Иисус, последний Великий Инициатор

«Как утешает мать свою, так буду утешать вас; и вы будете утешены в Иерусалиме».

«И когда вы увидите это, возрадуется сердце ваше, и кости ваши расцветут, как трава; и узнается рука Господа на рабов Его, и гнев Его на врагов Его».

«Ибо вот, Господь придёт с огнём и с колесницами Своими, как вихрь, чтобы воздать гнев Свой яростью, и обличение Своё – пламенем огня».

«Ибо огнём и мечом Своим будет Господь судить всякую плоть; и убитых у Господа будет много».

«Освящающие себя и очищающие себя в садах за одним деревом посредине, питающиеся плотью свиней, скверна и гнус будут истреблены вместе, говорит Господь».

«Ибо знаю дела их и помышления их: приидет время, и Я соберу все народы и языки, и придут и увидят славу Мою» – 22:1 Исаия lxvi. 10—18.

Только перед гробом Христа это видение начинает обретать реальность, но кто может отрицать его пророческую истину, если вспомнить, какую роль сыграл Израиль в истории человечества?

Не менее твёрдой, чем эта вера в будущее Иерусалима, в его нравственное величие и религиозную универсальность, является вера пророков в Спасителя или Мессию. Все они говорят о нём; несравненный Исаия остаётся единственным, чьё видение яснее всего, и кто изображает его с наибольшей силой смелым, возвышенным языком:

«Из стебля Иессеева выйдет жезл, и ветвь произрастёт от корня его».

«И почиет на нём дух Господень, дух премудрости и разума, дух ведения и силы, дух знания и страха Господня».

«И сделает его быстрым в страхе Господнем, и не будет он судить по зрению очей своих, ни обличать по слуху ушей своих».

«Но праведно будет судить бедных и справедливо обличать кротких земли; и поразит землю жезлом уст Своих, и дыханием уст Своих истребит нечестивых».

«И праведность будет опоясанием чресл его, и верность – опоясанием узды его» – Исаия xi. 1—5.

Перед этим видением мрачная душа пророка становится спокойной и ясной, как бушующее небо после грозы. Ибо теперь перед его внутренним взором предстаёт образ Галилеянина:

«Ибо Он вырастет пред Ним, как растение нежное и как корень из сухой земли; Он не имеет ни вида, ни красоты; и когда мы увидим Его, то не найдём красоты, чтобы возжелать Его».

«Он презираем и отвержен людьми, муж скорбей и печалей; и мы скрывали от Него лица свои; Он был презираем, и мы не почитали Его».

«Конечно, Он понёс наши скорби и понёс наши печали; но мы почитали Его поражённым, уязвлённым от Бога и огорчённым».

«Но Он изъязвлён был за преступления наши, и ушиблен за беззакония наши; наказание мира нашего было на Нём; и ранами Его мы исцелились».

«Все мы, как овцы, заблудились; совратились каждый на свою дорогу; и Господь возложил на Него беззаконие всех нас».

«Он был угнетён и страдал, но не отверзал уст своих; приведён, как агнец на заклание, и как овца пред стригущим её немая, так он не отверзает уст своих».

«Он был взят от темницы и от суда, и кто возвестит род его, ибо он изгнан из земли живых; за преступление народа Моего поражён он» – Исаия liii. 2—8.

В течение восьми веков громовые слова пророков заставляли идею и образ Мессии витать над всеми национальными разногласиями и несчастьями, то в виде грозного мстителя, то в виде ангела милосердия. Мессианская идея, нежно взращённая в ассирийском деспотизме, в вавилонском изгнании, проявившаяся под персидским господством, продолжала развиваться во времена правления Селевкидов и Маккавеев. Когда наступило римское правление и царствование Ирода, Мессия был жив в сознании всех. Великие пророки видели в нём великого человека, мученика, истинного сына Божьего… Народ, верный иудейской идее, представлял его себе как Давида, Соломона или нового Маккавея. Кем бы он ни был, в этого восстановителя величия Израиля верили и ждали все. Такова сила пророческого действия.

Таким образом, мы видим, как римская история заканчивается на Цезаре, по инстинктивному пути и инфернальной логике Судьбы, так и история Израиля свободно ведёт ко Христу по сознательному пути и божественной логике Провидения, проявленной в его видимых представителях – пророках. Зло фатально обречено противоречить и уничтожать себя, ибо оно есть Ложь; Добро же, несмотря на все препятствия, по прошествии времени порождает свет и гармонию, ибо оно есть плод Истины. От своего триумфа Рим не получил ничего, кроме цезаризма, от своего падения Израиль родил Мессию.

Над народами витало смутное ожидание. В избытке своего зла всё человечество предчувствовало спасителя. На протяжении веков мифология мечтала о божественном ребёнке. Храмы говорили о нём в тайнах, астрологи вычисляли его приход, неистовые сибилянты громко провозглашали крушение языческих богов. Посвящённые объявили, что когда-нибудь миром будет править один из них, Сын Божий[3 - Таково эзотерическое значение прекрасной легенды о волхвах, пришедших с далёкого Востока, чтобы поклониться Вифлеемскому младенцу.]. Мир ожидал духовного царя, такого, который был бы понятен бедным и ничтожным.

Великий Эсхил, сын элевсинского жреца, был почти убит афинянами за то, что осмелился сказать в переполненном театре устами своего Прометея, что царствование Юпитера-Дестина придёт к концу. Четыре века спустя, под сенью трона Августа, нежный Вергилий провозглашает новую эпоху и мечтает о чудесном ребёнке.

Последний великий век, предсказанный священными стихами,
возобновляет свой завершённый ход. Время Сатурна
И могучие годы, начатые
От первой сферы в лучезарных циклах промчались,
Заканчивается вырождение железного потомства,
И золотое потомство нисходит с небес:
О, целомудренная Люцина! Ускорь материнские муки,
И поспеши к славному рожденью царящего Аполлона.
……..
Чувствуешь, труженица Природа зовёт тебя разбудить
Дремлющий остов Неба, Земли и основ:
Восстанови их фундамент, землю, моря и воздух;
И начинаются радостные столетия, небывалый размах,
Чтоб воспеть тебе хвалу…» – Драйден

Когда родится этот ребёнок? Из какого божественного мира придёт эта душа? В какой блистательной молнии любви она сойдёт на землю? С какой чудесной чистотой, с какой сверхчеловеческой энергией она вспомнит об оставленных небесах? Каким могучим усилием она вернётся из глубины земного сознания, увлекая за собой человечество?

Никто не мог сказать, но все ждали и предвкушали. Ирод Великий, идумейский узурпатор, ставленник Августа Цезаря, был тогда на пороге смерти в своём кипрском замке в Иерихоне, после роскошного и кровавого правления, покрывшего Иудею великолепными дворцами и человеческими гектакомбами. Он умирал от страшной болезни, разложения крови, ненавидимый всеми, терзаемый яростью и раскаянием, преследуемый призраками своих бесчисленных жертв, среди которых были его невинная жена, благородная Марианна, из рода Маккавеев, и трое его сыновей. Семь женщин его гарема бежали от царственного призрака. Его телохранители покинули его. Рядом с умирающим несчастным бесстрастно сидела его сестра Саломея, его злой гений, вдохновительница его самых ужасных преступлений. С диадемой на челе и грудью, сверкающей драгоценными камнями, она стояла на страже, ожидая последнего вздоха царя, когда она, в свою очередь, возьмёт бразды правления в свои руки.

Так умер последний царь Иудеи. В этот самый момент только что родился будущий духовный царь человечества[4 - Ирод умер в четвёртый год до нашей эры. Расчёты критиков в настоящее время в целом единодушны в том, что эта дата также является датой рождения Иисуса. См. Keim, Das Leben Jesu.], и немногие посвящённые Израиля молча готовились к его царствованию в глубоком смирении и тишине.

Глава II. Мария – первое появление Иисуса

Иегошуа, которого мы называем Иисусом, от греческой формы его имени, родился, вероятно, в Назарете[5 - Не исключено, что Иисус мог случайно родиться в Вифлееме. Но эта традиция, похоже, является частью цикла легенд, связанных со святым семейством и младенчеством Христа.]. Именно в этом заброшенном уголке Галилеи прошло его детство и свершилась первая, величайшая из христианских тайн: явление души Христа. Он был сыном Мириам, или Марии, жены плотника Иосифа, галилеянки благородного происхождения, связанной с эссенами.

Легенда соткала вокруг рождения Иисуса целую ткань чудес. Если легенда даёт прибежище многочисленным суевериям, то она также иногда скрывает психические истины, но малоизвестные, так как они находятся выше восприятия массы человечества. Из легендарной истории Марии можно узнать, что Иисус был ребёнком, посвящённым до своего рождения пророческой миссии по желанию своей матери. То же самое рассказывается о нескольких героях и пророках Ветхого Завета. Эти сыновья, посвящённые Богу, назывались назареями. Касаясь этого вопроса, интересно обратиться к историям Самсона и Самуила. Ангел возвещает матери Самсона, что она скоро будет беременна и родит сына, головы которого не коснётся бритва. В случае с Самуилом мать сама просит ребёнка у Бога (Конф. Судьи xiii. 3—5; и Самуил i. 11—20).

Теперь Самуил, в своём первоначальном корневом значении, означает «Внутренняя слава Бога». Мать, ощущая себя как бы озарённой тем, кого она воплотила, считала его бесплотной сущностью Господа.

Эти отрывки чрезвычайно важны, так как они вводят нас в эзотерическую, постоянную и живую традицию Израиля, и по этому каналу – в реальное значение христианской легенды. Елкана, муж, действительно является земным отцом Самуила по плоти, но Вечный – его небесный Отец в Духе. За образным языком иудейского монотеизма здесь скрывается учение о предсуществовании души. Женщина-инициатор обращается к высшей душе, требуя принять её в своё чрево и родить пророка. Эта доктрина, значительно завуалированная иудеями и полностью отсутствующая в их официальном богослужении, составляла часть тайной традиции посвящённых. Она встречается у пророков. Иеремия утверждает её в следующих выражениях:

«Слово Господне было ко мне, говоря: прежде нежели Я образовал тебя во чреве, Я познал тебя, и прежде нежели ты вышел из утробы, Я освятил тебя, и поставил тебя пророком для народов» – Иеремия i. 4.

Иисус скажет то же самое скандальным фарисеям:

«Иисус сказал им: истинно, истинно говорю вам: прежде нежели был Авраам, Я есмь». – 29:2 Иоанн viii. 58.

Как много из этого мы можем применить в случае Марии, матери Иисуса? Похоже, что в первых христианских общинах Иисус считался сыном Марии и Иосифа, поскольку Матфей приводит нам генеалогическое древо Иосифа, чтобы доказать, что Иисус может вести своё происхождение от Давида. В более позднее время легенда, стремясь показать сверхъестественное происхождение Христа, сплела свою паутину из золота и лазури; история Иосифа и Марии, Благовещение и даже младенчество Марии в храме[6 - Апокрифическое Евангелие о Марии и детстве Спасителя, опубликованное Тишендорфом.].

Попытка раскрыть эзотерический смысл еврейской традиции и христианской легенды привела бы к тому, что действие Провидения, или приток духовного мира, который участвует в рождении любого человека, кем бы он ни был, является более мощным и очевидным при рождении всех гениальных людей, появление которых никак нельзя объяснить только законом физического атавизма. Этот приток достигает наибольшей интенсивности в случае одного из тех божественных пророков, которым суждено изменить облик мира. Душа, избранная для божественной миссии, приходит из божественного мира; она творит свободно и сознательно, но, чтобы она могла вступить в земную жизнь, необходим избранный сосуд, и призыв высокоодарённой матери, которая отношением своего нравственного существа, желанием своей души и чистотой своей жизни имеет предчувствие, привлекает и воплощает в своей крови и плоти душу Искупителя, предназначенного в глазах людей стать сыном Божьим. Такова глубокая истина, лежащая в основе древней идеи Девы-Матери. Гений индусов уже выразил эту идею в легенде о Кришне. Евангелия от Матфея и Луки передали её с ещё более восхитительной простотой и поэтическим инстинктом.

«Для души, пришедшей с небес, рождение – это смерть», – говорил Эмпедокл за 500 лет до н. э. Каким бы возвышенным ни был дух, будучи заключённым в плоть, он на время теряет память обо всём своём прошлом; будучи вовлечённым в телесную жизнь, развитие его земного сознания подчиняется законам мира, в котором он воплощается. Он попадает под власть стихий. Чем выше его происхождение, тем больше усилий придётся приложить, чтобы вновь обрести свои дремлющие силы, свои небесные задатки и осознать свою миссию.

Глубокие и нежные души нуждаются в тишине и покое, чтобы проявиться. Иисус провёл свои ранние годы среди спокойствия Галилеи. Его первые впечатления были нежными, строгими и безмятежными. Место Его рождения напоминало уголок неба, примостившийся на склоне горы. Деревня Назарет мало изменилась с течением времени[7 - См. мастерское описание Галилеи М. Ренана в его «Жизни Иисуса» и не менее замечательное описание Галилеи М. Э. Мельхиора де Вогюэ в его «Путешествии в Сирию и Палестину».]. Его дом, возвышающийся ярусами под скалой, напоминал – как говорят путешественники – белые кубики, разбросанные в лесу гранатовых, виноградных и фиговых деревьев, а небо наполняли мириады голубей. Вокруг этого гнезда зеленеющей свежести парит чистый горный воздух, а на высотах виден открытый, ясный горизонт Галилеи. Добавьте к этому впечатляющему фону тихую, торжественную домашнюю жизнь благочестивой, патриархальной семьи. Сила еврейского образования всегда заключалась в единстве закона и веры, а также в мощной организации семьи, в которой доминировала национальная и религиозная идея. Отцовский дом был своего рода храмом для ребёнка. Вместо ухмыляющихся фресок, нимф и фавнов, украшавших атриум греческих домов, таких как в Сефорисе и Тиберии, в еврейских домах можно было найти только отрывки из законов и пророков, суровые, жёсткие тексты, написанные халдейскими буквами над дверями и на стенах. Но союз отца и матери во взаимной любви к своим детям освещал и согревал дом отчётливой духовной жизнью. Именно там Иисус получил своё раннее образование и впервые познакомился с Писанием под руководством Своих родителей. С самого раннего детства перед ним предстала странная судьба народа Божьего в периодических праздниках и святых днях, отмечаемых в семье чтением, песнями и молитвами. В праздник Кущей во дворе или на крыше дома воздвигался навес из миртовых и оливковых ветвей в память о патриархах-кочевниках минувших веков. Там зажигали семисвечник и доставали рулоны папируса, с которых вслух читали тайную историю. В сознании ребёнка Вечный присутствовал не только в звёздном небе, но даже в этом подсвечнике, отражающем Его славу, в речи отца и молчаливой любви матери. Так Иисус знакомился с великими днями истории Израиля, днями радости и печали, триумфа и изгнания, бесчисленных страданий и вечной надежды. Отец не дал никакого ответа на жаждущие и прямые вопросы ребёнка. Но мать, подняв мечтательные глаза из-под длинных тёмных ресниц и поймав вопросительный взгляд сына, сказала ему:

«Слово Божье живёт только в Его пророках. Когда-нибудь мудрые эссены, одинокие странники у горы Кармель и Мёртвого моря, дадут тебе ответ».

Мы также можем представить себе ребёнка Иисуса среди его юных товарищей, пользующегося у них странным авторитетом, который давал развитый интеллект, соединённый с активным сочувствием и чувством справедливости. Мы следуем за ним в синагогу, где он слышал, как книжники и фарисеи обсуждали друг друга, и где ему самому предстояло проявить свои диалектические способности. Мы видим, как его быстро оттолкнуло сухое учение этих докторов закона, которые до такой степени извратили букву, что лишили её духа. И снова мы видим его соприкосновение с языческой жизнью, когда он посещает богатый Сефорис, столицу Галилеи, резиденцию Антипы, охраняемую наёмниками Ирода, галлами, фракийцами и варварами всех мастей. Во время одной из частых поездок в гости к еврейским семьям он вполне мог заехать в финикийский город, один из тех настоящих человеческих ульев, кишащих жизнью, на берегу моря. Он увидел бы издалека низкие храмы с толстыми крепкими колоннами, окружённые тёмными рощами, откуда доносились песни жриц Астарты под тоскливый аккомпанемент флейты; их сладострастные вопли, пронзительные, как крик боли, пробудили бы в его сердце глубокий стон страдания и жалости. Затем сын Марии вернулся в свои любимые горы с чувством освобождения. Он поднялся на кручи Назарета, окинул взглядом обширный горизонт Галилеи и Самарии и бросил томительный взгляд на Кармил, Гильбоа, Табор и Сихем, давних свидетелей патриархов и пророков.

Какими бы сильными ни были впечатления внешнего мира на душу Иисуса, все они меркли перед суверенной и невыразимой истиной в Его внутреннем мире. Эта истина расширялась в глубинах Его природы, как прекрасный цветок, появляющийся из тёмного водоёма. Она напоминала растущий свет, который появлялся перед ним, когда он оставался один в тихой медитации. В такие моменты люди и вещи, как близкие, так и далёкие, казались ему как бы прозрачными в своей сущности. Он читал мысли и видел души; затем, в памяти, он улавливал, словно сквозь тонкую завесу, божественно прекрасные и сияющие существа, склонившиеся над ним или собравшиеся в поклонении ослепительному свету. Чудесные видения приходили во сне или вставали между ним и реальностью, фактически дублируя его сознание. В этих переносах восторга, которые несли его из зоны в зону, словно к другим небесам, он временами чувствовал, как его притягивает могучий ослепительный свет, а затем погружался в раскалённое солнце. Эти восхитительные переживания оставили в нём источник невыразимой нежности, источник удивительной силы. Каким совершенным было его примирение со всеми существами, в какой возвышенной гармонии он находился со Вселенной! Но что это был за таинственный свет – хотя и более знакомый, и живой, чем другой, – который исходил из глубин его природы, унося его в самые отдалённые уголки космоса и всё же объединяя его тайными вибрациями со всеми душами? Не было ли это источником душ и миров?