Дикая природа
– Да. Этой ночью. Какой-то придурок дождался, пока фабрику покинут все рабочие. Остались только уборщик и охранник. И этот чокнутый – подозреваемый – выгнал из клеток всех животных и привел в действие какое-то взрывное устройство.
Я вспомнила, как ночью у меня под ногами задрожала земля. Выходит, это я взрыв почувствовала?
Телерепортер, снова появившись на экране, что-то быстро говорил, нахмурив брови. По-видимому, здание фабрики сильно пострадало.
Затем показали красную лужу, забрызганную красным облицовочную плитку, измазанный красным осколок стекла. Меня затошнило. Репортер принялся рассуждать о том, откуда взялась кровь. Никто из рабочих не пострадал. Возможно, взрывом задело кого-то из животных. А может, и сам злоумышленник был ранен.
– И это все на «Джолли косметикс», – недоуменно произнесла Джейн. – Бред какой-то.
Следующие несколько часов я провела в пути. Так бывало каждую субботу. Джейн нужно было ехать на тренировку по футболу, а Дарлин никогда не брала отгулы по выходным. Как правило, она соглашалась на любые смены, что ей предлагали. Мы выехали из «Тенистых акров». Я сидела в кузове папиного пикапа. Джейн по праву старшей сестры заняла пассажирское кресло. Дарлин молча вела машину. Со своего места я видела только конский хвостик сестры и иногда ловила быстрый взгляд в зеркале заднего обзора. Джейн развалилась в кресле, задрала ноги на приборную панель и большими пальцами обеих рук что-то набирала на клавиатуре телефона. Ну а я кренилась и подпрыгивала на каждой рытвине, на каждом камне. Ремни безопасности в задней части пикапа отсутствовали, приходилось держаться за борт и прижиматься к изгибу колесной ниши. По радио звучала песня в стиле «кантри», но я различала только мелодию – слова тонули в громыхании колес. Пикап подпрыгнул на очередном ухабе, так что у меня клацнули зубы. Мы проехали мимо АЗС у единственного в городе мотеля.
Городок Мерси был предельно рациональным – во всем. В нем было только то, что требовалось для жизни в Оклахоме, – не больше и не меньше. Универмаг и супермаркет. Три школы по возрастам – начальная, средняя и старшая; на все три школы – один директор. Полицейский участок; пожарное депо с одной старенькой пожарной машиной; кинотеатр, в котором показывали один фильм в неделю – обычно спустя несколько месяцев после выхода на экраны. На главной улице – два ресторана и хозяйственный магазин. В некоторых районах улицы были заасфальтированы, но оставались также грунтовые дороги и неухоженные газоны; дома скрывались за кустами ежевики. На окраинах Мерси простирались сельхозугодья. Обширные поля с ощетинившейся кукурузой и пахучей соей. Некоторые земли оставались под паром, на свободных пасся скот. Наш трейлерный поселок «Тенистые акры» прятался на западной окраине, будто постыдное зрелище.
Табличка в окне мелькнувшей цветочной лавки напомнила о том, что грядет День матери. Меня охватило привычное чувство неловкости. В школе мы делали открытки, украшая их блестками и забавными картинками. Свою я собиралась выбросить, как только мисс Уотсон отвернется.
Мама покинула этот мир через час после моего рождения. А ведь беды ничто не предвещало. Беременность протекала благополучно, схватки и роды прошли нормально. Отец держал меня – липкий орущий комочек – на руках, а акушерка, склонившись над мамой, ощупывала ее живот. Вдруг из мамы хлынул фонтан крови, и через несколько минут она скончалась. Геморрагический шок. У мамы была редкая группа крови, и в больнице ее оказалось недостаточно для переливания. На первых фотографиях со мной – помертвевший от ужаса папа, Джейн с опухшими от слез глазами, Такер с пепельно-бледным лицом.
Дарлин, не будучи особо деликатной, периодически излагала мне подробности маминой смерти, и всегда невозмутимым тоном.
По моей просьбе. Вероятно, я надеялась, что в очередной раз сестра поведает эту историю как-то по-другому, и выяснится, что это вовсе не я невольно стала причиной маминой смерти. Похоже, Дарлин это понимала. Ее голос немного смягчался, и в завершение рассказа она всегда говорила: «И в том, что случилось, твоей вины нет».
Вообще, о маме я знала очень мало. По сути, только обстоятельства ее смерти. Это были конкретные факты. Я задавала четкий вопрос и получала четкий ответ. Менее определенные детали и особенности маминой жизни трудно было облечь в слова. Судя по фотографиям, она была полноватой, в одежде предпочитала неяркие цвета. Дарлин унаследовала ее брови, Такер – рот. Что до фигуры, можно ожидать, что Джейн, имеющая крепкое телосложение, обретет примерно такие же формы, когда станет взрослой.
А вот что от мамы досталось мне – это я затрудняюсь сказать.
Мне было известно, что наша семья начала приобретать домашний скот именно по маминой инициативе. Когда Дарлин была маленькая, мама купила у кого-то клетку для домашней птицы и стайку жизнерадостных кур с оперением пыльного цвета, из-под которых по утрам она собирала теплые коричневые яйца. Когда мама была беременна Такером, она наняла соседского парня построить загон для коровы, которую решила купить. Потом в загоне появилась вторая корова, потом еще две, а потом собралось целое стадо симпатичных коров. Каждые несколько лет живности у нас прибавлялось. Загоны строились бессистемно, имели разные формы и разные ограждения, отчего на ферме царил этакий уютный беспорядок. Вскоре после рождения Джейн мама спасла упитанного жеребца серой масти, которого коннозаводчик собирался продать на скотобойню. Она дала жеребцу кличку Моджо, каждый день приходила к нему и показывала Дарлин и Такеру, как чистить шерсть и копыта.
Вышло так, что этот жеребец пережил маму. После ее смерти Моджо очень печалился и оправился от горя только тогда, когда папа привел ему кобылу.
Мы с Дарлин высадили Джейн у футбольного поля, дождались, когда она вольется в группу девчонок в такой же форме, как у нее. Затем зашли в аптеку, а после остановились у библиотеки. Наконец сестра въехала на стоянку супермаркета, припарковала пикап на обычном месте и немного посидела молча, склонив голову. Я ее не дергала. Ждала. Вскоре она вздохнула и выбралась из машины. Я накинула на плечи рюкзак и поплелась за ней.
За два с половиной года Дарлин сделала неплохую карьеру в супермаркете. Недавно ее назначили заместителем директора и немного увеличили ей зарплату. Выше она подняться не могла: директором был сын владельца супермаркета, имевший свой кабинет с письменным столом, хотя магазином в основном управляла Дарлин. Она наизусть знала коды всех товаров и могла выполнить любую работу в торговом зале: подмести пол, закрепить ценники на полках, разложить покупки в пакеты. Сегодня ей поручили провести инвентаризацию на складе, а я должна была ее ждать. У меня с собой была стопка библиотечных книг в хрустящих пластиковых обложках. Сев у стены, я стала читать про динозавров под трескотню кассового аппарата.
В конце смены Дарлин подозвала меня к столу в глубине магазина. По договоренности с шефом она имела право брать себе любые продукты из тех, что шли на выброс. Мы стали перебирать пакеты с молоком и консервы с истекшим сроком годности, фрукты и овощи нетоварного вида. Были еще червивые яблоки, проросший картофель, попалась упаковка с частично разбитыми яйцами. Всего набралось несколько пакетов. Мой рацион питания в основном состоял из продуктов, которые другие выбрасывают на помойку.
Когда мы шли к пикапу, нас остановил, опираясь на трость, мистер Картер, пожилой мужчина с копной вьющихся седых волос; кудри его, казалось, жили сами по себе: обвивались вокруг черепа, словно щупальца актинии. Конечно же, я все знала о мистере Картере. Мерси – городок небольшой, здесь все всё знают обо всех. Мистер Картер заведовал аптекой, пока не вышел на пенсию несколько лет назад.
– Дарлин Макклауд! – воскликнул он. – Неужели это ты?! Надо же, как выросла.
Сдержанно улыбнувшись, Дарлин позволила старику приобнять себя, но пакеты с провизией на землю не поставила – видимо, не хотела обнимать его в ответ. Дарлин не любит, когда к ней прикасаются.
– Как поживаете, сэр? – спросила она, поспешно отступая.
– Не жалуюсь. А это у нас кто? – Мистер Картер скосил взгляд на меня, потом в притворном изумлении попятился, схватившись за сердце. – Неужели малышка Кора? В прошлый раз, когда я тебя видел, ты под стол пешком ходила!
– Да, – смущенно проронила я.
– Как же ты на маму свою похожа, – добавил он. – Я ведь хорошо ее помню. Как жаль, что ее нет с нами! У тебя кудрявые волосы, как у нее, правда?
– Да, сэр, – прошептала я.
Мистер Картер резко повернулся к Дарлин и ткнул в нее пальцем. Рот его приоткрылся, обнажая два ряда зубных протезов.
– Я тебя не осуждаю, – сказал он. – Хочу, чтоб ты это знала.
– Что, простите? – отозвалась она.
– Я знаю, что говорят люди, – продолжил он. – Но ты поступила так, как должна была поступить. Я считаю, тебе стыдиться нечего.
Дарлин подтолкнула меня к пикапу и, пресекая попытку старика еще раз обнять ее, отступила от него на шаг и помахала ему на прощанье.
– Старый хрыч, – пробурчала сестра, трогая машину с места.
Я прислонилась лбом к стеклу, наблюдая, как за окном мелькают дома, отделанные белой штукатуркой. Яркое солнце обесцвечивало все вокруг до бледно-желтого и кремового оттенков.
Вечер выдался безветренный. Мы валялись на диване, как щенята. В новостях по-прежнему обсуждали взрыв на косметической фабрике, но Дарлин настояла, чтобы мы включили какой-нибудь другой канал. К нам этот взрыв не имеет отношения, объяснила сестра, а если все это смотреть, кошмары начнут сниться. В конце концов мы выбрали какое-то реалити-шоу. В углу гостиной тарахтела наша крохотная стиральная машина с сушилкой – куб цвета инея. У нее, видимо, был разбалансирован барабан, и на максимальных оборотах каждого цикла машина зычно рычала, заглушая телевизор; иногда от ее громыхания трясся весь трейлер. На новую стиральную машину денег у нас не было, и Дарлин жила в постоянном страхе, что наша малютка сломается и тогда придется ездить в прачечную самообслуживания.
Через какое-то время Джейн ушла спать. Дарлин уже спала, сцепив руки на животе. Дыхание у нее было ровное и глубокое. Очки она сняла, и без них лицо ее выглядело моложе.
Я оставалась там, где была, думая о мистере Картере. «Я тебя не осуждаю», – сказал он. Я поняла, о чем он говорил.
После торнадо на Мерси, словно стая саранчи, налетели телерепортеры и журналисты. Они фотографировали разрушенные дома, беседовали с осунувшимися людьми, оставшимися без крова. В целом город отреагировал на нашествие СМИ с холодной вежливостью – кто-то ответил на пару вопросов, кто-то неохотно разрешил себя щелкнуть. Никаких личных подробностей. Жители сомкнули ряды, присматривая друг за другом.
Все, кроме Дарлин. Не знаю, как это вышло (мне было всего шесть лет, и я к тому же переживала психологическую травму), но мы, в отличие от всех остальных, охотно общались с прессой. Помню, как я в своем лучшем платье сидела с сестрами перед камерой на диване. Помню, как мы по очереди что-то говорили в микрофон. Такера с нами не было – тогда я не понимала почему. Кто-то вручил мне фотографию отца, попросил держать ее повыше и смотреть в камеру. Какая-то женщина со свирепым лицом нанесла мне макияж, впервые в жизни. От юпитеров исходил жар, руки у меня дрожали, и я ужасно обрадовалась, когда съемка закончилась.
И это было не единственное наше интервью. Мы давали их довольно часто. Не помню, что появилось раньше – статьи в газетах, телерепортаж или журнал с нашими фотографиями на обложке. Мы оказались в центре общественного внимания: четверо сирот, оставшихся без крова и без средств к существованию – трогательное зрелище. Поступало огромное число запросов на новые репортажи, и Дарлин всегда отвечала согласием, если за это платили деньги.
На какое-то время семья Макклауд стала лицом случившейся трагедии. Помнится, я сидела на коленях у Дарлин, а оператор велел мне не улыбаться. В память врезался заголовок одной статьи: «Самая горемычная семья в Мерси». Ниже была помещена фотография, на которой сидим мы трое – Дарлин, Джейн и я, – растерянные, жалкие, как бездомные котята.
Было во всем этом что-то постыдное. После того как телерепортеры и журналисты перестали приезжать и звонить, мы поняли, что обитатели Мерси наше поведение не одобрили. Я привыкла к тому, как жители городка смотрят на меня – до сих пор. С приторной жалостью. С некоторой брезгливостью. Похлопывают меня по руке. Специально подходят к кассе, чтобы заплатить за меня, когда я покупаю товары для школы в долларовом магазинчике. Дарлин приветствовали чопорно, словно не были с ней знакомы. Торнадо мы пережили вместе, но теперь от нас все отвернулись. Дарлин продала трагическую историю нашей семьи, а вместе с ней и всех нас. И это пятно позора лежало на нас по сей день.
В ту пору Такер очень злился. При приближении репортеров мгновенно отворачивался. Ни в какую не желал фотографироваться. Жаль, что нельзя у него спросить, почему он так себя вел, да и вообще у меня к нему много вопросов, но, разумеется, задать их ему я не могу. Вскоре после трагедии брат сбежал от нас. А я надеялась, что, может, хотя бы он знает, как нам перестать быть самой горемычной семьей в Мерси. Это определение пристало к нам, как клеймо.
4В понедельник я пошла в начальную школу Мерси в последний раз. Правда, сама я этого, конечно, еще не знала. Не знала, что скоро исчезну.
Утро выдалось неудачным. Еще до рассвета меня разбудила соседская собака. Красавчик был дружелюбный пес, на привязи его никогда не держали, он спокойно разгуливал по трейлерному поселку, спал под машинами, выпрашивал объедки. Я и сама нередко подкармливала его, когда никто не видел. А теперь он то и дело заходился лаем, от которого я проснулась.
Я села в кровати. Джейн даже не шелохнулась, спала как спала, ей любой шум был нипочем. Отодвинув занавеску, я увидела, что солнце еще не взошло. Красавчик казался тенью на фоне дымчатого пейзажа, белые пятна на его спине светились во мгле. Пес стоял на краю оврага и лаял, глядя вниз.
За стеной раздался голос Дарлин:
– Черт бы побрал этого пса!
Я выскользнула из постели. В гостиной моя сестра, копошась в темноте, натягивала толстовку и резиновые сапоги – первую попавшуюся пару обуви. Она ринулась к выходу, в гневе даже не заметив меня.
Приятно было босыми ногами ступать по влажной от росы траве. Воздух полнился пением первых летних цикад. Прищурившись, я взглянула на небо, и меня поразил плавный переход цвета от голубовато-синего на востоке до черного на западе. В вышине еще мерцали несколько звездочек. Дарлин впереди меня шла быстрым решительным шагом. Она резко наклонилась к Красавчику, а тот – сгусток напрягшихся мускулов – все лаял и лаял, в тревоге задрав хвост.
– Мы уже поняли, – рявкнула на него Дарлин. – Ты что-то услышал в овраге. Да, там, наверное, какой-то зверь. Да уймись же ты! Пойдем я отведу тебя домой.
Она взяла пса за ошейник. Красавчик стал лапами упираться в землю, пытаясь найти точку опоры. Я наблюдала, как они идут по дороге. Их силуэты клонились в противоположные стороны.
Я подошла к краю оврага. Передо мной земля круто уходила вниз, кусты и заросли куманики на склоне переплетались в паутину веток, в которых застревала темнота. Я не животное – не могла услышать то, что слышал Красавчик, не могла почуять то, что учуял он. Что же все-таки пряталось в тенях оврага?
За завтраком я была не в духе. Дарлин принимала душ. Работал телевизор. На стене плясали радужные отблески кристаллов, которые развесила на окнах Джейн. Она считала, что это красиво, а меня раздражало, что весь трейлер переливается световыми бликами.
Джейн, что-то ворча про себя, опустилась на стул рядом со мной. Она держала в руках мобильник и, судя по выражению ее лица, писала сообщения мальчишкам. Я в задумчивости наблюдала за ней. В нашей семье не было красивых женщин. Все мы были широкоплечие, с угловатыми чертами лица: большой выпуклый лоб, упрямый подбородок. Это нам досталось по наследству от мамы, если судить по фотографиям, которые я видела. Сама я была тощим ребенком, и тело мое украшали отметины, свидетельствовавшие о том, что я росла в сельском районе Оклахомы: голени в царапинах, следы от укусов клещей, шрамы от падения с деревьев. Я даже не могла похвастаться собственным стилем, поскольку ходила в обносках с чужого плеча. Джейн отличали выпирающие передние зубы и большой нос, но, как ни странно, ее это не портило: она производила впечатление миловидной девочки. Спокойная, уравновешенная, с отсутствующим взглядом, казалось, она постоянно думает о чем-то бесконечно далеком. Я завидовала ее умению отвлекаться от реальности, в мыслях переноситься в другие края.
Джейн прибавила громкость телевизора. На экране появилась ведущая выпуска новостей – блондинка с идеально уложенными волосами и яркой помадой на губах. Читая сообщения, она активно жестикулировала, сверкая полированными ногтями. У нее за спиной на экране возник схематический рисунок взрывного устройства, заложенного в трубу. Насколько я поняла, на вид это действительно был кусок трубы, заполненный взрывчаткой, с детонатором.
Сообщалось, что полиция получила результаты экспертизы, которые показали, что кровь, обнаруженная на месте преступления, принадлежала человеку, а не животному. По итогам хромосомного анализа, предполагаемым преступником был конечно же мужчина. У него оказалась редкая группа крови, какой не было ни у кого из работников фабрики. Получалось, что это кровь преступника. Полицейские не знали, сколь серьезно тот пострадал. Возможно, он находился в бегах и нуждался в экстренной помощи. Фоторобот подозреваемого обещали показать в ближайшее время. Сейчас же проводился анализ его ДНК.
Очевидно, преступник сделал взрывное устройство из подручных хозяйственных материалов. Из обычных компонентов – трубы, пороха и нитки – он создал опасное оружие. Хорошо хоть, что не пострадали ни в чем не повинные люди, подумала я. Животные при взрыве не погибли, но, выпущенные на волю, они оказались в условиях дикой природы, где сами о себе позаботиться не могли. Семь гончих, тринадцать кроликов, тридцать две белые крысы и один шимпанзе стали жертвами нежеланной свободы. Жителей предупредили о возможности их появления в жилых районах. Они не могли выжить без посторонней помощи.
Дарлин высадила меня у школы. Мы приехали с опозданием на несколько минут. Я устало поднялась по широкой каменной лестнице, толкнула входную дверь и увидела полный вестибюль встревоженных лиц. Школьники, толкая друг друга, расходились по классам. Одна девочка неподвижно стояла у своего шкафчика с поднятой рукой, как будто хотела что-то достать с верхней полки, а потом передумала. Вся начальная школа Мерси пребывала в поганом настроении.
О причине я догадалась. Торнадо нередко называли «деянием Господа», а по-моему, Господь тут ни при чем. Члены моей семьи церковь не посещали, но религиозность – вездесущая, как летняя жара, – пропитала все сферы жизни в Оклахоме, и я волей-неволей усвоила ее основные понятия. Я знала, что Бог – это олицетворение порядка и безопасности, рай для праведников и ад для грешников. Но к торнадо все это не имело отношения. Стихия нанесла удар без предупреждения, вне всякой логики и системы. Торнадо не сразил нечестивцев, пощадив добродетельных граждан. Торнадо – это просто ветер, атмосферный вихрь, который уничтожает все без разбору.
До сих пор район, в котором воронкообразное облако коснулось земли, оставался страшным памятником взбесившейся стихии. В свое время там проводились работы по ликвидации последствий катастрофы: бульдозеры сгребли в кучи строительный мусор, расчистили дороги. Но потом обнаружили первую бочку с токсичными отходами. Огромную – емкостью в пятьдесят пять галлонов. Черного цвета. С логотипом «Джолли косметикс». Бочка была повреждена, из нее что-то вытекало. Намокшая земля под ней источала ядовитое зловоние.
Бригада по разбору завалов сразу же прекратила работу. Стихия сотворила одновременно чудо и кошмар: воронка торнадо обошла стороной косметическую фабрику, но с ревом пронеслась по дальней автостоянке к востоку от нее, где хранились бочки с опасными химреагентами, ожидавшие вывоза и утилизации. Вихрь поднял и расшвырял по округе больше дюжины двухсоткилограммовых бочек, обстреляв ими, словно пулями, весь район, где жила моя семья. Они разбились в канавах, в руслах рек. Яд попал в грунтовые воды. Погибли растения. Воздух наполнился едким смрадом.
Это ознаменовало гибель нашего района. Теперь уже ездить через него в другие части города неопасно. Но наш дом и хозяйственные постройки никогда не будут восстановлены. Жители забрали все, что удалось спасти, и разъехались кто куда. Местное правительство оказалось в затруднительном положении, столкнувшись с необходимостью соблюдать требования природоохранного законодательства при отсутствии финансовых средств. Время от времени проводились общие собрания представителей органов власти и населения, но они ни к чему не привели. А старый загрязненный район – заброшенный и необитаемый – оставался где-то на задворках всеобщего внимания, словно коллективное бессознательное жителей Мерси. Мы все знали, что он существует, никуда не делся, но мы не ездили через него без крайней необходимости. По возможности старались его объезжать.
Я не винила «Джолли косметикс» за то, что ее химреагенты загрязнили наш город. И никто ее не обвинял. Компания обеспечивала хранение опасных отходов в соответствии с действующими требованиями. Но налетел торнадо и посеял хаос. Причиной катастрофы стали действия людей, но не их намерения. Они не допустили ошибки, не стремились нанести ущерб. Просто случилось несчастье.
И вот теперь какой-то придурок устроил взрыв. Еще одна катастрофа, но не из разряда неизбежных. Это уже было слишком. Для всех. Моему разумению не поддавалось, как можно умышленно причинить вред. Одно дело торнадо, но злостное применение насилия – это совсем другое. Кто-то специально выбрал в качестве жертвы наш тоскливый городок. Мерси не купался в богатстве и до торнадо. А сегодня, три года спустя, население кое-как перебивалось благодаря продовольственным талонам, чекам на оплату социальных нужд и собственному упорству. Способность населения терпеть невзгоды была на исходе. Мне вспомнились слова Такера: удача – не дама, удача – подлый пьяница, который не отдает себе отчета – бьет и бьет, не соображая, что пора бы уже остановиться.
Во время школьных занятий кое-кто из учеников не выдержал, сломался. Один мальчик разревелся прямо на уроке, когда учитель рассказывал про образование облаков: его отец работал на косметической фабрике и мог погибнуть при взрыве. Несколько детей обратились в медпункт с жалобами на боль в животе. Люди стали шептаться об опасности лишиться работы, о возможных задержках зарплаты. Говорили, что фабрику надолго закроют. Раньше такого не случалось. На следующий день после торнадо фабрика работала. Стихия ее не задела; ураган разнес по округе отходы, но сама фабрика не пострадала. Предприятие избежало удара стихии, и вот три года спустя подверглось нападению человека.
В обеденный перерыв в столовой произошла драка. Я осторожно глодала свой бутерброд, стараясь не кусать его там, где была плесень, как вдруг над моей головой просвистела банка с газировкой. Школьники стали подниматься из-за столов, двигаясь как в кадрах замедленной съемки. Посреди столовой яростно дрались два мальчика. Работницы столовой выбежали из-за прилавка и разняли их.
Позднее я узнала, что одну девочку постарше, пятиклассницу, учительница на руках отнесла в медпункт, а та все время кричала, что на Мерси лежит проклятие. Мои одноклассники перешептывались об этом, передавали друг другу записки. Сидя за партой, я тоже об этом размышляла. В принципе, для такого мнения основания имелись. Последний час школьных занятий я думала о том, какие злые чары околдовали наш бедный иссушенный городок.
Сквозь жалюзи пробивались лучи солнца, испещряя класс золотистыми полосками. Учительница что-то бубнила под скрип пишущих карандашей и тиканье часов. Но я ее не слушала. Снова думала о Такере. Он не выходил у меня из головы.
Я вспомнила запах плесени в нашем убежище под домом, стук дождя. Вспомнила, как Такер с Дарлин вместе пытались открыть дверь. Снаружи ее завалило мебелью и кирпичами, так что нам не сразу удалось выбраться. Я вспомнила, как Джейн стиснула мою руку, когда мы вышли из бункера и оказались на развалинах нашего дома. Вспомнила, как я изумленно заморгала, ослепленная небом, которого из подвала, конечно же, не должно быть видно.
Какое-то время мы так и жили – четверо детей против всего мира. Все вместе мы встретились с социальным работником. Мы всегда держались рядом, старались не отходить далеко друг от друга, постоянно прикасались друг к другу. Дарлин продевала палец в петельку на спине моей рубашки, Такер склонял голову на ее плечо. Когда кому-либо из нас нужно было в туалет, мы шли все, Такер ждал нас за дверью. Все вокруг виделось как бы на расстоянии – нечетко и даже иллюзорно. Словно опустилась полупрозрачная занавеска, затуманивавшая и отдалявшая от нас остальной мир. Лишь сестры и брат в моем восприятии не утратили четкости. Порой мне казалось, что я не просто вижу их, а чувствую, словно у меня появилось инфракрасное зрение, как у змеи. На фоне серого унылого окружающего пейзажа, только мои родные светились ярким светом.