Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам

Серебрянского постановили уволить с должности начальника отделения внешней разведки. Во главе ИНО ОГПУ был поставлен Станислав Адамович Мессинг.

Борис Бажанов:

«С Мессингом пришли новые кадры, спокойные чиновники, которые, конечно, старались, но главным образом делали вид,

что очень стараются, и совсем не были склонны идти ни на какой риск; и если предприятие было рискованное, то всегда находились объективные причины, по которым никогда ничего не выходило».

Одним из этих «спокойных чиновников» стал хорошо знакомый нам Лев Гилярович Эльберт (тот самый, что в 1921 году ездил с Лили Брик в командировку в Латвию). Он возглавил отделение внешней разведки ИНО ОГПУ вместо уволенного с этого поста Якова Серебрянского.

Во главе Особой группы («группы Яши») был поставлен Сергей Михайлович Шпигельглас. А Серебрянского перевели на рядовую оперативную работу.

Здесь сразу вспоминается ещё одно событие, о котором нельзя не сообщить. В 1929 году в Промакадемию на факультет текстильной промышленности поступила учиться Надежда Аллилуева, жена Иосифа Сталина. Однажды исчезли восемь её однокурсниц. Начал распространяться слух, что их арестовало ОГПУ. Надежда тут же позвонила Генриху Ягоде и потребовала немедленно их освободить. Ягода тотчас ответил, что он ничего не может сделать, так как арестованные скоропостижно скончались от какой-то инфекционной болезни.

«Читки» продолжаются

30 октября 1929 года состоялась ещё одна читка «Бани», а затем и её обсуждение в клубе Первой образцовой типографии Государственного издательства. Один из организаторов этого мероприятия впоследствии вспоминал:

«Читал Маяковский захватывающе. <…> Напряжённая тишина изредка прерывается сильными взрывами смеха. <…> Начались прения. Маяковский записывал все выступления рабочих. Время от времени он перебрасывался замечаниями с сидевшим рядом Мейерхольдом».

Вот несколько фраз, которые Владимир Владимирович высказал во время того обсуждения:

«Я бичую бюрократов… во всей пьесе…

То, что мы нашу пятилетку выполним в четыре года, – это и есть своего рода машина времени. В четыре года сделать пятилетку – это и есть задача времени. <…> Это машина темпа социалистического строительства…

Я хочу, чтоб агитация была весёлая, со звоном».

Из зала поступила записка с вопросом: почему вы вашу пьесу называете драмой? Маяковский ответил:

«– А это чтоб смешнее было, а второе – разве мало бюрократов, и разве это не драма нашего Союза?»

Хотя отдельные места «Бани» выступавшие подвергли критике, в целом о пьесе говорили с одобрением, а некоторые дали ей очень высокую оценку. Но у Маяковского уже было написано стихотворение, сначала названное «Гость», видимо, потому что начало у него было такое:

«Он вошёл, / склонясь учтиво.
Руку жму. / – Товарищ – / сядьте!
Что вам дать? /Автограф? / Чтиво?
– Нет. / Мерси вас. / Я – / писатель».

И этот «гость» принялся рассказывать о себе, пересыпая свой рассказ утверждениями, что он, дескать, «с музами в связи», и что у него «слог изыскан»:

«Тинтидликал / мандолиной,
дундудел виолончелью».

И неожиданно стал вдруг очень походить на Осипа Брика, с которым Владимир Владимирович давно уже был не в ладу. Видимо, Брик что-то весьма нелестное сказал Маяковскому по поводу «Бани». И терпение у того, к кому пожаловал нежданный стихотворный «гость», лопнуло, и он воскликнул:

«Попрошу вас / покороче.
Бросьте вы / поэта корчить!
Посмотрю / с лица ли, / сзади ль,
вы тюльпан, / а не писатель.
Вы, / над облаками рея,
птица / в человечий рост.
Вы, мусье, / из канареек,
чижик вы, мусье, / и дрозд.
В испытанье / бите / и бед
с вами, што ли, / мы / полезем?
В наше время / тот – / поэт,
тот – / писатель, / кто полезен».

А в финале стихотворения Маяковский добавил:

«В наши дни / писатель тот,
кто напишет / марш / и лозунг».

И переименовал стихотворение в «Птичку божию».

В журнале «Крокодил» в октябре 1929 года были напечатаны «Стихи о Фоме», в которых под Фомой тоже явно подразумевался Осип Брик, всегда имевший на любое событие, которое происходило в стране, своё особое мнение. В стихах говорилось:

«Мы строим коммуну, / и жизнь / сама
трубит / наступающей эре.
Но между нами / ходит / Фома,
и он / ни во что не верит.
Наставь / ему / достижений любых
на каждый / вкус / и вид,
он лишь / тебе / половину губы —
на достиженья – / скривит…
Покажешь / Фомам / вознесённый дом
и ткнёшь их / ив окна /и в двери.
Ничем / не расцветятся / лица у Фом.
Взглянут – / и вздохнут: / “Не верим!”»

27 октября журнал «Огонёк» опубликовал стихотворение Маяковского «Мы», которое отвечало «Фомам неверующим»:

«Мы / Эдисоны / невиданных взлётов, / энергий / и светов.
Но главное в нас – / и это / ничем не заслонится, —
главное в нас / это – наша / Страна советов,
советская воля, / советское знамя, / советское солнце.
Внедряйтесь / и взлетайте
и вширь / и ввысь.
Взвивай, / изобретатель,
рабочую /мысль!..
Вредителей / предательство
и белый / знаний / лоск
забей / изобретательством,
рабочий / мозг».

Маяковский впрямую заявлял о том, что он – за изобретателей. За тех, кто изобретает и создаёт «Машины Времени». Пусть им нехватает знаний, ведь у знаний – «белым» («белогвардейский») лоск, который и порождает «вредителей предательство». Иными словами, всех тех, кто располагал знаниями, поэт зачислял в стан «вредителей» и «предателей», то есть «врагов народа».

Как бы лишний раз подтверждая это, в октябрьском номере журнала «Даёшь» Маяковский опубликовал стихотворение «Даёшь!», в котором славилась то, что происходило тогда в стране Советов: