4
«Волк доволен и счастлив; теперь у него будет множество бизонов и бобров, и будет он ловить огромных рыб в необъятных озерах, и будет ждать, когда Великий Дух призовет Восход Солнца, чтобы украсить вигвам храбреца черноногих».
Странная песня дикаря встревожила Марка Морау.
– Как бы мне хотелось, чтобы этот Волчонок закончил свои жалобные песни, – пробормотал он, – впрочем, это не надолго. Вот уж лодки почти не видать. И к чему это они так далеко отплыли? Еще немного, и я ничего не увижу.
Произнося эти слова, он тревожно шагал по берегу взад и вперед.
«И что, в сущности, наша жизнь? – продолжал он размышлять, облокотившись на утес. – Для людей великих, окруженных почестями, жизнь – это мыльный пузырь, мечта, обман. Что значит преступление? Обида, причиненная другому. Какое преступление самое большое? Говорят, человекоубийство. Как знать? Воровство, может, и хуже. Не лучше ли убить человека, у которого отнимаешь средства к существованию? Ну, какая выйдет беда, если этот маленький бездельник лишится дыхания именно в этот вечер, а не через десять лет? А, вот они перестали грести. Хоть и темно, а все их движения ясно видны в сумерках. Вот они привязывают камень. Все готово; они поднимают его, раскачивают и – бултых! Волны сомкнулись над ним. Прощай, Волчонок!»
Глава XXXIX
Форт Гэри[19 - Самый важный форт Компании Гудзонова залива, расположенный на Красной реке.]
– Истинно скажу тебе, друг Кенет, не видывал еще такого скучного однообразия, как эта местность, – сказал Авраам Гэмет, – сплошь прерия, никакой красоты. Недостает холмов и лесов. Жалкая страна! А далеко ли простирается поселение вниз по течению реки?
– На пятьдесят миль, – отвечал Айверсон, – оно было основано в восемьсот двенадцатом году графом Селькирком, человеком энергичным и предприимчивым.
– Мне известно это, а также и то, что предприятие графа чуть было не потерпело неудачу. Бедные эмигранты, его спутники, должны были бороться с преследовавшими их наводнениями, холодом, саранчой. Но Томас Дуглас был человеком с железной волей. После каждого поражения он умел пробуждать мужество в своих стрелках. Очень редко люди выносили так много бедствий – холода, голода и преследований. Рассмотри берега Красной реки, и ты увидишь результаты настойчивого труда.
– Довольно смешно, что вы спрашиваете меня о стране, которую сами так хорошо изучили, – ответил Кенет, улыбаясь.
– Да, – продолжал Гэмет, как бы рассуждая сам с собой, – то была великая мысль устроить монополию или так называемую Компанию Гудзонова залива, которая имеет почти всемогущее влияние на такую необъятную страну. Она имеет свои управления на севере, юге, в Колумбии[20 - Имеется в виду город Колумбия на юго-востоке США.] и Монреале, на таких пространствах, на которых могли бы разместиться целые королевства.
– Предприятие действительно гигантское, и нет сомнений, что оно приведено в исполнение с необычайным искусством, энергией и успехом, но совсем не о том я желал бы поговорить с вами. Признаюсь, необыкновенное участие, высказанное вами во многих случаях ко мне – не на словах, а на деле, – возбудило во мне живейшее и весьма извинительное любопытство. При разных обстоятельствах в вашем характере обнаружились странные контрасты. Я внимательно наблюдал за вами. Бывают минуты, когда квакер и ханжа уступают в вас место глубокому знатоку человеческой натуры, благородству души и почти рыцарской храбрости, что именно и поражает контрастом с вашими выходками.
При этом Кенет почти робко поглядел на своего спутника, сам не понимая, почему чувствует к нему какое-то особенное уважение, доходившее до робости.
Оторвав взгляд от линии поселений, Авраам Гэмет устремил его на молодого человека, полуудивленный и как будто раздосадованный.
– Истинно говорю тебе, друг Кенет, – произнес он величественно, – у тебя много недостатков, но ты одарен по крайней мере талантом откровенности. Не удивляйся, если я иногда отклоняюсь от веры предков. Пойми, что и я бедный грешник, способный падать на каждом шагу. Поистине в сердце человеческом есть всегда стремление ко злу. Очистится ли когда-нибудь от несовершенства мой жалкий характер? Исцелюсь ли я когда-нибудь от греховных помышлений? О-о-ох! Ох-о! О!
Неподалеку от них показалось добродушное, забавное лицо Ника Уинфлза, вышедшего из форта. Его неразлучный друг, Напасть, не отставала ни на шаг, выступая со свойственной ей величавостью.
– Не могу поверить, чтобы вы были тем, кем хотите казаться! – воскликнул Кенет раздраженно.
– Не в лицемерии ли ты обвиняешь меня, юноша? Не осуждай человека, который старается смиренно исполнить свой долг, насколько умеет. Я желаю жить в мире со всеми ближними и делать столько добра, сколько случай доставляет мне возможности.
– Надеюсь, я не прерываю вашей проповеди, Широкополый? – воскликнул Ник, подхватив последние слова. – Проповеди – это совсем не мое дело, ей-богу, так, покорный ваш слуга! Терпеть не могу, когда люди стонут, охают, хнычут и кривятся, сами не понимая из-за чего. Это напоминает мне, как когда-то мой дедушка, знаменитый путешественник, был в Центральной Африке… Но этот анекдот я расскажу вам когда-нибудь после, потому что не хочу оказаться неблагодарным к тому, который со времени нашего первого знакомства подал столько примеров мудрости по поводу способов, как убивать индейцев и выпутываться из разных затруднительных обстоятельств.
– Я преподавал способы убивать индейцев? – воскликнул Гэмет, всплеснув руками и подняв глаза к небу с видом оскорбленной невинности. – Это я-то убивал индейцев?
– Ну да, ей-же-ей! Именно вы.
– Протестую против такой клеветы. Я, миротворец, символ кротости и тишины! Я, для которого не существует суеты мирской!
– А разве я не видел, как вы рубили направо и налево, вперед и назад в подземелье? Не я ли видел, в какое замешательство приводили вы разбойников своей манерой сражаться? О да, ей-ей!
– Неужели ты думаешь, друг Ник, что я тогда увлекся до такой степени насилия? – подхватил Авраам с видом искреннего раскаяния. – Неужели я не на шутку наносил раны и удары, которые могли повредить физическому здоровью краснокожих язычников, в лапы которых бросила нас злосчастная судьба, для спасения юной девы и ниспровержения планов Марка, по прозванию Морау, действия которого поистине нечестивы, преступны, гнусны?…
– Остановитесь, Широкополый. Уф! Дайте дух перевести, а не то спущу на вас собаку, ей-же-ей спущу!
Ошеломленный наплывом слов, Ник отступал, а квакер, схватив его за руку, все ближе надвигался и все громче провозглашал свои речи над самым его ухом.
– Если хотите порушить нашу дружбу, то продолжайте оглушать меня! – воскликнул Ник с досадой. – Но помните, что вы скоро надорветесь на середине речи. Не забывайте участи моего третьего брата, который так же надрывался перед судьями в последний раз накануне смерти.
– Но если ты обвиняешь меня, друг Ник, – продолжал квакер, – то позволь же и мне защищать свою честь и оправдать себя от такого жестокого обвинения, сама вежливость требует того, хотя, может быть, понятия о вежливости являются для тебя очень отвлеченными по случаю долгого пребывания в дикой стране невежественного язычества и ослепления, где разница между добром и злом теряется в хаосе нелепых преданий, хотя для человека существенна потребность стремиться к истинному блаженству, к вечному блаженству бессмертной частицы, иначе называемой духом, существование которого признается и законами древности…
– Медведи и бизоны! – взревел Ник, отталкиваясь от квакера энергичным движением. – Если вам охота схватиться со мной в маленькое затруднение, то скажите просто. Но подобных нелепостей не может переварить ни один честный охотник, они, точно горчица в нос, так и сшибают с ног.
Напасть с удивлением уставилась на квакера. Видно, она не могла понять, что все это значило, и старалась сообразить.
Кенет поспешил вмешаться и переменить тему разговора.
– Сколько уже дней мы провели в форте Гэри, а все еще не можем придумать плана, как нам отыскать и спасти Сильвину Вандер. Марк Морау надул нас и исчез с лица земли, не оставив ни следов, ни указаний, куда он скрылся.
– Ну вот! Только теперь вспомнил, что шел сообщить вам весть о прибытии Саула Вандера в форт. Он приехал на Огневике, который оказался в отличном состоянии. Свидание со старым другом принесло нам, то есть мне и Напасти, большую радость. Саул оправился от ран, но жестоко сокрушается о своем Розанчике. Да вот он и сам идет вместе с виноторговцем. Держу пари, что и потешная Персилья Джейн тоже неподалеку. Ну да, так и есть, это она тащится позади них. Ну, клянусь как честный человек, если бы по моим пятам всюду тащилось такое сокровище, продал бы я себя в рабство индейцам, только бы избавиться от него.
Теплотой насыщено было свидание Саула Вандера с Кенетом Айверсоном. С глубоким чувством молодой человек взял мозолистую руку старика и крепко пожал ее. Саул не произносил имени бесконечно любимой дочери, но Кенет видел по его глазам, что у него только она на уме.
– Есть еще одно счастье выше радости видеть вас снова в добром здравии, и я надеюсь, что нам недолго его ждать, – сказал Кенет.
– Моя дочь! Моя бедная Сильвина! – прошептал Саул.
– Поверьте, мы не оставались в праздности, но похититель совершил свои преступления с хитростью лисицы. До настоящего времени мы никак не можем напасть на настоящий след. Вероятно, вы уже слышали подробности побега Морау и наших попыток спасти вашу дочь. У него тут хватает добрых друзей. Никто преследовать этого злодея даже не собирается.
– И мы найдем его непременно! – воскликнул Ник с жаром. – Это так же верно, как верна природа. Мы будем гоняться за ним по всей стране, если он еще обитает на этом свете, мы непременно найдем его. Раз не найдем, в другой поищем, и так все дальше и дальше! – кричал Ник.
– Хорошо, очень хорошо, – сказал Саул, тронутый видимой привязанностью зверолова, – я не забуду этого, понимаете ли?
– Да, это я понимаю, – подтвердил Ник и вдруг, с озабоченным видом повернувшись к Голиафу, спросил: – А вы тоже с нами?
– Если вы в таком количестве, что можете защитить меня от этих ядовитых тварей и воспрепятствовать им в беспокойствах, которые они чинят мне при выполнении моей работы, то я ничего не имею против вашего предложения. В последнее время я понес такие потери, от которых жестоко возмутилась желчь Персильи Джейн. – Голиаф искоса посмотрел на упомянутую особу, не отстававшую ни на шаг от него. – Я готов все вытерпеть, чтобы сделать счастливой мою дорогую Персилью Джейн и чтобы дать ей возможность…
На этом слове Стаут был прерван голосом госпожи Стаут, в сравнении с которым визг циркулярной пилы – просто сладкая музыка.
– Так можно говорить при посторонних людях, которые не ели с тобой днем, не спали с тобой ночью, изо дня в день в течение всей жизни. Но посмотрите прямо в глаза вашей супруге, покинутой и одинокой! Из привязанности к мужу я ли не терпела и зноя, и холода, и дождя? И все лишения, и горе, и даже смерть? И ради чего, спрашиваю вас? Ради того, чтобы милый супруг вечно бегал от меня!
Персилья Джейн прижала к своим судорожно моргающим глазкам кончик платка с явными следами долговременной засухи.
– Ну что ты рассказываешь? Не для тебя ли я предпринял это трудное путешествие? – спросил Стаут, надувшись. – Ведь я тотчас приехал бы за тобой, как только сколотил бы состояние.
– Ах, негодяй! Ты думал, что я не сумею найти дорогу в эти дикие болотистые степи! Ты радовался, воображая, что если я сюда попаду, то сейчас же и пропаду, что меня растерзают лютые звери или похитят бесчеловечные индейцы!
– Я предполагал, что ты спокойно будешь ждать моего возвращения.
– Ах! – воскликнула Персилья Джейн с горечью. – Зачем я не осталась невинной девушкой, насколько бы я была счастливее теперь! Я была так молода, так неопытна, что поверила тебе, была увлечена твоими гнусными ласками! О, если бы я опять могла превратиться в невинную девушку, я бы скорее бросилась в пучину морскую, чем в объятия такого скотоподобного мужа! И почему не дано неопытным девушкам знание добра? Если бы я тогда захотела, то была бы теперь знатной дамой и разъезжала бы в каретах, а не бегала за мужем-бродягой.