Ежов прибыл в Мерано и стал ожидать встречи. Вскоре туда приехал Давид Канделаки, также под предлогом "лечения", торговый представитель СССР в Германии и шпион германской разведки. Туда также приехал нарком ИД Литвинов и полпред СССР в Италии Штейн. Последние два приехали только ради отдыха и не имели отношения к предательским делам Канделаки и Ежова. Затем туда приехал и видный немецкий генерал барон Курт фон Гаммертштейн (Хаммерштейн). Он был тем, с кем ожидал встречи Ежов. Генерал Гаммерштейн давно был большим специалистом по России, приезжал в СССР, был в Москве, Казани, беседовал с Ворошиловым, пробивал вопросы военного сотрудничества. Он же руководил военной разведкой по России.

В Мерано Гаммерштейн приехал вместе с польским министром торговли, которого Ежов более не видел. Затем приехал вербовщик Ежова доктор Энглер. Самого Николая Ивановича не сразу пригласили к генералу, сначала с ним вступил в контакт Канделаки и Ежов это видел. В одном из следующих дней Энглер пригласил Ежова на прогулку по местному парку и там они встретились со своим начальником. Немецкий генерал не владел русским и Энглер был переводчиком. Гаммерштейн дал понять Ежову, что немцев более не устраивает его роль информатора, они хотели большего. Он сказал, что хотя и доволен тем, что получал от Ежова, но добавил:

«Но, все это чепуха! Занимаемое вами положение в СССР таково, что мы не можем удовлетвориться передаваемыми вами сведениями. Перед вами стоят иные задачи, политического порядка. Вы имеете возможность не только информировать нас, но и влиять на политику советской власти».44

Гаммерштейн перешел на тему военно-политического заговора, сказав Ежову, что им известно о нескольких группах в РККА, стремящихся к перевороту. Гаммерштейн обрисовав намерения военных, сказал что СССР может избежать плохих последствий, если пойдет на уступки. Ежов поинтересовался, как хорошо они знают о раскладе сил в РККА. Гаммертшейн ответил:

«С нами связаны различные круги ваших военных. Цель у них одна, но, видимо, точки зрения разные, никак между собой договориться не могут, несмотря на наше категорическое требование».

Судя по этому, немцы очень хотели сплотить заговорщиков, чтобы те играли по их правилам. Это значило бы дожидались войны и когда Германия нападет на СССР, помогли бы одержать быструю победу, ударив по режиму Сталина с тыла, развалив фронты, открыв немцам все дороги. Но военные в РККА друг друга часто не переносили, несмотря на то, что они были против Сталина. Гаммертшейн из всех военных выделил лучшего – маршала А. Егорова, с которым хорошо знаком. Причина почему он выбрал Егорова была проста: маршал более чем другие военные заговорщики верил, что свержение Сталина должно произойти в сотрудничестве с Германией, с применением германской армии.

Гаммерштейн дал первое указание Ежову: используя все имеющиеся возможности сплотить военных заговорщиков и убедить их в необходимости союза с Германией. На этом первая встреча закончилась, и она была не последней. На второй встрече Гаммерштейн уже задавал вопросы про убийство Кирова, про анти-сталинские силы в ВКП (б). Ежов рассказал об этом и добавил, что положение наркома Ягоды пошатнулось, вероятно Сталин все меньше доверял ему.

Гаммерштейн сказал:

«Было бы очень хорошо, если бы вам удалось занять пост Ягоды.»

Ежов ничего не обещал, сказав, что это зависит не только от него. На третьей встрече они снова говорили о военных делах и в конце Гаммерштейн попросил передать привет маршалу Егорову. Тогда же стало ясно, что Канделаки будет его новым связным. 44

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. ВСКРЫТИЕ БЛОКА ПРАВЫХ И ТРОЦКИСТОВ

Разоблачение на первом московском процессе

Сталин никогда полностью не доверял наркому Генриху Ягоде, но у него не было веских причин для его снятия с такого важного поста, кроме своей интуиции. Ягода был "чист" и у него в биографии было лишь одно пятно, это когда Бухарин в разговоре с Каменевым в 1929 г. сказал, что он с правыми. С тех пор прошло много лет, но это нельзя было просто забыть.

Ягода вспоминал:

«Я всегда чувствовал к себе подозрительное отношение, недоверие, в особенности со стороны Сталина. Я знал, что Ворошилов прямо ненавидит меня. Такое же отношение было со стороны Молотова и Кагановича.»13

К середине 1936 года Ягода уже ощущал, что наркомовское кресло шатается под ним, он говорил своему родственнику по линии жены Леониду Авербаху о том, что партия ему не доверяет, что означало угрозу его разоблачения как право-троцкиста. Поэтому вполне понятно почему он решил окончательно раскрыть Зиновьева и Каменева как заговорщиков и убийц Кирова. Ягоде надо было "доказать" Сталину, что ему еще можно доверять. При этом надо было все сделать так, чтобы они во время процесса не проболтались, ведь они много знали.

Ягода хотел избавиться от Каменева и Зиновьева еще в 1935 году, рассказывая:

«Наряду с этим положение Зиновьева и Каменева, осужденных и находящихся в изоляторе, все время меня беспокоило. А вдруг они там что-либо надумают, надоест им сидеть, и они разразятся полными и откровенными показаниями о заговоре, о центре, о моей роли (Каменев, как участник общего центра заговора, несомненно знал обо мне и о том, что я являюсь участником заговора). Я говорю, что это обстоятельство все время меня тревожило. Правда, я принял все меры к тому, чтобы создать Зиновьеву и Каменеву наиболее благоприятные условия в тюрьме: книги, бумагу, питание, прогулки – все это они получали без ограничения. Но чем черт не шутит? Они были опасными свидетелями.

Поэтому, докладывая дело в ЦК, я, чтобы покончить с ними, предлагал Зиновьева и Каменева расстрелять. Это не прошло потому, что данных для расстрела действительно не было. Так обстояло с делом "Клубок".» 109

Они знали, что Ягода в заговоре, но не знали, что он уже их предал. Прошел год, и Ягода собрал материалы, которыми можно было подвести Зиновьева и Каменева в ВМН и снова была угроза, что свидетельствовал там же:

«Летом 1936 г. из политизоляторов в Москву для привлечения к следствию по делу центра троцкистско-зиновьевского блока были доставлены Зиновьев и Каменев. Мне, как я уже говорил, нужно было с ними покончить: они все равно были уже провалены, третий раз привлекались; и я очень беспокоился, чтобы они где-нибудь на следствии не болтнули лишнего. Поэтому я счел необходимым поговорить с ними. Ясно, что ни на допросах, ни вызывать их в кабинет для разговора я не мог. Поэтому я стал практиковать обход некоторых камер, арестованных во внутренней тюрьме. Почти во все камеры я заходил вместе с начальником тюрьмы Поповым. К Зиновьеву и Каменеву (в отдельности к каждому) я тоже зашел, предупредив Попова, чтобы он остался за дверью.

За время 5-10 минут я успел предупредить Зиновьева и Каменева о том, кто арестован, какие имеются показания. Заявил им, что никаких данных о других центрах, принимавших участие в заговоре, тем более об общем центре, следствие не знает.

«Не все еще потеряно, ничего не выдавайте сами. Центр заговора действует. Вне зависимости от приговора суда вы вернетесь ко мне," – говорил я им. И Зиновьев и Каменев на следствии и на суде, как вы знаете, выполнили мои указания. А после приговора они были расстреляны. Это было в августе 1936 г.»

Зиновьев и Каменев что их защитят как раньше, но Ягода твердо решил избавиться от них. 19 августа 16 подсудимых предстали на открывшемся в столице первом московском процессе, фигурантам предъявили обвинение в сговоре с Троцким, германским Гестапо и заговоре с целью убийства Кирова и других руководителей СССР. Организатором убийства Кирова был назван Иван Бакаев. Обвиняемые признали формулу обвинения, в котором не было ни слова о право-троцкистском блоке, там фигурировал лишь зиновьевско-троцкистский центр. Казалось бы, правые опять были защищены ягодинскими следователями. Но они ошибались.

С самого второго дня суда начала подсудимые стали давать показания против правых. Есть мнение, что они это делали под призывом Радека и Пятакова к расправе над ними, мол те их предали и они в отместку разоблачают их. Но статьи с призывом к расстрелу вышли в газетах 21 числа, а показания они начали давать утром 20-го. Кажется, они поняли, что их предали уже до процесса.

Каменев прямо заявил, что платформа Рютина отражала принципы правых – Бухарина и Рыкова, хотя это было давно известно, он далее сказал, что платформа отражала настроение правых групп, которые существовали тогда и существуют на момент этого заявления. Он сказал, что в 1932-33 гг. поддерживал с Томским и Бухариным, знал об настроениях Рыкова, что правые группы также причастны к преступлениям зиновьевцев-троцкистов. Каменев сказал, что хотя правые группы не фигурируют в процессе, он решил сообщить об них на открытом суде. 119

Вышинский стал задавать вопросы, Каменев сказал, что он говорил с Бухариным, Рыковым о политике, а о терроризме с Томским. По словам Каменева Томский считал, что насилие единственный возможный путь борьбы с сталинским режимом, это было сказано в 1934 году. После этого Вышинский спросил Каменева в чем заключался этот насильственный метод борьбы и получил ответ что конкретики не знает, но Томский ему ясно дал понять, что говорит не только от своего имени, но и от имени Рыкова и Бухарина, которые соблюдая конспирацию не говорили прямо с ним о таких вещах. 120 Позже Каменев сказал, что Томский от него узнал о террористической деятельности группы зиновьевцев и молчаливо одобрил это. 121

Продолжая свои откровения Каменев сказал, что в деле были еще два человека: арестованный в июле Г. Сокольников, арестованный 16 августа Л. Серебряков и не раскрытый на текущий момент троцкист Карл Радек. Затем выступил Зиновьев, тоже рассказавший об становлении их центра и назвавший Радека одним из его участников. Радек державший связь с Троцким уверял его, что они не предавали его, а совершили "ленинский зигзаг", оставаясь внутри СССР вести борьбу за его дело. 122 Зиновьев прямо говорил о том, что склеился союз с правыми. Затем после долгого рассказа истории преступной группы, он упомянул связь с Томским, который был главным переговорщиком о правых. Позже схожие показания давал и Рейнгольд, назывались фамилии Угланова и Пятакова. 21 августа Вышинский заявил во время суда, что против названых лиц начата следственная проверка.

Еще до того, как он узнал, что его имя фигурирует в деле, Карл Радек решил продемонстрировать свою "лояльность" Сталину и выпустил статью "Троцкистско-зиновьевская фашистская банда и ее гетман Троцкий". Там он дважды призвал их физически уничтожить:

«Передовой отряд международной контрреволюции – это теперь фашизм. Они стали фашистами, и они работали на польский, германский, японский фашизм.

Вот историческая правда. И она была бы исторической правдой, даже если бы не было никаких доказательств их связи с фашистскими разведками. Но эти доказательства есть. Эти Лурье, их приспешники, организующие террористические группы по указанию агентов гестапо, получают паспорт от гестапо, получают от Зиновьева свое благословение. Видите ли, Лассаль пытался использовать Бисмарка, почему он, Зиновьев, не может использовать Гитлера? Перерожденцы, дошедшие до фашизма, сказали себе: если ехать, то ехать, хотя бы с фашистским железнодорожным билетом и паспортом. И поэтому вся наша страна в один голос заявляет: уничтожьте эту гадину. Дело идет не об уничтожении честолюбцев, дошедших до величайшего преступления, дело идет об уничтожении агентов фашизма, которые готовы были помочь зажечь пожар войны, облегчить победу фашизму, чтобы из его рук получить хотя бы призрак власти.»

И в самом конце:

«Пролетарский суд вынесет банде кровавых убийц приговор, который они себе стократ заслужили. Люди, поднявшие оружие против жизни любимых вождей пролетариата, должны уплатить головой за свою безмерную вину. Главный организатор этой банды и ее дел Троцкий уже пригвожден историей к позорному столбу. Ему не миновать приговора мирового пролетариата!»123

Такую же статью выпустил и Пятаков, которые были образцом двурушничества. Тогда же 21-го числа пошли разоблачительные письма против Томского, сообщавшие о нем факты его симпатий к троцкистам.

Разоблачение Ягоды

После того как на судебном процессе раскрыли группу правых, М. Томский на следующий день застрелился на своей даче в Болшево, где 5 лет назад он и Ягода встретились и обсудили борьбу против Сталина. В Болшево были дачи сотрудников НКВД, там была бошевская коммуна, неподалеку находилась дача самого наркома Ягоды. Узнав об этом на дачу покойного приехал доверенное лицо ягоды, чекист Молчанов изъял предсмертное письмо, это 34 страницы текста огромных оправданий и заявлений о невиновности. В письме он прямо обратился к Сталину, спросить у его жены кто в конце 1920х втянул его в дела правых. Это было самым важным в письме, об этом ее допрашивал Молчанов, прочитавший послание, адресованное руководству партии. Супруга покойного Мария Ивановна не назвала фамилий о ком шла речь. Вряд ли Молчанов знал, что речь шла именно об его шефе, иначе он и Ягода не допустили бы ее откровений. Но они не были ни в чем уверены.

Вскоре ее в ЦК принял Ежов. В беседе Мария Томская назвала ему фамилию Ягоды, по ее словам он был активным правым. Еще Ежов сослался на слова своего информатора Агранова, что Ягода подозревал, что Томский имел в виду именно его. Ежов и Агранов приблизительно с весны 1936 г. работали вместе в обход Ягоды. Неизвестно, знал ли об этом сам Ягода или нет, но Агранов стал сам предоставлять Ежову о положении дел в НКВД.

9 сентября Ежов в письме Сталину, который в это время отдыхал на юге, сообщил все эти факты, однако он не сделал однозначных выводов, заявив, что не знает было ли сообщение Томского из могилы правдой или нет. 124 Ежов был крайне осторожен, не показывая свою заинтересованность, ведь Гаммерштейн дал ему указание стать наркомом НКВД.

Можно понять, что для Сталина значила эта информация, что он 7 лет ошибался насчет Ягоды, что слова Бухарина в 1929 году про поддержку правых с его стороны оказались правдой. Это значило, что Ягода лгал Сталину, в своем заявлении 6 февраля 1929 г., когда писал, что все это ложь. Следующие 16 дней прошли в неопределенности в отношении Ягоды.

11 сентября Ягода дал указание арестовать провалившегося Пятакова, связав его с группой зиновьевцев, троцкистами, вредительством. Об этом он сообщил Сталину 14 сентября. Пятаков назвал ряд фамилий и среди них снова не было ни одного правого, даже из тех, кого недавно называли Зиновьев и Каменев. Ягода до последнего старался зашить брешь, которая образовалась в ткани организма заговора.

Время шло, Сталин ничего не предпринимал против Ягоды. 23 сентября прокуратура СССР объявила, что прекращает следственные действия по Бухарина, потому что они не были причастны к преступлениям, в худшем случае за ним была лишь политическая ответственность. 126 Это сообщение вероятно стало вторым фактором после письма Томского, которое убедило Сталина в необходимости отстранения Ягоды. Именно нарком НКВД мог свести все дело к невиновности лидеров правых. Он еще не мог быть уверен в том, виновны они или нет, но определенно доверять Ягоде было уже нельзя.

25 сентября 1936 г. Сталин пишет в Москву знаменитое письмо, где требует отстранить Ягоду с поста наркома НКВД и назначить вместо него Ежова. Следующие пять дней Ежов не мог вступить в свои новые полномочия, Ягода до последнего не хотел покидать свое "родное" рабочее место. Лишь 1 октября Ежов вошел на Лубянку в качестве нового руководителя ведомства. Ягоде Сталин любезно предложил перейти в наркомсвязь. Это тоже было утверждено.

Военный заговор ускоряется. Германия готовит ответный ход

После вскрытия группы правых в августе, заговорщики в РККА сильно забеспокоились, на тот момент больше всех причин для этого были у командующего ОКДВА маршала В. Блюхера. Это политическое недоверие к нему началось еще с конца 1935 года, когда округ Блюхера решили ослабить.

Светланин-Лихачев рассказывал об этом так:

«Как-бы что-то предчувствуя, Кремль в самом конце 1935 года отделил от ОКДВА ее западные гарнизоны, образовав из них отдельный Забайкальский военный округ. Вероятнее всего, что Кремль, всегда настороженный, стал опасаться чрезмерной концентрации руководства в руках Дальневосточного Штаба и решил на всякий случай создать на его территории независимое формирование, поставив его как раз на «сибирских воротах» ОКДВА.

Этот раздел ОКДВА был ощутимым ударом по планам заговорщиков. Правда, заговорщики, вероятно, успели заложить в отошедшей от ОКДВА Забайкальской группе войск свою «клетку». Но связь теперь стала затруднительной, и самое существование «клетки» стало зависеть от случайностей.»127

То, что Блюхер был в сговоре с Гамарником и находился под угрозой ареста фактически выложила его супруга Глафира. Летом Гамарник приезжал к Блюхеру, после чего он сказал жене, что им возможно придется уехать из Хабаровска. Глафира судя по всему что-то знала о предательской деятельности мужа, она вместе с ним принимала меры конспирации. В конечном счете одно зашифрованное сообщение означало, что они остаются. Приехав обратно он заявил, что Гамарник предлагал ему подставить ее, как шпиона. 128

Это дает основание полагать, что Блюхера подозревали в шпионаже, вероятно на Японию. Однако тогда для него не было никаких последствий. До сих пор об этом деле мало что известно. К концу 1936 года затревожились уже заговорщики в Москве.

Верхушка право-троцкистского блока начиная с конца 1936 года стала все чаще рассуждать об ускорении военного переворота. Причин к этому было много, заграница не могла им пока помочь, а Сталин постоянно наращивал свое давление, вскрывая все новых заговорщиков. На Чрезвычайном VIII съезде советов, проходившем в декабре 1935 года, заговорили о форсировании переворота. Крестинский свидетельствовал:

«Чрезвычайном VIII съезде советов, Тухачевский поставил передо мной вопрос о необходимости ускорения переворота. Дело заключалось в том, что переворот увязывался с нашей пораженческой ориентацией и приурочивался к началу войны, к нападению Германии на Советский Союз, и поскольку это нападение откладывалось, постольку откладывалось и практическое осуществление переворота.»129

Тухачевский заглядывал наперед и видел, что в ближайшие годы нападения не будет. Однако он недооценил германский фактор. Германия вместе с Польшей не строили планов совместной агрессии, гитлеровский вермахт не был еще достаточно силен. Немцы рассчитывали, что их шпионская сеть в СССР дождется нападения на СССР, чтобы разгромить сталинский режим ударами с двух сторон. Их категорически не устраивал военный переворот с приходом к власти непредсказуемой хунты. В ситуации ускорения планов переворота Сталин для них становился предпочтительней.

Планы свержения Сталина раскрыл немцам белогвардейский генерал Н. Скоблин, который мог знать об этом по линии своих кураторов в ОГПУ. Эту информацию Гитлер получил не от военных и их разведки, а от СС, Шелленберга и его начальника Гестапо Гейдриха. Сам Шелленберг вспоминал:

«Тем временем информация Скоблина была передана Гитлеру. Он стал теперь перед трудной проблемой, которую необходимо было решить. Если бы он высказался в пользу Тухачевского, советской власти, может быть, пришел бы конец, однако неудача вовлекла бы Германию в преждевременную войну. С другой стороны, разоблачение Тухачевского только укрепило бы власть Сталина, Гитлер решил вопрос не в пользу Тухачевского. Что его побудило принять такое решение, осталось неизвестным ни Гейдриху, ни мне.»130

Гитлер, решив поддержать Сталина приказал позже провести скрытную операцию по изъятию документов о сотрудничестве военной разведки и Тухачевского. Почему он просто не попросил у военных эти документы? Наверняка потому что он опасался, что несогласные военные могут попытаться сорвать эту операцию. Куратор военной разведки в СССР генерал Гаммерштейн критически относился к Гитлеру, поэтому его и не привлекли к устранению части его агентуры. Группа Тухачевского попадала в капкан.

Новый центр правых

Ликвидация группы зиновьевцев, части троцкистов и постепенное раскрытие группы правых делало неизбежным полный разгром всей верхушки заговорщиков, которая до этого была не раскрыта. Зиновьев, Бухарин и другие уходили в прошлое, но правые и троцкисты по-прежнему оставались. Кому-то пришлось бы стать новым центром для них и этим центром должен был стать Ежов. Он знал почти всех заговорщиков. Еще до того, как он стал наркомом НКВД он сильно оброс связями в среде чекистов, речь не только об Агранове.

Председатель западно-сибирского края Роберт Эйхе плохо знал Ежова до 1936 года, но потом они стали больше общаться. Весной 1936 года они отдыхали в одном санатории в Крыму, никаких антисоветских разговоров они не вели, Эйхе не знал, что Ежов правый, но Ежов все знал об Эйхе. В июле того же года Эйхе снова был в Москве, он пришел в гости на квартиру Ежова в Кисельный переулок, где встретил старого друга Ежова Льва Марьясина, некоего Урицкого, потом они поехали на дачу к Ежову. Там к ним присоединились Е. Евдокимов, М. Фриновский, Л. Заковский. 131 Евдокимов старый чекист, враг Ягоды, изгнанный им из органов, действующий чекист Фриновский его подручный и Заковский, с которым Ежов вместе скрывал следы убийц Кирова. Это было в июле и вряд ли такие встречи могли быть тайной для наркома Ягоды.

Уже позже после отставки Ягода сам стал гостем в доме Ежова, как и другие чекисты Прокофьев и Островский. К ним присоединился глава ВЛКСМ Косарев 132, твердо вставший на путь борьбы со Сталиным. В октябре Эйхе снова прибыл в столицу на очередной пленум ЦК и в перерыве он пришел на квартиру Ежова. Там хозяин начал вести странную беседу, критикуя коллективизацию, прямо они ни о чем тогда не говорили, но нарком все понял и решил подождать до следующего пленума.

В конце года Ежова посетил маршал Егоров и сообщил, что военный атташе Германии Эрнст Кестринг намерен встретиться с ним по поручению генерала Гаммерштейна. В условиях конспирации Ежов подготовил место для встречи – новую дачу на Ленинградском шоссе, куда Егоров и Кестринг должны будут прибыть, все конечно якобы "случайно". Все были одеты в штатское. Оказавшись на даче, они позавтракали и Кестринг, который родился в России и свободно говорил по русски, сказал, что ему приказано установить с ним контакт. Он сказал, что пост наркома НКВД дает возможность объединить всех недовольных сталинским режимом, Ежов должен их возглавить.

Кестринг рассуждал о роли военных: «Мы – военные – рассуждаем так: для нас решающий фактор – военная сила. Поэтому первая задача, которая, как нам кажется, стоит перед нами, – это объединение военных сил в интересах общего дела. Надо всячески усилить ваше влияние в Красной армии, чтобы в решающий момент направить русскую армию в соответствии с интересами Германии».44

Из всех военных он выделял именно маршала Егорова: «Александр Ильич наиболее достойная фигура, которая может нам пригодиться, а его группа по своим устремлениям целиком отвечает интересам Германии».

Кестринг поставил задачу для работы в НКВД: «В общем плане задач, которые стоят перед нами, Народный Комиссар Внутренних Дел должен сыграть решающую роль. Поэтому для успеха переворота и прихода к власти вам надо создать в НКВД широкую организацию своих единомышленников, которые должны быть объединены с военными. Эти организации, как в армии, так и в НКВД, должны быть так подготовлены, чтобы к началу войны обеспечить объединенное выступление в целях захвата власти.»

Егоров со всем согласился, понимание было достигнуто. Через 1,5 часа подобной беседы Кестринг и Егоров уехали. Год заканчивался.

Источники:

1. Беседа Сталина с представителем объединения “Скриппс-Говард Ньюспейперс”, господином Рой Говардом. 1 марта 1936 года. Источник: Сталин И.В. Cочинения. – Т. 14

2. VI съезд Коммунистической партии Югославии.

3. Алексей Иванович Рыков. СОСТОЯНИЕ И ВОЗМОЖНОСТИ РАЗВИТИЯ ПРОМЫШЛЕННОСТИ В УСЛОВИЯХ НОВОЙ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ПОЛИТИКИ. (Доклад на IV съезде СНХ 18 мая 1921 г.)

4. Юрий Ларин. Частный капитал в СССР. 1928 г.

5. Сталин И.В. О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников: Доклад на Пленуме ЦК ВКП(б) 3 марта 1937 года.

6. Ферр Гровер. 1937. Правосудие Сталина. Обжалованию не подлежит! Стр.7

7. Заявление Менжинского, Ягоды и Трилиссера. 6 февраля 1929 г. Истмат.

8. Андрей Светланин. "Дальневосточный заговор". Глава "Подполье в ВКП (б). Посев.

9. Из протокола допроса А.С. Енукидзе. 30 мая 1937 г. Истмат.

10. Из показаний П.П. Буланова. 25 апреля 1937 г. Истмат.

11. Выписка из протокола допроса Триллисера. 26 января 1939 г. Истмат.

12. Выдержки из протокола допроса А.Х. Артузова. 15 июня 1937 г. Истмат.

13. Протокол допроса Ягоды от 13 мая 1937 г. Истмат.

14. Хлевнюк О. В. Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры. – М.: РОССПЭН, 2012. – С. 26. – ISBN 978-5-8243-1314-7

<<1...4 5 6 7 >>