– Но…
– Послушайте, девушка! У меня тут еще две трубки. Вас записывать или нет?
– Да, конечно.
– Диктуйте. У вас МТС, «Мобиль» или «Би Лайн»?
– «Мобиль». Номер 472-00-43…
– Хорошо, я записала. Звоните 27 февраля в 10 утра по компьютерной связи. Сеансы групповые, номер указан в газете. Все! – Елена дает отбой и берет следующую трубку: – Кабинет Бережковского.
– Андрея Петровича, пожалуйста, – говорит низкий женский голос.
– Андрей Петрович занят. Вы по какому вопросу?
– По личному. А когда можно ему позвонить?
– Андрей Петрович занят всегда. Он работает.
– Хорошо, передайте, что звонила Алина Полонская. Это по поводу съемок…
– Конечно! Съемок! – насмешливо говорит Елена и дает отбой. – Сволочь, еще звонит! – И берет следующую трубку. – Алло, кабинет Бережковского.
Тут входит Бережковский с мобильником в руке. Он тоже изменился – постарел, растолстел, с брюшком.
– Слушай, зачем ты отключила мой мобильник? Вытащила сим-карту…
– Потому что он тебе совершенно не нужен.
– Но мне могут позвонить.
– Кто тебе может позвонить?
– Ну мало ли! Эраст, Добровольский, Швыдкой…
– Очнись! Ни Эраст, ни Добровольский тебе не звонили уже четыре года!
– А если позвонят?
– А если позвонят, я тебя соединю, не бойся.
– И со Швыдким…
– Швыдкой – посол в Бразилии, зачем ему тебе звонить?
– Ну мало ли! А Кароян? А эти Сережа с Колей?
– Да? Может, еще эта, как ее? Полонская? Или твои бывшие жены?
– Но ты меня совершенно отрезала от мира!
– Я? – возмутилась Елена. – Я тебя отрезала?! Да, пожалуйста! Вот! – И она шумно распахнула окна. – Вот! Вот тебе твой мир! Пожалуйста! Говори им! Пиши! Если тебе есть что… Ну, что ж ты молчишь? Они ждут!
В окно задувает снегом, и Бережковский начинает кашлять.
– Закрой окна… Ты с ума сошла… Там зима, у меня астма…
И сам закрывает окна.
– То-то! – говорит Елена. – Ты забываешь – тебе уже семьдесят!..
– Да, ты права, – с горечью говорит Бережковский, – я уже все написал… – И добавляет хвастливо, как ребенок: – Между прочим, Толстой бросил писать в пятьдесят шесть лет, а я – только в шестьдесят шесть!
– Лучше бы ты поступил как Толстой.
– Как тебе не стыдно? Ты безжалостная…
– Я безжалостная?! Да я тебя спасла от голода! И позора! Что ты можешь им написать? «Мужчину к Новому году»? Ужас!
– Почему? По телику до сих пор крутят рекламный роман «Интимные связи».
– Вот именно! От всего твоего таланта остались только твои интимные связи! Но, слава Богу – и мне! – ты этими связками теперь зарабатываешь больше, чем своими книгами и пьесками. Так что ты мне ноги должен целовать!
– И целую. Каждый день…
И Бережковский действительно опускается на колени, гладит ей ноги выше колен, хочет поцеловать.
– Перестань. Не корчи из себя прежнего Бережковского. Прекрати, я сказала! – отталкивает его Елена и отходит.
Но он идет за ней на коленях.
– Елена, а кто тебя спас? Вспомни! Я хочу тебя!..
– «Хочу» и «могу» – это разные вещи.
– Неправда! Когда я хочу, я могу! Ты знаешь…
– Еще бы! Если я тебе помогу. Да, если я тебе помогу, ты еще что-то сможешь. Пару секунд.